Из Сибири с любовью

 

 

 

В этом номере для одного слишком широкая кровать. Турецкое вино абсолютно несъедобно, а в море нет ни кораллов, ни рыбы. Кончились деньги на билайновской карточке с GPRS, обеспечивавшие выход в Интернет, а как заплатить за связь, узнавать лень. Всё равно скоро уезжать. В баре есть европейские напитки, но, кроме того, в баре есть ещё и публика.

Смешно – самое безлюдное место здесь – это море, надо только отплыть подальше и постараться не попасть под прогулочную яхту или неумелого любителя виндсерфинга. Все толпятся у бассейна с пресной водой с хлоркой, занимают места на шезлонгах.
Сейчас у меня уже получается отплывать далеко.

Мерное гудение кондиционера убаюкивает. Вот уже неделю я по ночам сплю по восемь часов без перерыва. И друг Женька, приехавший сюда из-за меня, но не забывший прихватить с собой очередную любимую женщину, наконец перестал меня постоянно инспектировать.

Они не понимают, зачем мне это было нужно. Женька не верит, что я вернусь в Сибирь. Они упорядочены, знают цену деньгам, друзьям, женщинам и родине, и это правильно – завышенные запросы приводят к ошибкам. Цена есть у всего, только истинную цену мало кто готов платить. Я узнал теперь, что тебе было больно, как и мне когда-то, и заплатил за это знание; вот теперь мы квиты.

Как вы засуетились! а всего-то горстка студентов – и вот уже угроза для успешности бизнеса. Самое чувствительное место – ваш кошелёк. Или нет? страшно потерять веру в то, что вы – главные в этой жизни, обнаружить, что вы окружили себя лизоблюдами, а за пределами вашего круга вас ненавидят и презирают? что, как плешивому последнему генсеку, вам нельзя теперь выйти в магазин без риска получить пощёчину?

Плохо то, что вы теперь наверняка попытаетесь отыграться на тех, кто вас так испугал… а это означает, что я не могу это просто так бросить. Мне повезло с Тамарой, для неё надо что-то сделать. И она действительно хороша, жаль, что всё случилось так неправильно. Похоже, я всё-таки привязался к ней…давно не попадались умные молодые женщины. Экая же гостиничная случайность, расскажи кому, как познакомились, не поверят. Неправильно… а как ещё правильно оно бы могло случиться?

Пора идти плавать. Говорят, плавание сублимирует.

Со всем этим можно не торопиться. Надо бы съездить в Петербург – он лучше всего выглядит в июне и сентябре, я по нему соскучился. Там есть те, кто меня помнит и кому я ничего не должен…

Да, похоже, я действительно не хочу в Сибирь.

 

Этот город – вечный обман: он самодостаточен и замкнут на себя. Это не Москва, с её вечным голодом на новых людей и идеи. Петербург завёрнут, как лента Мёбиуса: всё время оказываешься на одной и той же поверхности. В блюз-подвале на Литейном, как и в джаз-филармонии на Загородном, играют всё одно и то же, и поют всё одни и те же, и всё с тем же сытым холодным самодовольством. Парки, картины и дворцы на месте, в кафе по-прежнему уютно, от рек и каналов веет сладковатой влажностью, и мне улыбаются друзья и женщины – отчего же меня не оставляет ощущение дежа-вю?

– Ты действительно была рада нашей встрече?

– Я что, мало кричала и шептала тебе об этом ночью?

– Ночью всё было прекрасно, но сейчас – утро, и ты хмуришься и говоришь мне колкости.

– Да, сейчас утро воскресенья, так что не занудствуй и не порти нам день. В понедельник мне на работу, а ты, бездельник, исчезнешь, и появишься здесь, может быть, вечером, а может, через полгода. Я не могу забыть об этом, но не хотела бы это обсуждать, а мы ещё встречаемся с друзьями, потому что сегодня выходной и они тоже хотели бы видеть тебя.

– Я чувствую себя в Питере немного лишним.

– Чего же ты хочешь? все работают, а ты гуляешь… конечно, мы не можем составить тебе компанию. Как ты сам сказал когда-то, ты – свободный атом, а мы все пронизаны прутьями социальной кристаллической решётки. Оставайся жить здесь, и ты поймёшь, каково это.

И всё повторится: поездка за город к заливу, барбекью на даче жилой площадью в 200 квадратных метров, умные разговоры о книгах издательства «Амфора», воспоминания о тех, кто уже уехал, и тех, кто уже навсегда остался… Они всё расспрашивают меня, им искренне интересно, где я был и что делал. Они выиграли свою маленькую жизненную войну, обеспечив себя и обучая способам обеспечения своих детей, но ещё помнят о том, что когда-то всё было иначе. Мечты о свободе и справедливости умерли, думаю я, мечты умерли и отравили нас своим трупным ядом.

– Всё кончилось ещё в девяносто третьем: наше поколение получило прививку кровью, и те, кто остался вместе с властью, стали богатыми людьми.

– Да, но умнее от этого они не стали.

– Ты прав – от больших денег дуреют.

– Может, стоит поглупеть?

– У тебя не получится. Лучше сбрей бороду.

– Ха-ха. Вот и поговорили.

Зачем я здесь? Ах да, мне же надо привезти в Сибирь приятеля, который может сойти за олигарха. Кто-то же из них любит утиную охоту. Памяти Вампилова. Хотя можно и на лося… они же любят потом хвастаться своими рогами.

Как же у меня всё запущено. И что бы мне не остаться в Питере… можно ходить каждый день в Эрмитаж и смотреть на портрет Жанны Самари кисти Ренуара, напоминающий мне девушку, которую я когда-то потерял, ёрничать за пивом с друзьями… и отсюда уже близко до того самого Запада.

Не хочу. Я обману холодный Петербург, получив тепло, которое у него осталось для меня, и всё равно уеду.

 

И перед отъездом надо обязательно побыть с матерью… да, а если её познакомить с Тамарой, я сразу же останусь сиротой. Мама опять объяснит мне необходимость женитьбы; теперь, видимо, у неё будет в кандидатах какая-нибудь приличная соседка средних лет и непременно уже с ребёнком, как признак положительности.

И будет мне счастье.