Песни русалок

Русалка

Расстёгнутый старый халат 
Отдаёт нафталином, 
Отдаёт тебя в холодное свежее утро без чешуи, 
Подставляешь ветру 
обожжённую красную спину. 
Становишься ступнями на остывшие голыши. 
Пальцами ног 
вытанцовываешь осторожно, 
Руки раскидываешь обнажёнными крыльями врозь. 
И на теле твоём 
найти без труда возможно 
Спелую, отдающую ягодой, красную гроздь. 
И вот измятое 
шёлковой простынёю тело, 
Ещё обвитое сладким запахом сна, 
Которое этой ночью 
стонало и пело, 
Принимает в объятья голубая живая волна.

Ресторан

Сударь, не обессудьте,
Вот ваши жареный карп и молочная каша:
Он смотрит слегка укоризненно левым глазом,
Взбивает она на тарелке воздушные груди,
У этого карпа ведь тоже была мамаша,
Семья, тридцать семь ребятишек, дом – полная чаша,
И вот оказался разом
На вашем блюде.
Я, знаете, тоже смотрела бы укоризненно.
И, может быть, выхватила кость из хребта я даже,
И на дуэль вас вызвала,
Но рыбы с рождения неподточены под речи пафосные,
Их гордый язык не коснется ушных раковин вражьих
Пакостных,
Люди!
Разговаривать с вами он ни за что не будет.
А каша, что взять с неё – дурочка малохольная,
Всё пыжится, тужится, взбивает ладошкой локоны.
Сидите, довольные,
Ничего не знаете, о том, на язык что себе кладёте,
Завернулись в газетно-мультимедийные коконы,
И ручки, хихикая, трёте:
Мол, нас не найдёте!
Приправьте всё это, сударь, разбавленным уксусом,
Горчицей, ванилью, пикантным кетчупом, лишь бы чем-то,
Было бы славно, отдавай рыба рыбой,
но она отдаёт мокрой тряпкой замузганной,
руками сырыми повара, липкой лентой
Я бы нос, сударь, оказавшись на месте вашем, заклеила!
А впрочем, вас же не заставили силой
Прийти-то,
Кушайте, сударь, хороший мой, добрый, милый!
Приятного аппетита!

Есть разное время…

Есть разное время 
– есть для слёз: выть и надеяться, 
А есть для смеха: надорвать 
животики, хохоча. 
Выйди утром ранним на улицу, 
там на солнышке греются, 
Рядом, как две сестрицы, чертовская радость 
и божественная печаль. 
Окунай ладони по очереди: эту, левую, 
В чернейший дёготь, 
а другую, правую, в молоко. 
«Господи, помоги же мне в том, 
что по незнанию своему делаю, 
Делаю – с кровью и желчью, значит; 
одною рукой 
Буду творить 
великих дел бесподобную роскошь, 
Второй – ухвачусь за край, 
чтобы низко не пасть». 
По небесной радуге 
тащит осёл повозку, 
За ним, опираясь на посох, следует пас-
тырь, собирает поданные за день 
к нему прошения, 
Оттого и повозка на бок клонится, 
тяжела. 
Так вот последнее, мой дорогой, 
к тебе обращение: 
Уповай не на милость пастыря, 
а на крепкую спину осла.

История Адама и Евы

У мужчины должна быть женщина, 
(так уж прописано в ветхозаветных источниках) 
Когда наш праотец Адам ещё жил на земле один, 
не из сердца, не из головы и даже не из надпочечника –
а просто из рёберной кости 
создал пару ему Господин. 
Сначала Адам сердился: а много ли толку 
от кости без мозга? К тому же ходить без ребра… 
Но потом гнев на милость переменил, поскольку 
Умела готовить, к тому же была добра, 
Умиляла его слезами 
над убитым мясом, 
И грешок за нею (с кости – что взять нам?) 
был: 
Научилась раньше него говорить –
и пошла точить лясы, 
Ему не понравилось, думал, как наказать –
и побил. 
С удивленьем – а драться совсем не умеет! –
отметил, 
Приласкал побитую, а потом 
приласкал опять. 
И с тех пор началась промеж ними любовь 
и дети. 
Только эту историю не принято вспоминать.

Любовь в тростнике

Тебя кормили сладким густым молоком, 
а меня худосочной травой, представляешь? 
Один из нас убежит теперь далеко, 
останется позади другой, 
в тростниковую трубку на меня сердито лаешь, 
ругаешь старой дурою и брюзгой. 
Я крякаю только, под нос себе напеваю, 
о тебе буду думать только хорошее, 
дотронься, пока горячая и живая, 
пока нам вместе не холодно, 
пока у нас настоящее, а не прошлое, 
пока лежит твоя стая, 
и вожак ещё не встал со своего места. 
На горячих песком засыпанных берегах 
нашла жениха невеста, 
ну а что в этом толку? 
Можно сказать, если только не думать об именах: 
полюбила утица волка. 
Сквозь камыш теперь на нас смотрит дуло, 
выбирает между уткой в яблоках и шубою на плечо, 
я в воздух дёрнулась, хищника обманула, 
оглянулась только взглянуть, как там ты. 
И над сердцем стало радостно, больно и горячо: 
всё-таки утка в яблоках.

Человек, который шёл к горизонту

Прикосновением руки учил ты снег 
таким же быть холодным, 
Бесстрастным словом, что сказал ты вслух, 
учил ты ветер петь с таким же настроеньем, 
Стремлением неистребимым к горизонту 
учил ты жизнь бродить в миру свободно, 
И если бы, казалось, задержался на минуту –
с тобой бы замерло пришедшее мгновенье. 
Меняться будут люди на дорогах, 
что проложу за прожитые годы, 
Закрутятся весёлой каруселью города, 
что выберу пристанищем на срок, 
И ядовитыми цветами прорастут слова, 
что будут мною сказаны когда-нибудь в угоду, 
Но в памяти останется твой путь, 
что тонет в поиске земли – наискосок –
Где будешь ты счастливым.

Об уличной любви

От неё 
всегда пахло 
сладким манящим потом. 
А так она 
обычной уличной девкой 
была. 
Мужчины за ней ходили, 
как на охоту. 
Их жёны желали ей 
грязных болезней 
и прочего зла. 
Блудила она 
где, когда, да и с кем 
попало. 
За расплату брала 
расплющенный 
медный 
грош. 
Считать не умела, 
грамоты вовсе 
не знала. 
В сапожке 
с собою носила 
остренький нож, 
Не для защиты, 
а чтобы чистить 
дарёные фрукты. 
Монахи 
вслух проклинали её, 
а все ж 
Сами за нею тайком 
ходили, 
а рук-то, 
а глаз-то, 
а слов-то –
и что ни возьми, 
все ложь. 
Мужчины её 
называли 
дешёвой шлюхой. 
Их жёны 
в досужих сплетнях –
хуже того. 
Смеялись –
ведь отрастёт 
у гулящей брюхо. 
Куда мерзавка 
денет тогда его? 
Только однажды 
она исчезла. 
Вот было толков 
в январских сумерках 
в пламени 
при свечах. 
Свалили 
в конце концов 
на голодного волка. 
Они зимой 
людоедствуют. 
О мелочах 
быстро забыли 
и выбрали девку 
другую, 
кто-то же должен 
утеху 
толпе доставлять? 
Платье сорвали 
и понесли 
нагую 
по площадям. 
До весеннего солнца, 
знать.

Сегодня я за зло

Прости 
меня. 
Сегодня я за зло. 
А ты 
молчишь, 
Ты – человек с бутылкой. 
Тебя 
с утра 
немного развезло. 
Дрожит 
луна, как 
голубая жилка 
в твоем стакане. 
Что тобой вело? 
Мы слово за слово 
давай не будем 
бряцать. 
Прости 
меня. 
Сегодня я за зло. 
А по-другому: 
нам пора 
расстаться.

Та

Та, 
у которой гусиная мелкая кожа, 
Грешная, может, 
а я утверждаю – святая – душа, 
(Разные люди они, 
только я утверждаю – похожи), 
Прочь уходила 
(но я утверждаю – пришла). 
Та, кто себя продаёт 
каждый день неустанно, 
Думала, что за него –
хоть в огонь, хоть на дно. 
То есть, 
готова сейчас за плиту 
или в ванну. 
Где больше мужества –
это нам знать 
не дано. 
Та, что себе создала 
свой десятый круг ада, 
пьёт свой двенадцатый кофе 
за круглым столом. 
Как ореолы на чашках рисует 
Помадой. 
Будто играет 
в опасные игры 
со злом. 
Больше не хочется 
петь ей 
и даже ругаться. 
Как и когда поняла –
не вернуть ничего? 
Это одно ли и то же –
божиться и 
клясться? 
В общем, 
ей-ей, 
что любила его одного.

Строчки из белого стиха

Я знаю, что богата я –
Мне светит солнце с огненной вершины, 
Мне ветер гладит влажные виски, 
И море ищет долгожданной встречи 
Со мной. 
О чём ещё мне по ночам молиться? 
Чего ещё просить, когда принадлежит 
Мне целый мир? 
Но нет со мной тебя, 
Без этого мне солнце, ветер, море 
Безрадостны. 
И вот проходят дни, 
Как часто солнце провожаю я и с ним 
Привет тебе передаю. 
И с ветром – доберётся ль до тебя? 
И море подождать прошу немного. 
Лишь три заветных просьбы у меня: 
Не обнимай другую никогда 
Так крепко, как меня; 
В глаза ей не смотри с такою теплотой, 
Какую находила я в твоих; 
И иногда в минуту страсти или 
Тоски всепожирающей 
Зови 
Её моим ты именем.

Конец

Отвоевать его не удалось: 
Он поднялся, пальто взял и уехал, 
И с той поры мы с ним всё время врозь, 
И больше моего не слышал смеха 
Никто. Мы утром в разных городах, 
А вечером и вовсе в разных странах. 
Он верит в то, во что я никогда 
Поверить не смогу, зову обманом, 
И повторяю без обиды только «лжец». 
Он из вагона не забыл мне улыбнуться, 
Уехал он и обещал вернуться. 
Но я-то знаю: это был конец.

Немного о будущем

Мне будет 
уже за сорок, 
А ему –
и того будет больше. 
Мы пройдём по пустой аллее 
в разные стороны. 
Он – поднявши ворот, 
только вернувшись из Польши, 
из Америки, из борделя, 
неважно, в сущности. 
Чёрным вороном 
Проскользнёт под (с утра 
непрекращающимся) ливнем. 
А я тихо, с усталостью 
бредущая домой, 
В каком-то вытертом костюме 
спортивном, 
С дочкою под руку – всё-таки выходной 
Закончился. Случайно 
столкнёмся взглядами. 
Узнаем друг друга – ведь, 
сколько бы лет ни прошло, 
Не забыть обоим того, что было. 
Да и надо ли 
Забывать? 
«Как дела?» – «Хорошо». – «Хорошо. 
Это дочка?» – «Дочка». –
«Сколько ей?» –
«Осенью пойдёт в первый класс». –
«Да, осень… Рад за тебя». 
И точка. 
«Может, встретимся как-нибудь, 
есть, что вспомнить о нас?» –
«Может, – отвечу 
без особой охоты, –
А ты и не изменился совсем. 
Как сам?» – «Так, 
на работу – с работы». 
И вот уже больше не видно тем 
Для нашего пустого, 
никчемного разговора, 
Вот и ребёнок за руку потянул вперёд. 
«Я, знаешь, приеду 
теперь не скоро. 
Может быть, несколько лет 
пройдёт». –
«Что ж, удачи». – «И тебе… 
Постой-ка!» –
«Что?!» – «Я только хотел сказать, 
Трудно поверить, 
лет прошло сколько. 
Трудно вспомнить». –
«Да, лучше не вспоминать». 
Но только тут в его глазах я замечу, 
Что для него всё прошлое 
всегда оставалось главным, 
И что он несказанно рад 
нашей встрече, 
Только не знает, как это мне 
объяснить. Забавно. 
И вот под этим 
не успокаивающимся ливнем 
Мы опять, как когда-то, 
разделим наши пути. 
И будет обидно, горько 
и немного даже противно, 
Как же мы оба могли 
до такого дойти.

Любовь и вода

Руки мои, что жаждут прикосновенья, 
не сводите меня, остывая, ночами с ума, 
Не дайте в минуту слабости припомнить сердцу, 
как часто и сладко билось оно. 
Я будто морская волна холодная, разбиваюсь в мелкие брызги 
о берег сама, 
Рассыпаюсь блестящею пеной я по ветру, опускаюсь тихо 
на замершее тёмное дно. 
Мне привидится там, на дне, в темноте между трав морских 
проявившийся профиль твой. 
Мне покажется поцелуем горячим твоим расступившийся 
подо мною мокрый песок. 
Я вольюсь в твоё тело нежными струями, покрывалом 
шёлковым, ласковым повлекусь за тобой 
И усталая, опустошённая, но счастливая у твоих 
тогда замру ног.