Елизавета Боярская

На чтение потребуется 18 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

За последние несколько лет современный кинозритель уже привык к тому, что такая красивая аристократичная фамилия как Боярский, с успехом звучит не только в мужском, но и женском роде. Я думаю, все всё уже поняли. Да, нам предстоит пообщаться с Елизаветой Боярской, актрисой, доказавшей, что она не просто дочь знаменитого отца, а достойный продолжатель семейной актёрской традиции.

И это абсолютно логично. Ведь Елизавета – вдумайтесь – уже  девятый человек в династии Боярских, выбравший актёрскую профессию. В династии, где актёрство и аристократизм идут бок о бок. Ну, а сегодня мы ещё убедимся, как эти качества соединились с удивительной женской красотой.

 

Роман Оленев: Елизавета, если я не ошибаюсь, вам знакома ситуация в интервью, когда не вам задают вопросы, а вы сами их задаёте. Я имею в виду ваш очень не большой, но всё же журналистский опыт.

 

Елизавета Боярская: На самом деле я ведь не на журналистику собиралась поступать. Просто у нас в Петербурге отделение «Пиар» находится на факультете журналистики. Я журналистику как профессию не предполагала – я собиралась получать профессию, которая называется «Пиар». Сейчас это уже более распространённое понятие. Тогда это было новинкой, и для меня это было – по крайней мере, то, что я об этом знала и понимала – для меня это было интересно. Но действительно, у меня был небольшой опыт. Я всего лишь один раз брала интервью – у Александра Маслякова, и, честно говоря, как мне это сейчас вспоминается, делала это достаточно банально и неинтересно. Сейчас, уже глядя на опыт тех интервью, которые мне довелось давать, в основном, это всегда достаточно однообразные вопросы, стандартные, кальковые. А уж то, что я у него спрашивала, то это уже как бы… Хотя я понимаю, что это был первый опыт, поэтому я волновалась, и когда писала – волновалась. Но, всё равно, было интересно.

 

Роман Оленев: То, что вы закончили модельную школу, ведь при вашей внешности это абсолютно логично – это была мечта стать моделью или попытка проверить себя?

 

Елизавета Боярская: Нет, это из разряда того, что дети ходят в художественную школу, в танцевальный кружок, на каратэ, на вышивание, на выжигание. Точно так же и я пошла в модельную школу. Не было никакой цели, никакого желания, никакой перспективы – сугубо для своего собственного развития. И мне это было интересно. Просто тогда я поддалась такому веянию – это было модным, что ли: по телевидению бесконечно крутили рекламу всяческих агентств, в которые брали всех, от роста метр двадцать до роста два сорок. И не важно, сколько у тебя конечностей, всё равно ты можешь быть моделью, то есть, это не имело значения никакого: платишь деньги – становишься моделью автоматически. Но на самом деле мне эта школа дала очень многое, потому что она меня во многом раскрепостила. Я не могу сказать, что я была очень свободным подростком, я была, как и многие девушки и молодые люди, достаточно закомплексована в свои тринадцать-четырнадцать лет. А вот именно модельная школа всего за три месяца обучения помогла мне раскрыться и почувствовать себя уверенно.

 

Роман Оленев: Вы сегодня даже не стесняетесь быть в бигуди…

 

Елизавета Боярская: Почему нет? Мне кажется, это вполне рабочий момент.

 

Роман Оленев: В вашей актёрской судьбе есть любопытное совпадение, которое просто невозможно не заметить. Оно связано с Константином Хабенским. Наверное, тоже его спрашивали об этом. Ведь решили вы стать актрисой под впечатлением от спектакля, и настоящий успех в кино к вам пришёл, когда вы сыграли именно с Хабенским в фильме «Адмирал» и «Ирония судьбы». Вам не кажется, что здесь не просто случайность, а даже какая-то мистика, что ли?

 

Елизавета Боярская: Не без этого, честно говоря. И поэтому сейчас для меня Константин Юрьевич… Я практически в буквальном смысле не принимаю ни одного творческого решения, не советуясь. Когда мне предлагают кино или спектакль, я всегда сначала посоветуюсь лучше с ним, услышу его мнение. В большинстве случаев наши мнения совпадают, иногда – нет. Но для меня важно его мнение, потому что для меня он, помимо того, что большой друг, ещё, ко всему прочему, действительно учитель и старший товарищ, очень яркий и дорогой пример для подражания.

 

 

Кадры из фильма «Адмирал»:

 

– Я требую!..

– В чём дело?

– Анна Васильевна, зачем вы здесь?

– Я требую, чтобы меня арестовали.

– С дороги! Назад!

– Госпожа Тимирёва, ордера на ваш арест нет.

– Анна Васильевна!

– На каком основании?

– На том основании, что я жена адмирала.

– Я прошу вас, не делайте этого.

– Позвольте мне хоть раз ослушаться вас, Александр Васильевич.

– Ваше право.

 

Елизавета Боярская: Ну вот, какое-то случилось чудо, когда мы встретились, потому что меня очень долго пробовали – полгода – с разными партнёрами, с разными актрисами, и утвердили меня как раз после пробы с Константином Юрьевичем, потому что… Есть такое понятие в актёрской среде. Очень совпали, очень почувствовали друг друга хорошо и очень на тонких связях существовали.

 

Роман Оленев: Был бы другой партнёр, вас, может быть, и не утвердили бы?

 

Елизавета Боярская: Я думаю, что да. Потому что в тот момент, когда мы начали пробу, Андрей, режиссёр^[1], я помню, замер и так и сказал: «Стоп-стоп-стоп, вот, мы их нашли, вот они вдвоём – вот это они». Так оно и было. И я думаю, что, помимо того, что просто какие-то человеческие качества совпали, ещё, конечно, и школа. Потому что Фильштинский^[2] и Додин^[3] – это две очень близкие школы, и это нам очень помогло.

 

 

Кадры из фильма «Адмирал»:

 

– Это письмо азбукой Морзе. Я старалась, дома есть учебник.

– Спасибо вам. Но сегодня мы видимся в последний раз.

– Что?

– Нам нельзя больше встречаться.

– А… что случилось? Мы что-то не так делали?

– Анна Васильевна.

– Да?.. Но мы ведь даже не потанцевали. Почему, Александр Васильевич?

– Потому что я люблю вас. Прощайте.

– Александр Васильевич! Дайте мне письмо.

 

Роман Оленев: Я знаю, насколько для вас важна роль в фильме «Адмирал», роль Анны Тимирёвой. А как вы для себе объясняете, почему широкая зрительская аудитория полюбила картину, а вот кинокритики в целом не слишком её оценили?

 

Елизавета Боярская: Да вы знаете, я, честно говоря, никогда не смогу этого объяснить, но… Не знаю, я вообще к критике сейчас стала относиться достаточно спокойно, потому что про меня ещё ни разу в жизни ничего хорошего не сказали, я уже не жду...

 

Роман Оленев: Не может быть…

 

Елизавета Боярская: Единственное, что театральные критики более лояльны, потому что всё-таки я работаю в театре, в Малом драматическом. Это театр Европы^[4], там серьёзная работа, серьёзное положение этот театр занимает в мировом масштабе. Это и спектакли, которые получают «Золотые маски»^[5], и так далее, и так далее… Я причастна к этому театру, я училась у этого мастера, я понимаю, о чём идёт речь. Раньше я очень болезненно реагировала на такую критику, а сейчас перестала. Потому что, как сказала одна журналистка – я не считаю, что она права, но мне было приятно – она говорит: «Ну а почему нет, за что вас любить, за то, что у вас фамилия, за то, что вы симпатичны, за то, что вы играете в Малом драматическом театре, за то, что у вас утверждают на эти роли, за то, что у вас благополучная семья, за что вас любить?». Я говорю: «Ну, в общем, наверное, да». Но при этом, если перечислить всё это, я могу сказать, что если у меня действительно что-то из этого есть, то мне этого тоже мало. Потому что я не собираюсь останавливаться на тех уровнях, которые сейчас у меня достигнуты, скажем так. Потому что мне кажется, что это такая профессия, в которой невозможно достичь потолка. Если ты когда-нибудь себе скажешь, особенно в двадцать три года, что «мне кажется, я очень крутая и вообще всё у меня хорошо», то это неправда, здесь не может быть пределов. Всё время бесконечное самопознание, самокопание и так далее, и так далее. Я не знаю – вот конкретно в случае с «Адмиралом» – я не знаю, почему. Но, честно говоря, для меня важнее мнение зрителей в принципе, потому что они какие-то более простые, очень доступные и честные. И для меня это намного важнее. Вот сейчас прошёл по «Первому» каналу сериал «Я вернусь», и одна бабушка – очень приятная была – подошла и сказала: «Я этот фильм посмотрела от начала и до конца и, вы знаете, всё время плакала, потому что вспоминала и думала, что так оно всё и было». Два слова, а вот ради этого стоит работать, ради этого стоит год не вылезать со съёмочной площадки, выходить на сцену и очень многое терпеть.

 

 

Кадры из фильма «Я вернусь»:

 

– Снято, спасибо большое!

 

Роман Оленев: Если говорить о взаимосвязи кино и театра в вашей жизни… Многие актёры говорят, что кино – это то место, где можно показать то, что уже и так умеешь, то, что ты внутренне накопил в театре. Вы с этим согласны? Или, снимаясь в этих фильмах, вы чувствовали, что научились чему-то такому, открыли то, чего не открывали на театральной сцене?

 

Елизавета Боярская: Конечно. Для меня кино и театр – это две абсолютно разные профессии. И они как взаимно дополняют друг друга, так и взаимно разрушают друг друга. Помню, после долгого периода съёмок, как раз, когда снимался «Адмирал» и «Я вернусь», у меня был отпуск в августе, и у меня не было ни одного спектакля. Из-за ежедневных съёмок я поняла, что исчерпываю себя, и от меня скоро ничего не останется. Мне необходимо выйти на сцену как воздух. Потому что артист – если вспомнить Чехова – это как дорогой рояль, ключ на месте, но на нём нужно разыгрываться бесконечно. Ведь сцена – это гаммы, это бесконечные упражнения, которые, если ты хочешь быть в форме и в тонусе, должен бесконечно играть. И точно так же ты должен выходить на сцену, чтобы всё время быть в тонусе. Я завидую, возможно, тем артистам, которые могут без сцены и выходят в кино и делают всё на пять с плюсом. Я так не могу, честно скажу, я без сцены не могу, для меня это бесконечный аккумулятор для творчества.

 

Роман Оленев: Буквально через полчаса вы выйдете на сцену, где есть такое понятие, в отличие от кино, – живой контакт со зрителем, и такое понятие, как настроение зала, которое чувствуют абсолютно все актёры ещё до начала спектакля. Мне всегда казалось это интересной вещью, ведь когда зрительный зал в темноте, там даже толком лиц зрителей не видно, не то что их глаз. Лично вы со своей женской интуицией как улавливаете это настроение?

 

Елизавета Боярская: Все очень по-разному. Некоторые любят смотреть в зал – я никогда не смотрю в зал, меня это очень сбивает. Я пытаюсь как-то абстрагироваться. Я ориентируюсь исключительно по дыханию, по степени напряжённости тишины, которая звучит или не звучит. И как бы себя тоже сканирую, анализирую, понимая, насколько я сейчас взаимодействую с публикой. Но что касается сегодняшнего одесского зрителя, я, честно говоря, не волнуюсь, потому что насколько приветливые зрители – мы играли и в Киеве, сегодня в Одессе, потом в Днепропетровске. И вообще, почему-то так случилось, что я последний год много времени провела на Украине, и настолько я восхищена, упоена и влюблена в украинский народ, что мне кажется, что они с большим удовольствием – они очень открыты – и с радостью воспримут этот спектакль. Потому что в Москве смотрят это так: «Ну что вы там привезли, покажите». А здесь – открыто…

 

Роман Оленев: И узнаю́т вас, наверно, здесь больше.

 

Елизавета Боярская: Да, конечно. Потому что… потому что менее искушённые люди, более простые и открытые. Это вполне нормально. Питер и Москва в этом плане – при том, что я боготворю Петербург и люблю Москву – просто люди более… все в своих проблемах, все смотрят себе под ноги и никто не смотрит друг другу в глаза.

 

Роман Оленев: Здесь другие люди немножко, да?

 

Елизавета Боярская: Конечно, другие, конечно, другие. Безусловно. И вообще, очень много у меня хорошего связано с Киевом, в особенности в этот год, поэтому другие… Не то чтобы… Очень похожи, но очень ещё эмоционально открытые, подвижные и весёлые. Вот это меня всегда привлекало в людях, потому что для меня чувство юмора в человеке – едва ли не самое важное.

 

Роман Оленев: При этом я знаю, что вы очень консервативная девушка. Вы почти во всех интервью подчёркиваете особую любовь к девятнадцатому веку и даже, я знаю, настолько любите эту эпоху, что хотели бы жить в том времени. Но при этом отмечаете, что не хотели бы быть актрисой, живя в том времени. Почему так, ведь именно сегодня актёрская профессия делает вас счастливой? А, следовательно, были бы вы счастливы тогда?

 

Елизавета Боярская: Ну, знаете ли, раньше актёров вообще за оградой хоронили. Зачем мне это? Сейчас-то уже всё в порядке. Но быть актрисой в то время было немножко вызывающе.

 

Роман Оленев: Ну почему? Жена Чехова – она же была актрисой.

 

Елизавета Боярская: Это уже было чуть позже, всё-таки. А изначально – всё равно, я думаю, что существовали какие-то предубеждения. Это сейчас уже, говоря об эпохе, скажем, НЭПа, быть актрисой – уже немножко другой ранг, уровень и другая заслуга. А пораньше – это конец как раз, это бунинские времена, начало Чехова, Толстой…

 

Роман Оленев: Подозрительное было отношение.

 

Елизавета Боярская: Мне кажется, допустим, для мужчины – он бы, наверно, скрывал свою связь или свою влюблённость в актрису – это было бы каким-то вызовом по отношению к обществу. Мне нравится это время, потому что оно очень сложное внутренне, эмоционально сложное. Эпоха перелома и истребления русской интеллигенции – вот я сейчас читаю «Белую гвардию» – исчезновение и уничтожение этих потрясающих людей. Потому что – я сейчас говорю с точки зрения актёрской – потому что люди в самочувствии благополучия не так интересны для артиста, как люди, которые переживают какие-то эмоциональные потрясения. Поэтому «Три сестры», «Вишнёвый сад», «Белая гвардия», бунинские рассказы – сколько в них боли и острых моментов и острых переживаний. Поэтому для меня это очень интересно – это очень высокая острота чувств. А так – просто по быту, по каком-то настроению, меня очень привлекает эпоха Серебряного века. Эпоха Достоевского, середина века – наверное, всё-таки, меньше. В большей степени, наверное, двенадцатый год, Пушкинская эпоха, Наполеоновская эпоха, эпоха «Войны и мира», описанная Толстым – тоже очень красивое время.

 

Роман Оленев: Ваш любимый роман, да?

 

Елизавета Боярская: Любимый роман – «Анна Каренина».

 

Роман Оленев: Вам сама героиня нравится как образец женщины, или это возможность раскрыть свой актёрский диапазон? Или и то, и другое, может быть?

 

Елизавета Боярская: И так, и так. Скорее, как героиня. Мне, безусловно, очень хотелось бы сыграть Анну Каренину. Но сами переживания и чувства, которые не только к Анне относятся – к Левину, к кому угодно – все вот эти бесконечные обороты, описания и философские размышления – они настолько притягивают, что я с удовольствием читаю этот роман уже несколько раз подряд.

 

Роман Оленев: То есть, для актрисы Анна Каренина – как для актёра Гамлет?

 

Елизавета Боярская: Возможно. Хотя у каждого своё. Наверное, здорово было бы сыграть мадам Бовари – очень интересная героиня.

 

Роман Оленев: Они чем-то похожи: как развивается внутренний накал, надрыв…

 

Елизавета Боярская: Да, мне нравится что-то такое. И поэтому сейчас последняя роль, которую я сыграла в театре – буквально на прошлой неделе была премьера – по пьесе Теннеси Уильямса «Прекрасное воскресение для разбитого сердца». Я играю Доротею, как раз такая девушка – то, что я давно мечтала сыграть. Там и надрыв, там и совершенно сумбурный внешний вид, и алкоголизм, и успокоительные таблетки, и морфий, и истерики, и влюблённость, и безответная любовь, и мягкость, ну, в общем, всё на свете. То есть, там всё намешано, и это, конечно, очень интересно. Это просто большой подарок для актрисы.

 

Роман Оленев: Для вашего отца образцом, примером мужчины являются такие личности, как Павел Луспекаев, Владимир Высоцкий. У вас с отцом на этот счёт вкусы совпадают? Или частично, как я понимаю, да?

 

Елизавета Боярская: Наверное, всё-таки, частично. Безусловно, я очень люблю артистов того поколения: Ефремов, Янковский, Абдулов, Стриженов, Стржельчик. Но я могу сейчас назвать современных артистов, которые мне очень нравятся, и я думаю, что папа вряд ли их назовёт – ну, не всех, по крайней мере. Сейчас другое время, другие условия, другие обстоятельства, и я должна не то чтобы подстраиваться, но должна идти рядом с ними, потому что я в них живу. Понятно, что папа уже может с высоты своего возраста и своего опыта рассуждать и что-то осуждать. Но я не могу этого делать, потому что мне в этом жить, мне в этом работать, мне с этим мириться. И я действительно абсолютно искренне могу назвать большое количество артистов – московских, петербургских и вообще, допустим, киноартистов, которые мне нравятся и которые, как мне кажется, весьма талантливы, и успешны, и перспективны, даже в свои взрослые достаточно годы, я думаю, что ещё с большим потенциалом.

 

Роман Оленев: Обычным высказыванием является, что актёрская профессия совсем не мужская. Вы с этим не согласны. Вы часто встречали настоящих мужчин в актёрском мире?

 

Елизавета Боярская: Я и так, и так считаю, честно скажу. Вообще, по большому счёту, артист – конечно, это не мужская профессия. По большому счёту. Но при всём при том у меня очень много друзей-артистов – наверное, практически, все, кроме школьных, с которыми я до сих пор общаюсь – и при этом они замечательные друзья, очень мужественные, сильные, крепкие и достаточно достойные.

 

Роман Оленев: А как вы думаете, есть ли зависимость между моральными качествами актёра и его уровнем таланта?

 

Елизавета Боярская: Самое главное – очень просто к себе относиться. Это касается и женщин, и мужчин. Что касается морального уровня, чем проще ты к себе относишься, тем меньше у тебя голова забита всякими глупостями, и ты не думаешь о внешних качествах: какие у тебя райдеры, сколько у тебя должно быть цветов, как тебя должны встречать, сколько тебе должны… Тут тебе должны погладить, здесь тебе должны постирать, здесь тебе должны принести горячий кофе с таким-то процентом сливок и так далее. Это всё сбивает с истины и с настоящего чувства. Есть такое выражение – я, конечно, так не считаю – что художник должен быть всегда голодным. Но не до идиотизма, как говорится.

 

Роман Оленев: Обеспокоенным должен быть?

 

Елизавета Боярская: Ну, во-первых, он должен быть бесконечно недоволен собой и всё время в поиске. Он должен быть практически голым – не в прямом смысле слова, а в метафизическом, чтобы в любой момент примерить на себя любую одежду и сделать её своей. А когда ты навешан большим количеством предрассудков и всяких глупостей, то невозможно до тебя достучаться, тебе уже до себя не докопаться.

 

Роман Оленев: Да, актёру внутренняя работа важна, прежде всего. Вы как-то жаловались, что большинство сценариев, которые вам предлагают, катастрофически слабые, и поэтому вы отказываетесь сниматься во многих фильмах. Не заметили ли вы такую тенденцию, что чем ближе сценарий к современности, тем он слабее, поэтому вы в исторических фильмах больше снимаетесь?

 

Елизавета Боярская: Возможно. Вы действительно правы, поскольку современные сценарии, как правило, мне меньше нравятся намного. То ли я их боюсь, то ли у меня есть опасение, что вдруг я ошибусь, а вдруг это не получится, а вдруг это что-то будет не очень хорошее. А в исторических фильмах в большинстве своём сама история диктует и обстоятельства, которые делают сюжет, историю интересной, персонажи насыщенными и очень богатыми внутренне. Но, тем не менее, с сейчас себя просто заставляю, с абсолютно открытой позицией, с холодным сердцем и носом смотреть на некоторые сценарии. Допустим, если бы я прочитала сценарий «Дневного» или «Ночного дозора», например, наверное, я бы обалдела, я бы сказала: «что это такое?». Но я сейчас смотрю этот фильм и я понимаю, что там классно, что он здорово сделан, что там отличные актёрские работы. Но я бы, честно скажу, в силу, может быть, своей неопытности, я бы не расчухала, что это сто́ит того. И возможно, поэтому я именно от современных иногда отказываюсь, потому что я боюсь, действительно боюсь. А исторических я не боюсь. Но сейчас я себя потихоньку на это настраиваю и приучаю к тому, чтобы смело и открыто относиться к современным сценариям.

 

Роман Оленев: То есть, вы готовы и в артхаусном фильме сняться?

 

Елизавета Боярская: В артхаусном фильме я уже, слава богу, поучаствовала, даже в двух, один просто ещё не доснят, он называется «Луна, луна». Мы снимали в Ялте как раз в прошлом году. История девяносто второго года, переворота, любопытная очень история. И в этом году я снималась в Киеве – я жила месяц в Киеве – в фильме «Не скажу» режиссёра Игоря Копылова. Не могу сказать, что это чистый артхаус. Это такая драма и мелодрама с налётом артхауса. Но это, безусловно, было для меня интересно. И хотя бы картина необычна тем, что там всего два главных действующих лица, в основном, и поэтому в этом есть уже определённая стилистика.

 

Роман Оленев: То есть, на сегодняшний день вы максимально открыты и готовы к экспериментам?

 

Елизавета Боярская: Я готова, я хочу и жажду, но всё-таки должны быть какие-то критерии. Главное – это, как мне кажется, язык, всё равно. Даже если это самые современные картины, с достаточно скользкими шуточками, всё равно это должно быть хорошо написано. К сожалению, это редко встречается. И всё-таки я не отец семейства далеко, и никогда им не стану, поэтому я думаю, что я могу пока себе позволить отказываться от фильмов и сниматься в том, что мне интересно, в том, что меня трогает. Я больше чем убеждена, что любая история, даже самая простая, может быть интересна. Главное, чтобы в ней была душа, чтобы в ней было настоящее подлинное чувство, и чтобы это был нормальный русский язык.

 

 

Кадры из фильма «Я вернусь».

 

 

 

13 октября 2009

 

Источник записи видео: сайт одесского телеканала «АТВ» (atv.odessa.ua, прекратил свою работу в октябре 2014 г.).