Сотворение духа (книга 1)

 

Неправильный роман

 

 

 

 

Я, конечно, не охотник и с презрением гуманиста отношусь ко всему, что к охоте относится, но однажды мне тоже пришлось включиться в игру «палач – жертва»… Представьте себе большой лес, или даже не лес, а законченную экосистему, в которой, совокупность внутренних признаков, обозначает размытые внешние видовые границы. Здесь есть опушки, распадки, чащобы, места, где дышится легко, и такие, куда соваться жутко. Сам же этот лес привязан к скелету тысячелетней тайны, пронзающей его, как дорога, от начала до конца. Собственно, попасть сюда может каждый, но что-то не слишком много охотников пощекотать себе нервы подобного рода мазохизмом. Почему мазохизмом? Это выяснится немного позднее, а пока я охотник поневоле, можно сказать, по строго добровольной неволе. Итак, неважно какого числа, поутру или вечером, мне надлежит войти в заповедный лес, преодолеть его в силу характера и выбраться с трофеями на свет, иронично называемый «божьим». Забегая вперёд, скажу, что в лес существует несколько входов и выходов где-то вверху, но только не в моём случае, поскольку я иду снизу вверх, против течения, а не наоборот, сверху вниз, как это делают иные охотники на судьбу…

Секунду поколебавшись – направо или налево? – я решаю идти направо, нечего скрывать, из чистой блажи: просто нравится мне это слово. Через десяток первых шагов в лесу, чёрная, словно пещера, дырка засасывает меня, и я оказываюсь в сказочном царстве, укутанном сумерками, влажным ароматом хвои, похожим на запах сырого мяса. Вот говорят: в пятки ушла душа, и для удобства ориентации, я думаю, что нахожусь в них, так как мне, признаюсь, страшно. Нет, я не лох, не маменькин сынок, и пусть не бравый рубака, но бояться – это значит, быть вооружённым предусмотрительностью. Страх – вообще не грех, когда понимаешь его как набор стимулирующих движение признаков, или определённый код мотивации. Иное дело, причины, страх вызывающие, и поначалу они состоят для меня в отсутствии непосредственно противника. То есть страх рождён незнанием конфигурации страха. Лиха беда начало! Но вот на моё счастье, в разрыве пурпурных связок, если продолжать держаться соотнесения леса с живым организмом, мелькнула чья-то тень… Уже легче, но теперь важно разобраться: кто за кем охотится? А вдруг вообще «это» – только воображение, внебелковый субстрат фантазии, или та же тень?

Здесь следует заметить, что в паре «преследователь – преследуемый», ролевые установки достаточно размыты и, подчас, обусловлены только настроением драпать, либо догонять. Ведь сила состоит не в том, чтобы всегда наступать, а в том, чтобы неизменно одерживать победу. Ясно – и над более сильным противником, от которого уходишь порой лишь тактически. Впрочем, разобравшись, что мой оппонент, натуральным образом, крадущийся тигр, я хладнокровно – да нет, скорее импульсивно! – решил шугнуть его, чтобы опередить страхом и преследовать до тех пор, пока он не выдохнется или не приведёт меня к одному из выходов. Каковы, в этом случае, рассуждая здраво, мои козыри? Ну, посудите сами: вступать в прямой поединок с более сильным соперником, как ни крути, было бы неразумно, и прятаться от него – небесспорно. А вдруг он почувствует, что могущественнее меня, сильнее? Значит, полоснула сознание молния, надо его, осторожно пугая, догонять! И я зло взвыл: и-а-а-а-а-у…

С этого момента началось своеобразное психологическое дерби, где мне важно было держать тигра на такой дистанции, чтобы он не слишком сильно испугался и не повернул оглобли на меня… Расстояние от пяток до коленок мы оба преодолели тихо, и был в безмолвии этом стон. Мой сладкий стон оттого, что я почувствовал бессилие тигра не бояться, теперь ему уже «непонятно чего». Коленки – известный индикатор страха, они, бывает, дрожат, трясутся, немеют… да много ещё чего непроизвольно делают. Поэтому, неслучайно, что, перебегая мимо них, я ощутил лёгкую зыбь землетрясения – испугался, дополнительно к предыдущим испугам, едва не потеряв в подлеске сухожилий своего драпающего повелителя. Впрочем, в четверти бедра, где не за что было зацепиться, мы вполне пристойно держали дистанцию, отдалённо напоминающую равнодушие. По ходу я успел заметить, что эта часть пути напоминала корабельные сосны, сомкнувшие ряды, чтобы не дать никакого другого пути, кроме как – резко вверх, вверх, вверх! Можно сказать, в облака…

И тут нам пришлось поплутать, так как мы уткнулись, ясно, не в облака, а обыкновенную промежность. Ну, и место я вам доложу: оторви и брось!.. Вы видели, ощущали, нащупывали мужскую мошонку, сжимающуюся от ужаса?!.. Она похожа на пустой лимон, в котором не осталось ни капли сока… А вот лично мне – но не у меня! – случилось однажды наблюдать мужской член, извиняюсь, полностью спрятавшийся от страха в свилях мошонки, по причине охренительного падения с поэтической высоты вполне прозаического тела. Ладно, это лирика, а нам, с моим визави, пришлось здесь изрядно попотеть, продираясь сквозь чащобу основных инстинктов методом тыка, или – что скрывать! – пука… Это понятно: у любого народа, в любой части света, не перечесть легенд, анекдотов и сказаний относительно конфузов очка, при наступлении внезапного испуга. Признаюсь, мне тоже пришлось вызвать «валторные ветра», чтобы гнать противника дальше. Хотя, допускаю, его заставляли теперь убегать не те или иные звуки, пусть даже пугающие, а достаточно вредоносные запахи обильно распространяющиеся отовсюду… Забыл сказать, что лес в этом месте перешёл в чавкающее болото, которое накрыли чёрные тучи, лежащие почти на плечах. Однако, по дистанции, была и развилка: слева внизу угадывался сфинктерный выход из ситуации, где брезжил робкий свет свободы, – а вправо вверх зиял лабиринтный канал прямой кишки, наполненный переваренными, словно желания, отходами жизнедеятельности. Скажите на милость, как можно вот такое, без разрешения совести и при позывах целесообразности, держать в себе?!

Теперь затаился я: то есть, решил подождать – куда повернёт тигр… Предчувствия, согласно приговорке, меня не обманули: противник ринулся вверх, ибо где-то «недобояться» гораздо хуже, чем «перебояться», потому что страх, будто вино, с годами становится качественнее. Вскоре, в правильности его выбора пришлось убедиться мне, так как кошмары жутко заземлённой темы вдруг превратились в сносные, напоминающие джунгли, обстоятельства кишечника, на который теперь стал похож наш сказочный лес. И здесь мы с моим стремительным помощником дали, что называется, волю своим звериным инстинктам. Мы топили сквозь распадки, суходолы, перебегали ручьи, прыгали через муравейники бактерий, кегли упавших деревьев, обглоданных смесью ферментов и соляной кислоты. Мы прыгали по веткам слоистых складок, прятались в ворсистой осоке эпителия, катались по мхам неких желёз и секреций – словом, мы нагло осуществлялись. Согласитесь, что в сонливой – гибельной – кишащей единственно червями городской или, вернее сказать, урбанистической тине каждому из нас не хватает управляемого безумия, чумовой поэтики, матерного авантюризма. Не хватает так, что рано или поздно, кровь внутри становится словно бы колом, лишается разжижающего кислорода. Но даже этой венозной слизи критически мало, потому что рядом нет адреналина, твоё электричество заземляется тобою же, и хочется только спать, спать, спать… А чтобы ещё ни о чём и не думать, спать без снов, почти умереть.

Посмотрели бы вы насколько великолепен был тогда мой могущественный противник! Как буквально перетекал он по шишкам почвы, легко струился, словно весенний ручей, уходя всё выше и выше к цели, только угадываемой в неясности… Мы миновали поджилки – некую волнистую поросль на опушке брюшного пресса, прошли почки, фактически, пару оплавленных старых пней, которые имеют свои, очччень специфические обязанности при испуге. Кто не знает этого секрета полишинеля, я его раскрывать пока не стану, чтобы ненароком не спровоцировать конфузы… Вскоре, соревнуясь в азартном откате, мы выскочили из густого прозаического леса на поросшее метафорическим кустарником высокогорье лёгких. Здесь дышалось легко – даже расхотелось гнаться, но какой-то часто разливающий удары колокол за холмом неумолимо тянул к себе. Осторожно раздвигая ветки, я потаённо устремился вперёд и вдруг, буквально нос к носу, столкнулся с тигром… Метрах в десяти он – как бы это правильнее сказать?.. – присел «на зад» и, густо дыша, вперил в меня свои воистину человеческие глаза. Нет, испуга в них не было, а был лишь дикий «азарт убегать». Я ощутил тоже самое, но мой азарт заключался в погоне… Тигр дружелюбно усмехнулся, гордо вскочил и бесшумно исчез в зарослях.

Внезапно мне стало ясно, что его миролюбивость – это всего лишь детская ловушка для такого измождённого опытом побед бойца, как я… Поэтому мне следовало быть осторожнее, и я рискнул пойти в обход, как бы заранее зная, что тигр тоже стремиться разгадать тайну колокола… Наказанием за чрезмерную осторожность стала для меня осклизлая скала коричневого цвета, которую нельзя было миновать сразу. Помнится, я ещё подумал: похожа на печёнку – такая же всеядная, такая же хрупкая в своём невосполнимом единстве. Утешало то, что мои руки и ноги идеально подходили к скалолазанию, в отличие от лап моей жертвы, которой судьбой не дано карабкаться, висеть на одной конечности, использовать правило «трёх точек». Словом, через десять минут я стоял на вершине этой грандиозной платформы, прикидывая: сколько же ещё таких побед надо одержать, чтобы оказаться вон там, у изливающегося с заоблачной высоты водопада? Ведь то, что я сначала принял за колокол, было скорее пещерой, ритмично отпускающей багровый поток эритроцитов. Зрелище это казалось магическим, воистину фантастическим, но насладиться им мне мешала знакомая пёстрая шкура, хлебавшая бегающую жидкость из озерца у подножия водопада. И тут у меня возникло ощущение, что водопад живой ткани тоже боится тигра, как время назад боялся его я…

Снова из головы полезла вереница штампов: сердце встало от страха, выскочило из груди, задрожало от гнева, что тоже бывает. Сердце непременно всколыхнёт кровь, чтобы любая из мельчайших крыльчаток твоего бренного тела воспряла при виде или чувстве опасности, чтобы она отмобилизовалась, была готова превратить трусость в бесстрашие. Наверное, сердце где-то более «сознательно» в отношении беды, чем тот же мозг, который сразу только рассылает по периферии соответствующие депеши, но истинно боится лишь потом, при подключении анализа. Вспомните те бессонные часы, что были «после», когда страх вроде бы исчез – исчез из пяток, коленок, мошонки, зарос паутинкой на очке, отпустил поджилки, забыл про надпочечники, про гулкий ухающий лес внутри тебя, забыл про сердце… Но почему, скажите, голова начинает бояться, когда на твоём пиджаке в шкафу уже пылает звезда героя? Значит, умствовал я по ходу, весы гармонии есть повсюду, надо только отыскать их, не боясь уравновесить гири рассудка дисбалансом, пониманием гениальности потенции, сумасшедшим талантом физиологии и – мордой в грязь! – совершенно бездарным «употреблением» всего этого грандиозного комплекса мутной, как лужа, повседневностью. Увы, увы, авансы природы мы бесконечно разбазариваем по пустякам, и только художники – обратите внимание, какие гады! – даже страх, то есть вроде бы минус, перечёркивают характером, получая в дебет явный плюс обогащения нетленным.

Однако, я отвлёкся от погони, а ситуация развивалась таким образом: ещё раз убедившись, что тигр следует моему плану и намерен выбраться на свободу в затейливых отрогах сознания, я решил идти туда же, но не красными кадмиями узких артерий или ветреными бронхами, а более простым – да и торным! – путём: трактом… Таким образом, мы с ним разошлись, он мелькнул в камышах у реки, а я спокойно, с расстановкой стал подниматься по соседнему, похожему на пищевод, уложенному почти ступеньками, жёлобу. Забыл описать высокогорное соляное озеро у начала этой своеобразной лестницы. Ибо, погоня – погоней, но не пропустить бы радостное чувство ловли всего того прекрасного, что возносит тебя над скукой обыденщины, и что не должно оставлять тебя до конца дней ли, этого ли пути… Нет, скажем прямо, само озеро было довольно банально: так, свинцовая лужа в окружении гранатовых скал, но вот тот же страх, скажем, лихо в нём тонет – не замечали? А такая ситуация, например: вам предстоит некий жизненный экзамен, испытание, и вы о нём знаете заранее. Есть аппетит – нет, но как идти на подвиг с тощим желудком?! Иное дело, поел, да ещё рюмку опрокинул, крякнув, – вот тебе и море по колено! Разве я не прав?.. Вы вспомните те же легендарные сто грамм перед боем, или как подводники молотят, когда есть что, или пугающие выходы в дикую природу с диким же аппетитом… А поминки? Нет ли в них, побеждающего смерть, сакрального пира, после того как некий коллектив буквально физически постоял у врат смерти, «суперстраха», глянул ему в глаза, как я только что – тигру. Именно философская красота этого жизнетворного озера, аккумулятора «внутренним» понятия «внешнего», из которого мы черпаем физические силы, и поразила меня в последнем на него взгляде перед тем, как я скрылся за очередным уступом.

Надеюсь, вы меня поняли: есть красота внешняя, эффектная, легко дающаяся, а есть красота внутренняя, недоступная наскоку, красота мета-физическая, красота глубокая, как грудное дыхание прославленного баса: уймитесь, сомнения… страсти… После того, как мы разошлись с моим предсказуемым противником, я постоянно в своём воображении пытался контролировать его действия. Вот он крадётся среди похожих на сухожилия буреломов, россыпей тканевых камней, следов разного рода ударов или испугов… Вот срывается со скользких воплей за спиной, внезапно пролетевших болей, ударивших по темечку прозрений, опасностей… Вот бросается на свою чёрную тень, мстит после шока обидчику, зализывает фантомные раны – рубцы публичных оскорблений, или планирует нечто дерзкое, за что его признают героем, поставят при жизни памятник… О чём я? А вы не догадались! Страх нематериален, но ведь на борьбу в его ранами, болями и последствиями, то есть с «сетевым окружением», разве не тратим мы бесценные патроны желаний, не вырываем, чтобы бросить в пасть хищнику, кусочки самого себя, осколки, бессмертной на уровне заклинаний, души?.. То-то и оно… А он, тем временем, всё скользит, пружинит, скачет, летит, катится, елозит, старается не оставить следов, совершенно не зная, что я догоняю его другой дорогой. Своей.

Интересный момент – но, ясно, не военная тайна! – страх побеждаем страхом. Испугавшись сильно, ты совершенно забываешь, что ещё недавно боялся слабо и начинаешь ностальгировать о менее болезненных обломах – таких, что гнут руку в правильном направлении, а не ломают позвоночник… Тавтология, конечно и череда самоповторов, но ведь первый, именно сознательный признак страха – это персеверации, то есть навязчивости или неотвязчивости, как изволите. И значит, если в башке засело нечто малоприятное, тяжёлое, угрожающее сплошным негативом, то это страх. И пока тигр, не чувствуя меня у себя на хвосте, теряет ориентацию, темп, запал или, быть может, даже где-то под кустиком, попукивая, дремлет «с устатку», я предпринял очередной манёвр. И дело не в том, что я, как говорят, оборзел – нет! Просто дух исследователя во мне выше непосредственно духа. Что имеется ввиду? Вот боевой дух, воля – некая обеспеченная плотью материя, иначе – характер. А вот нечто большее, чем ты: дух исследователя, дух противоречия, дух мазохистский, ленный… Рефлексия «вообще» в плену душевной маеты. Поэтому для меня разведка, поиск, исследование, самоанализ гораздо сильнее внутреннего голоса разума, который в ипостаси мне не очень-то нравится. А коль так – лезь в дерьмо, лезь напролом, наобум, напропалую, лезь в звёзды, в скипидар, в умирающие от досады на тебя минуты… Бойся, но лезь! Лезу, лезу, други, не грузите белок заклятьями… Впрочем, появилась идея несколько минут отдохнуть от страха, то есть перестать бояться…

 

ПРИВАЛ. ГОРОД БЕЗ СТРАХА

В городе, в котором нет страха, бояться нечего. Кроме себя, я думаю. А то – так осмелеешь что под колёса транспорта начнёшь бросаться, в кипяток нырять или с пятого этажа вниз прыгать… А это – пятнадцать метров. Подумай: стоит ли рисковать? Но в том-то и дело, что когда не страшно, ты «не думаешь» – просто прыгаешь, если хочешь, и всё. Как не хотеть, когда нельзя! Нам всё пограничное, запретное – хочется потрогать руками, особенно в горячей молодости. Только позже, ощупывая на своём темечке густые шишки и шрамы, мы расстаёмся с иллюзиями, понимая, что если бы «тогда было можно», то сейчас некому «было бы» и «что» ощупывать… Город без страха фактор возраста не учитывает, вопросы разного рода комплексов снимает. Дескать, делай, что заблагорассудится, – не трусь! «Если хочешь, чтоб тебя боялись, то не бойся никого…»

Говорят, место это нашли случайно, когда искали в дикой сельве пропавшую ботаническую экспедицию. Ребята в ней подобрались квёлые, тихие, интеллигентные, и вдруг забрались чёрте куда в глушь, да ещё и порезали друг друга. Перестали бояться, выходит. То, что от них осталось, напротив, нашли парни решительные, смелые, для которых вопрос боязни вообще не стоял, но и у них в этом месте голова пошла кругом. Однако они взяли себя в руки, сделали, что положено, и без потерь вернулись на большую землю. То есть для героев этот район критически не опасен… Позже установили, что из под земли здесь время от времени газы какие-то малоизученные выходят, плюс магнитная аномалия – всё это влияет на организм так, что перестаёшь бояться. По крайней мере, звери и местные жители этот район обходят стороной. А «белые люди» сунулись, да сглупа перебили друг друга. Что с них взять? Ботаники…

Первыми, понятно, на идею подкинулись военные: лет пятнадцать они вели здесь исследования, пытаясь укротить заманчивые факторы в личных кровавых целях. Сами понимаете, как по разумению невежд, не знающих элементарной физики с её законами сообщающихся сосудов или углами падения – отражения, будут биться солдаты без страха и упрёка… Так или иначе, но природа запросто дуракам не далась: загадок своих не открыла. После второй мировой войны сюда, в свою очередь, потянулись авантюристы, чтобы бесплатно щекотать себе нервишки. Делали они это сначала непрофессионально, с условной пользой только для себя, но потом стали подтягивать «на место» и чайников. Постепенно обширный лагерь превратился в городок с соответствующим названием Фирлес, что значит «бесстрашный»… Сегодня, это своего рода игорная зона, где можно почувствовать себя героем. За этим сюда и едут. Ни много, ни мало, а как раз столько, чтобы бизнес помаленьку развивался. Понятно, что едут в основном хлюпики, но не редкость среди туристов и обычные граждане, и вездесущие зеваки, охотящиеся по свету за любыми новыми развлечениями или впечатлениями без разбору… Но все, вдохнув местного волшебного воздуха, становятся на время отпуска героями.

Лопают не моргнув глазом ядовитых насекомых, охотятся с луком за мелкими животными, специально выпускаемыми в здешних лесах, таскают за хвост ручных крокодилов, вступают между собой в настоящие «почти поединки», как на диком Западе. Одним словом, лукавый бизнес местных предпринимателей состоит в том, чтобы обеспечить приезжих кровом, питанием, выпивкой, щекочущими нервы обманками, и в случае необходимости оказать медицинскую или психологическую помощь всякому, кто стал жертвой собственной смелости. Ведь настоящий герой, мачо, такой смелый не только потому, что таким родился, он просто хорошо подготовлен к разного рода неожиданностям. Скажем – долгие годы упорно качался физически или гонял на тренажёрах жёсткой действительности в голове извилины, отвечающие за бесстрашие. Иное дело, герой на день, на недельку, только что вылезший из под фонящего компа. Такой может, понятно, оборзеть и прыгнуть, как обезьяна, с одной пальмы на другую, но долетит ли он? Вот в чём вопрос, как сказал принц датский… Отсюда – неизбежные конфузы, экстренная медицинская помощь, мелкий травматизм. Но именно «мелкий», так как бизнес сделал всё, чтобы процветать и защитить себя от обвинений в беспринципной всеядности, жестокости, от тяжких последствий форс – мажора и судебных исков…

Поэтому все гости Фирлеса подписывают при въезде кучу бумаг, проходят долгий инструктаж и носят вне номера специальные надувные костюмы с капюшоном, защищающие от разного рода сюрпризов. Кроме того, в городе действует многочисленная, особо натасканная служба безопасности, которая не даст вам пропасть, даже если вы сильно того захотите. Прямо скажем, бизнес этот затратный, но стабильный, уникальный – что гарантирует его долговременность. Вот и работают… Мы о Фирлесе знали давно, но интереса к нему не испытывали: чего только мухомор не придумает, чтобы отбить запах скуки изо рта… Однако у нас появился шанс бесплатно, нет, даже с выгодой посмотреть на этот зверинец, и мы с Люсей согласились. Метод «именно так» путешествовать, смотреть на мир, давно знаком чудакам, авантюристам и непоседам. Устраиваешься куда-либо на непыльную работу, чем-то занимаешься в охотку, за это время знакомишься с окружающей тебя действительностью, веселишься, а когда надоедает – мотаешь на все четыре стороны. Так мы в Фирлес и попали: Люся сначала выдавала на въезде те самые костюмы, обучая, как ими пользоваться, а я их ремонтировал, поскольку хотя сделаны они неплохо, но человек в самоуничтожении всё-таки изобретательнее… Три дня мы с Люсей позанимались этим безобразием, а потом нашли себе работёнку, в корне отличающуюся от любой другой в городе без страха.

Стали, одним словом, стукачами… И как всякие настоящие стукачами, мы пошли на эту работу, скорее, не из шкурных, а из идейных побуждений. Дело в том, что «стучать» на туристов требовалось для их же блага. Служба охраны за всем уследить не может, а тут тебе кишащий героями южный маргинальный городок со своими чревами, ямами, восточными и латинскими кварталами, плавно переходящими в дикую сельву. Всюду идут поединки, состязания в ловкости, охотничьи и прочие аморальные разборки насчёт морали. Причём, не всегда организованные местным бизнесом: левые, либо неподконтрольные. Поэтому в Фирлесе на правах волонтёров работает целый штат стукачей, которые содействуют поддержанию элементарного порядка. Суть «работы» проста: в тех же надувных костюмах, под видом туристов гулять по городу, встревать в споры, с абонементом посещать аттракционы неслыханной храбрости, словом, ничем от прочих не отличаться и… стучать по рации на особо ретивых, в случае выхода ситуации из под контроля, при отсутствии рядом службы охраны. За это ты получаешь место для ночлега, харчишки, скудные суточные, которых впрочем, на шнапс хватает… Нас такая схема вполне устраивала. Чем плохо, наблюдая за дичью, недельку бесплатно повалять дурака там, где эти самые дураки оставляют немалые, кровно заработанные бабки?

Кстати, мы и сами рискнули, наконец, прыгнуть с моста на тарзанке, полетать над рекой под парашютом, сфотографироваться с крокодилом, оседлать водный мотоцикл, половить пираний… Даже и не рискнули – какой риск, когда не боишься! – а были вынуждены попробовать все эти и десятки других народных способов пощекотать себе нервы по производственной необходимости. Раньше обходили их далёкой стороной, а теперь вот попробовали. И… никакого эффекта, ведь адреналин без страха не фонтанирует, кровь не освежает, и какой тогда смысл проявлять якобы храбрость, подделку под безумие?! Простаков, впрочем, мы понять могли: им был важен сам факт, что некий конторский пельмень с крохотными ладошками, местами прыщавый, становится в обильных на дубли фото и видеоотчётах настоящим монстром, прям купающимся в славе… Да и хрен с ними! Пусть получают своё, а мы заполняем страницы отчёта личного, торопимся закрыть в душе’ белые пятна познания о человеке, ибо время и возможности на то у всех нас, если задуматься, сильно ограничены… Тех, кому семнадцать, это тоже касается. И особенно хорошо это понимаешь в Фирлесе, где народ с выдумкой, усердно издевается над собой.

Ведь страх, как предчувствие боли, удерживает нас от нагрузок, превышающих физические возможности, поэтому здесь часто некий квёлый тип «не справляется с управлением» скутером, мотоциклом, парашютом, либо иным, сугубо местным средством передвижения. Но таким помогут, одёрнут те, кто обслуживает тот или иной «тренажёр страха», или охрана городка, но, как я уже говорил, мы ищем тех, кто ищет на своё «мягкое место» не предусмотренные регламентом приключения. Кстати, далеко не бесплатные, потому что за каждым поединком, спором или пари, скрытым от администрации, обязательно стоят ощутимые деньги, которые кочуют из кармана в карман поединщиков, минуя волосатые ручонки бизнеса… Рискуют, собаки, да ещё и мимо кассы! Дело в том, что в городе без страха уже давно сложился круг разного рода ловких профи и жуликов, которые беззаконно разводят богатых лохов на бабки: дразнят, задирают, провоцируют, подначивают, а потом особо заводных с толком обирают. И любителей «азартной клубнички» находится немало! Но мы бдим… Только кто-то в безлюдном месте затеет бой на бамбуковых мечах – мы сразу: тук, тук… Появляется охрана, мягко разнимает драчунов, а имеющих три предупреждения, через особую процедуру, – выдворяет из города. Так за день до десяти раз приходится работать дятлом…

Но угрызений совести мы с Люсей не испытываем, однако… ввиду чрезвычайности ситуации, вечером в крохотном номере служебной гостиницы позволяем себе лишнюю целебную рюмочку. Впечатлений-то вагон! Позволю себе неточно процитировать Аверченко: «Я любил хаживать туда по причине несколько пикантной, ибо находил там для своей коллекции дураков столь чудесные махровые экземпляры и в таком изобилии, как нигде в другом месте. Вообще, это рай для дураков: всё здесь сделано для того, чтобы дураку было весело…» Я бы своих «подопечных» вот так сразу всех не стал бы крестить дураками – да ещё через сто лет – но согласен с гениальным сатириком, что человек особо выпукло открывается в момент, когда его жизни угрожает какая-либо опасность. Все эти представления «человеческой комедии», хитрость бизнеса в выуживании денег и глуповатая страсть к саморазрушению – доступны для наблюдения в Фирлесе круглосуточно, без перерывов на обед. Ночью, правда, тут действует некое подобие комендантского часа, поэтому «бесстрашие» плавно перетекает в игорные комплексы, где контролировать отъём денег у населения проще, чем на улицах и полянах рядом с сельвой, или аттракционах. Причём, аниматоры шулерски заманивают туристов не на банальные рулетки или покеры – чего и дома хватает! – а на, разного рода, силовые автоматы с условным выигрышем в конце. До которого дело, чаще всего, не доходит, так как сил у туристов ночью уже почти нет, и в наваре остаётся лишь хитроумный бизнес. Мы же с Люсей ведём свою диверсионную бухгалтерию, а ночью крепко спим под лёгкой анестезией…

Спустя неделю, когда мы уже основательно изучили местные нравы и достопримечательности, нам в Фирлесе поднадоело. Завтра мы решаем отчаливать, а сегодня последний раз отправляемся ловить на порыве тех, кто прямо-таки жаждет поколотить некого «раба божьего», вместо того, чтобы хоть раз победить самого себя: мол, когда ещё представится такая возможность!.. Мы выходим из гостиницы и бредём, крепко сцепившись руками, чтобы не дать себе напоследок совершить какую-нибудь глупость среди похожих на себя типов. Поскольку я внезапно обнаруживаю, что человек потерявший чувство страха – борзый, на одном из профдиалектов – не только опасен для общества и себя, он, в совокупности качеств, – характеризуется как глупец, ибо его жизнь без надувного костюма в том же Фирлесе гроша ломаного не стоит. Выходит, что лучше страха у нас защиты нет, повторюсь, а ему в спину, между прочим, дышит и мораль, и этика, и совесть… Этими «бородатыми» мыслями я по ходу делюсь со своей смешливой музой и вдруг уже вместе, ничего не боясь, – то есть не испытывая к себе подобным никаких чувств! – мы начинаем бояться того, что никогда не сможем свободно, с пользой для здоровья бояться…

И тут мне показалось, что чувство боязни потерять страх вообще, передалось от нас – или от них нам! – всем гуляющим в тот день по городу без страха. Как известно, паника – это бессознательный страх некой толпы или стада, она бывает буйной и тихой. Фирлес в тот день был охвачен паникой второго типа… Количество желающих испытать судьбу на аттракционах заметно убавилось, профессиональные задиры поутихли – стучать теперь не было нужды. Гости и местные с какими-то уж очень постными лицами ещё имитировали некие телодвижения, но без прежнего энтузиазма. Что-то произошло… Но что? Мы попытались втихаря по рации выяснить – в чём дело, но вышестоящее начальство будто вымерло. Вскоре по городу стали разъезжать машины службы охраны с мегафонами и просить туристов вернуться в отели, не волноваться… а именно этот призыв, как известно, всегда только добавляет волнения. И знаете, наших подопечных уговаривать не пришлось: город опустел буквально на глазах. Мы же с Люсей пошли в свой любимый кабачок «У дохлой кобылы», где работал знакомый бармен, чтобы освежить чувства и раздобыть немного информации о том, что же происходит в городе… По пути нас не раз останавливала охрана с просьбой вернуться в отель, но после того как я показывал им особую карточку и рацию, – только подмигивали нам, призывая «держаться». Вам того же, конечно, но в чём дело?..

Ситуацию, и то как-то вскользь, прояснил бармен, который привычно «всё знал». Карау-у-ул! Похоже, газу тому самому, формулу которого так и не смогли укротить военные, пришёл конец… Решётки ливневой канализации, из под которых он обычно действовал на искателей смелости, теперь шмонили только старыми добротными помоями вперемежку с тухлятиной. Что делать!.. Что делать! – наш знакомец бегал по пустому залу кабачка и орал, как тот Чернышевский… Да что ты волнуешься, парировал я, «чтоделатьчтоделать!» – наливай самое лучшее лекарство от страха! Вот и все дела… Тут же мы принялись в своей обычной манере подводить итоги своего пребывания в Фирлесе, хлебать шнапс по очереди: «за праздник каждый день!», «за нашу победу!», «за нашу колбасню!», «за всё хорошее!» и так далее в разумных пределах, а бармен, препоручив заведение своей мирно спящей у стойки жене, убежал куда-то будто ошпаренный. Вскоре он прискакал, сияя как купол православного новостроя, покрытого сусальным золотом… Эврика! Наши-то, шёпотом кричал он, оказывается, давно уже открыли те самые секреты природы, но чтобы не делиться с другими – хранили их в тайне. В первую очередь, прятали от военных, норовящих превратить в дерьмо всё, чего коснутся их грязные, волосатенькие ручонки. Прятали и готовились… К такому вот дню…

А далее он, осушив стаканчик текилы, под кровавую клятву рассказал нам, что сегодня ночью «наши» – он так и говорил, не уточняя, какие… – подвезут тот самый золотой газик и пустят его привычным коллекторным путём. Так что утром город снова проснётся смелым! – умываясь слезами радости, срываясь на фальцет, целуя проснувшуюся, давно отвыкшую от поцелуев жену, вещал бармен. Ага, смелыми для опустошения бумажников в вашу пользу! – отвечал я ему про себя… Он тоже что-то думал мне в ответ, но это было неважно. Вскоре мы с Люсей сбежали от этого квасного патриота «машинного доения лохов» – продолжать свою дискуссию уже в номере. Причём, я отчего-то всё горячился, всё что-то очевидное доказывал… Люся, почти не заводясь, расползалась по частностям, по примерам, я же выходил на широкие почти планетарные обобщения, известные умным людям ещё со времён фараонов. Тезисов в пользу страха, как генератора жизнедеятельности, здесь я приводить не буду, потому что их на протяжении всего дня, названного своенравием смелого автора «испуганным», было и будет приведено, больше чем достаточно. Кстати, день этот вполне можно было назвать «бесстрашным», так как он скорее агитирует за победу над собой, как единственным носителем страха, чем призывает со страхом каким-то образом бороться. «Бороться» – это фишка медицины, это её сухая корка хлеба – не уверен, что очень уж вкусная или полезная! – вот пусть она её и грызёт, если есть пока чем. Художнику зубы тоже нужны, но борется он с «другим», а со страхом – дружит, черпая в нём вдохновение, либо, отталкиваясь от страха, – бесстрашие. Такой вот вышел привал, что толком и не расслабишься…

 

Продолжаем наше затратное соревнование с собой: руки – вот ещё один аккумулятор страха и, одновременно, один из его сильнейших провокаторов. Тоже лезут, куда ни попадя, бедовые… Они даже будто нарочно ищут для сознания всё новые поводы «побояться». Наверно думают, что исследуют, а когда заходятся – суют свой «нос» туда, куда собака хрен, иносказательно, не суёт… Если сцепить пальцы, то руки образуют некий магический круг предначертанности, обнимающий скупую на квадратные сантиметры Вселенную твоего духа… По этой дуге я прошёл на кураже, вполне глумясь над здравым смыслом, а натурально – пролетел, семеня мыслями, по верхушке осыпающегося каменного гребня, любую минуту угрожающего низвергнуть меня с потрохами в бездну… Самым сложным здесь было – заставить себя преодолеть пальцевидный разлом практически биологической коры где-то посередине. Трещину… Но я её ловко перескочил и, не оглядываясь, – точно! – спиной почувствовал, как огромное неподъёмное «чудовище меня» плавно разомкнуло свои каменные пальцы, стряхнув покалывающий отёк, намереваясь вскоре стряхнуть и сам призрак души… Смешное выражение «почувствовать что-то спиной», не правда ли? Словно у спины могут быть чувства! Нет, скорее всего, это преувеличение, атавизм животного, метафора пугливой физиологии, гротеск вместо улыбчивого анализа, или я не прав?

Рассуждая отсюда, можно сказать, что и сам по себе страх – это реликтовый феномен, неподъёмный довесок, доминирующей сегодня тотальной глупости, – некая точка отсчёта, откуда можно начать иной путь к личной очеловеченности. Я мыслю… Громко сказано? Да бросьте вы! Вполне умеренно… Так вот я мыслю, что на смену страху, как основному идейному материалу, заполняющему жизнь, – это очень важный момент, обратите внимание! – должен прийти не вакуум покоя, а беспокойство счастья, сладкий озноб победы над собой. Не надо забывать, что страх и его сёстры «бдительность», «навязчивость» – очень важные сигнальные механизмы, предупреждающие нас о любых, в том числе, – приятных неожиданностях. И для того, чтобы душа в условиях «бесстрашия» не оставалась сиротливой, покинутой, нам до колик необходимо шустрить, шевелиться, колбаситься, быть стойким бойцом усилия. В этом случае, замещение страха феноменом «подвижной эйфории» – оставляет каждому шанс не проспать, не пропустить в себе что-то очень важное, что быть может сейчас рядом – только руку протяни…

«Старая школа» всё норовит, кстати, страх вытеснять, переносить, обманывать, игнорировать, стараться не замечать, терять или даже пугать непосредственно комплекс. То есть она предлагает со страхом некоторым образом бороться, подобно тому как, догоняя, борюсь с ним я, но мне кажется это ошибочным. Если уж избавляться от страха, понимая его как архаическую навязчивость, то предпочтительнее рождаться без него вовсе. Так как бороться со страхом «потом» – значит выносить свой личный мусор на улицу и, соответственно, награждать им ни в чём не повинных обывателей, которые закольцовано, отвечают тебе тем же. Впрочем, жизнь без страха – это утопия, но она намного привлекательнее, доступнее тех умозрительных схем, что пытались навязать обществу кровавые мечтатели. Когда человек научиться тщательнее разбираться с собой, воспринимая каждый квадратный сантиметр бытия критически, пытаясь его улучшить, модифицировать – вот тогда и наступит «светлое будущее». Опять же, во имя торжества личности в себе, а не временного кайфа, что царствует в мире сегодня… Ибо «просто завтра» – это ещё не будущее. Если наши дети будут жить хуже нас, что не исключено, то сегодня их правомерно назвать людьми без будущего… И в этом – наша вина.

Заговариваюсь? Бывает… Хотя, вы знаете, дыхание я не сбил, темп не потерял и незаметно вышел на вершину – иносказательно, добрался таки до головы. Интересно, куда делся мой затаившийся приятель?.. Местность здесь каменистая, безмолвная, совсем некстати укутанная туманом грёз – как разобрать – кто теперь охотник, а кто дичь? Голова, как и любая вершина, если она вообще вершина у данной особи, а не болото, – вот подлинная родина страха. Вы представьте себе, о скольких мелочах, и не мелочах вовсе, она должна педантично хранить информацию, сколько знать о той или иной опасности, если каждый день ей приходится собирать, перерабатывать сотни, тысячи противоречивых сигналов, а назавтра снова соответствовать прилагательному «нормальная»?! Вот поэтому я и утверждаю, что лучше не забивать её хламом или тем же туманом, а стараться чаще наводить в ней порядок, постоянно её мыть, чистить, проветривать, дезинфицировать… И такое благо, что дырок-то – вон сколько! Целых, батюшки, семь, не считая десятков важных «входовыходов» в основании шеи для связи через сосуды с машинным отделением…

Кроме того, сам человек, вся его поверхность, кожа, грубо говоря, – это огромное усеянное гейзерами – воронками поле, которое передаёт наружу и принимает всё, что ему нужно отторгнуть, либо взять. Но чаще, в противовес здравому смыслу, всё-таки взять!.. Чтобы «это» внутри нас прело без вентиляции. Вот и гниём, киснем, боимся недоесть больше, чем переесть. Но как перестать бояться и быть здоровым? Ответ простой: «не захламляйся» – кто, или что мешает?! Но ответ на этот ответ вы знаете: детское счастье мешает, достижимость статики в качестве цели, незыблемость положения тела… Неслучайно, страх для каждого из нас – это своеобразный катализатор движения, скажем, от боли – к здоровью, от голода – к сытости, из холода – в тепло. Но ведь это примитивно, поймите! Примитивно постоянно бояться, чтобы не заболеть, смешно пугаться людей, чтобы быть на них похожим, стыдно, будучи трусом, ходить на охоту… Но, чтобы стать сильным, нужно сильно бояться, поэтому я ещё разыскиваю своего врага или, фактически, – друга?! Хотя, возможно, я его придумал, материализовал из того хаоса, шума, агрессивности общества, из отпечатков миллиардов страхов, собранных, как губкой, за сотни тысяч лет оседлой животности всеядным обществом?..

Туман опадает. Выясняется, что я стою посреди своего мироздания: каменного биологического пика, олицетворяющего моё сознание. Тигра не видно – возможно, он сорвался с языка, то есть – я его выговорил, а возможно он вылетел в одну из ноздрей со свистящим потоком воздуха или вытек горьковатой слезой нечаянного прозрения, когда я понял, что самое страшное для человека – он сам, если равен зверю. Опять умствую: значит, не будь зверем и тебе некого будет преследовать, и не будет от кого убегать, поскольку поговорка «страшнее человека зверя нет» приложима только к внутреннему. А то, что мухомор легкомысленно лепит её к своим крайне многочисленным отражениям, – не более чем его стратегическая ошибка, обусловленная пристрастием к солдафонской тактике нахрапа. Она, кстати, настолько устарела, что не оставляет даже микроскопического шанса прожить «более или менее нормально», то есть – в умиротворении тела, беспокойстве духа. Пока человек не оградит своих матерей – иначе говоря, общественный репродукционный механизм – от обязанности «бояться», пока не пройдёт до конца свой путь первое поколение, рождённое вне страха, пока не уйдут естественным путём сами носители страха: тупая физиология, власть, военщина, жадность, зависть, слепой барыш – нечего и рассчитывать, что эта зараза не сможет нас всех размазать по стенке одним зычным окриком: а ну-у-у!..

Оставляя некоторый простор для домысливания, я вынужден закончить свой очерк, свой краткий экскурс по великому носителю страха в живой природе – человеку. Он в приверженности страху не оригинален. И хотя утешать его должно то, что вся животная составляющая биомассы, все её миллиарды тонн упорно собирают, как последние скупердяи, дармовой страх, живут его инстинктами, но именно этот путь низменный – раз, тупиковый – два. Вот что нужно учитывать… Значит, в качестве цели, напрашивается следующий вывод: человек тогда истинно становится человеком, когда перестаёт бояться, а путь в бесстрашие лежит через интеллект, очищенный от спекулятивного накручивания идеей «присмотра сверху». Страх, соотносимо с богом, не существует вне его носителя, его нет в облаках, чистом воздухе, камнях, деревьях, реках, озёрах, и всё что нужно нам, людям – это сравняться с ними чистотой. Конечно, вместе с боязнью из жизни исчезнет некий авантюрный момент, риск, бесшабашность, кураж, но ведь и разумная осмотрительность оставляет нам шанс на счастливые ошибки, щекочущие нервы ситуации, на вдохновенную самозабвенную импровизацию в творчестве. Теперь дело за выбором, и я его сделал. Я потерял из виду своего крадущегося противника, но интуиция мне подсказывает, что затаившийся тигр – даже опаснее крадущегося, и значит я ещё боюсь себя, поэтому завтра за партой жизни у меня полно неотложных дел и домашних заданий… Вот и все мои трофеи на сегодня: десяток слов, вставших в нужной последовательности…

 

СОН – ПОГОНЯ

Не секрет, что у людей с лабильной психикой большинство снов, особенно в молодости, состоит из погонь, неприятностей, обломов. В этом виновата некоторая бессознательная пугливость – следствие психической травмы, с которой они воспринимают довольно банальный мир. Замечу, что и «простые люди», чаще всего, оказываются во сне отнюдь не в раю, а где-то ближе к лично выстроенному аду, но для них это, не следствие дефектов психики, а отражение довольно примитивного инстинктивного восприятия действительности. То есть – буквальности… Учитываем также, что страх, чаще всего, – порождение некого исследовательского действия, либо противодействия извне, за которым обычно следует столкновение с неизвестностью, испуг, адреналин и, как итог, прямая попытка «из-бежать» последствий. Раньше я больше драпал: от неведомой силы, зла, бандюков, армии, власти, из чего можно сделать вывод, что я – художник, а грубо говоря, пассионарий. Теперь я всё чаще догоняю: автобусы, идеи, облака, эскалаторы, запахи, звуки, из чего можно «было бы» сделать вывод, что я люблю побегать. Но это в корне неверно, так как напрямую не «люблю», а «вынужден», поскольку вот так прямо любить убегать и догонять, я думаю, гораздо ближе к патологии, чем к норме.

И вот сон: у меня на руках сумка и баул, в душе – чемоданное наст-роение, из чего можно сделать вывод, что я куда-то собрался… Собрался? Езжай! Не на чем: такси забиты, попутки не берут – бороды боятся что ли! – остальной транспорт носится, как угорелый, неведомо зачем. Значит, делаю я вывод, надо бежать… – или даже не делаю – здесь сама собой происходит мгновенная трансформация «необходимости ехать» в «обязанность бежать». А «драпать» или «догонять», в этой ситуации, вообще не важно. Надо бежать, надо рвать – и я рву! Жму, несмотря на объёмные вещички в руках и съезжающие к носкам туфлей охристые, не по размеру носки. Поправить их некогда, потому что остановиться во сне, погоне – равносильно смерти, то есть пробуждению, а это скучно… Так, по край-ней мере, подсказывает мне… нет, не разум, а Главнокомандующий Снов – Страх. Потому и бежишь, что на ходу легче бояться.

Сначала я бежал по тёмным проходным дворам, уворачивался от болтающегося на ветру белья, а потом меня вдруг вынесло на узкие улочки средневекового городка, сплошь заставленные пустыми, обезлюдившими автомобилями. С трудом продираясь между чудовищ – грязных, сияющих, побитых, ярких в полоску, хромированных в горошек, я видел, как они внутри себя шевелятся, вздыхают, живут, пытаются мешать мне двигаться вперёд: где зеркалом сумку зацепят, где антенной полоснут, где бампером или дешёвым тюнингом ногу лягнут. Лошадиные силы… далее ругательное слово из пяти букв, обозначающее девицу лёгкого поведения. Но мне плевать! Я и не такое видел, и вообще – ничего неодушевлённого практически не боюсь, из того, что пугает: ни пещер, ни грозных штормов, ни удара молнии в десятке метров, потому что живу согласно поганому принципу – спасибо роддому, детсаду, школе, армии, и вообще обществу! – что бояться в жизни нужно лишь человека. Из чего можно сделать ошибочный вывод, что я мизантроп. Нет!.. Бояться человека, быть с ним осторожным, или ненавидеть его, обобщённо и в частности, – это не одно и то же. Я – счастливый человек, дар такой… А методология счастья, хотя и допускает наличие ситуационного страха, то есть осмотрительности, но совершенно чужда любой ненависти, как установки на позвоночный, переходящий в боль, изнуряющий страх. Тем более, к собратьям.

И вдруг безлюдье стало многолюдьем: меня боком вынесло в «сити»: все с портфелями, папочками, все тоже бегут: бизнес. Но бегут та-а-ак… быстрым шагом, а я по-настоящему, поскольку – ошпаренный, возможно даже истинный… Я-то бегу за идею, а они за что? – думаю я с безличной злобой, одновременно петляя между тенями людей, как в детском растительном лабиринте. На какой-то момент становится просторно – площадь. Сейчас рвану! Но она тотчас заполняется толпами демонстрантов, хлынувшими из прилегающих к ней улиц. На моём пути возникает стихийный многотысячный митинг… Гавкающий небритый вождь на трибуне. Лидер очередной крохотной партии, даже «партюшечки, добивающихся власти» путём слияния с широкой полноводной рекой хронических простофиль. Вслед за оратором, народ – орёт, беснуется, трясёт налитыми длинными ушами. Ура! Да здравствует демократия… Далее матерный оборот, обозначающий половой акт с чьей-то матерью. А я, вслед за «вожжёй под хвостом», пробираюсь вперёд, вперёд, вперёд! Кругом кустарник рук, выше – лозунги, транспаранты, знамёна – неба не видно из-за колышущегося на ветру, пламенеющего на солнце багрового леса… Лица у демонстрантов тоже красные, даже какие-то кровавые, из чего можно сделать вывод, что это коммунисты – идейные деятельные лентяи, рабы идей, приверженцы общественных жён и туалетов. А я себе дерусь! Меня толкают, я отвечаю. Впрочем, толчки в меня явно что-то под собой несут, тогда как я, толкаю от безысходности: мне вперёд надо, камрады – разбойники!.. Всем надо! Да я тя!.. нутыбляхагадтебепиздецмудилагороховая! И так далее…

Неожиданно митинг меняет окраску: всё и вся вокруг – голубые… Оратор на трибуне теперь напудренный, в эффектном декольте, стразах, он, придыхая, вопит как оскоплённый поросёнок в микрофон, лижет его, заглатывает. Педики вокруг волнуются, хватают друг друга за причинные места, целуются. Все люди – братья! Мне тоже слегка достаётся – кто-то в давке гладит… ну, то… на чём сидят, но я героически отбиваюсь и прожигаю это голубое сало острым шилом ситуационной неудовлетворённости. Цвет митинга снова меняется – он розовеет, мандавошки рядом визжат, царапаются, прыгают, как и их никчёмные для дела эволюции сиськи… Становится душно, гадко… на виски’ давит цветочный парфюм, дымят вонючие подмышки, во рту аптечный привкус, кругом ванильный тлен – тошнит. Но митинг ещё раз меняет цвет – теперь это бесполые зелёные – прибежище реликтового разума, а далее, будто в калейдоскопе: бордовые, жёлтые, серые, васильковые, оранжевые, снова красные. И тут, неожиданно для меня безразмерный цветовой шабаш кончается. Я вырываюсь на оперативный простор, оборачиваюсь и вижу позади уже не людей с флагами и дурью, а невероятных размеров скопище разноцветных воздушных шариков, наполненных пустотой, дыханием, воздухом, азотом… Нет, решаю, гелием! И вот вся эта возбуждённая торсида взмывает в небо красивым ярким антиградом, оставляя после себя лишь совершенно пустую площадь. Сразу бы так! Но ведь «умная мысля приходит»…

Надо бежать! На кой чёрт, не ясно, но надо. Не такова ли и вообще жизнь – мы бежим, а когда вдруг останавливаемся – седые, испещрённые, выпотрошенные, то задаём себе «логичный вначале вопрос» – на кой?! Пусть так, значит, я бегу в метафоре, гиперболе, абсурде, бегу в раздутой бессмысленности, но – бегу! Я пересекаю дворы, дома, цеха, лифтовые шахты, офисные крысятники, бюрократические гнездовья, властные коридоры, стриптиз – бары, ревущие трибуны на стадионе, пролетаю в перерыве футбольного матча раздевалку игроков «нашей сборной». Тренер орёт на звёзд: ты кому мяч отдавал! а ты, что стоишь! – далее нелитературный оборот, которому в нормальной речи нет аналогии, то есть рядом с аналом – бегать надо… как вот этот! И показывает на меня дрожащим пальцем. А я уже стрелою вонзаюсь в стену, в цветы, в мусор на обочине, в купеческие кварталы и мясные ряды с их кислотным зловоньем, но неожиданно для себя выскакиваю – а во снах иначе и не бывает! – снова на площадь: теперь, привокзальную. Из чего несложно сделать вывод, что мне надо ехать, то есть – перестать бежать: сесть на поезд, будто на поезда можно сверху садиться, и ехать, ехать, ехать… Не бежать.

Эврика! Вот и цель… И я снова скольжу, цепляя сумками прохожих, извиняясь, и получая в спину меткие определения и словца, на которые так богат наш народ… Уж на что он только не беден! – на усилие, на высокий интеллект, на взвешенный подход, на культуру поведения, на душу, полёт, единичность – но вот на меткое словцо, бляха, сказочно богат!.. Слово точное, колючее, обезоруживающее, слово матерное, слово быстрое, грязное, как понос в два слоя… По спине! Смотреть надо, козёл бараний! Я твой нос под жонпой видел! Ёперстель – перематьё! Держи, держи вора, поймать его пора! Штаны не потеряй, мля, с яйцами! Чтоб ты обосарался, а воды рядом не было!.. Удары чувствительные, но я бегу, не обращая внимания на всякую мелочь, вроде людей. Бегу-у-у!.. Сквозь внутренности вокзала, его исподнее бельё, сквозь тачки, гам, сквозь «а народищу-то!», сквозь ментов, сортиры, буфеты, мешочников, яды, наряды, сквозь звуки, даже целые полчища, армии, фронты звуков, сливающихся в авангардную космическую симфонию или какофонию…

Наконец, я выскакиваю на платформу, но мой поезд уже тронулся, как говорят «ушёл», набирая скорость, будто поезда имеют ноги и ходят. Мне снова приходится пробиваться сквозь безответственных, довольных жизнью, румяных «провожающих» и, приехавших на вокзал «за три часа до отправления», предусмотрительных, с маленькими глазками, обделённых широтой души, «отъезжающих». Снова на пути мышеловки, столкновения, зацепы, меткие словечки… Я понимаю, что по платформе поезд мне не догнать, прыгаю вниз на пути и, что называется, шпарю по шпалам! Ноги превратились в сверкающие спицы! Ветер в ушах! Поклажа несётся почти параллельно земле! Кончики пальцев уже ощущают металлический холодок поезда, трепещут – ещё усилие, ещё, и я цепляюсь мёртвой хваткой за поручень последнего вагона – на-а-а!.. Ух, ты сукин сын! Догнал-таки, из чего можно сделать вывод, что упрямство для снятия очередной навязчивости – наипервейшая черта, а потом уже идут: спокойствие духа, сила воли, характер, хотя сейчас мне не до них… Надо проникнуть внутрь, чтобы в безопасности отойти от погони за своими комплексами. А поезд, тем временем, мчит, поезд, шатаясь, как пьяный, чешет, летит, как время, как мгновения, которые, в свою очередь, «как пули у виска».

Перочинным ножом вскрываю дверь – дар и на это, увы, имеется – вползаю внутрь, перевожу дух, хочу курнуть в реальном времени но… вдруг в тамбур вваливается трио административных бесполых существ, при поддержке мордатого служителя правопорядка, устраивая мне выволочку. Пошто, ити, бежал!.. Куды ворвался?!.. Г’где билет?.. Не нравится, на такси ездий!.. И пренепременное: ваши дакументы! Я тоже не пасую – возбуждён – и ору своим притеснителям: я, вам русскимпапуасскимсербским языком говорю, не виноват я, за мной гнались… и далее невнятно, неубедительно, невпопад. Хто гналси?! – спрашивают. На что я, лишь накаляясь, перехожу на полумат: хренасиповки!мляпетушары!серпомпояйцам!дрочилы!.. Из чего «всякый» может сделать вывод, что я – гуманист, чернокнижник, башка, эстет, полупоэт, белая кость интеллектуального пошиба. Это сразу решает дело. Всем гамбузом квартет сытых выкормышей, которым мешают жить пассионарные обалдуи, вроде вашего покорного слуги, хватают меня за руки – ноги и швыряют в открытое зёво, срыгивающей стремительный пейзаж двери. Лечу-у-у! Наконец-то свободен в секундном полёте! И уже оттуда, из полёта, вижу, как моё бренное тело догоняет сумка, баул, как сходит на нет зелёная наклейка чёртового поезда. Далее сальный оборот, практически аборт речи, обозначающий возвратно – поступательные вакуумные движения рта относительно известного места… Шмяк!

Я лежу некоторое время во мгле, не меняя позы, а когда открываю глаза – вижу, как по яркому лазоревому небу носятся, вспыхивая и остывая, мириады солнечных снежинок, или звёзд. А быть может – это просто последствия удара, падения, лёгкого сотрясения мозга, чёрт его знает… Настроение, тем не менее, прекрасное: ведь мне уже незачем бежать, так как шок устранил саму причину «бегства» – неопределённость, желание найти компромисс в братании с очень сильным противником – толпой, с её образом жизни, средствами передвижения. Впрочем, нужно ещё выбраться из срамных задворок минутной слабости, чтобы, пусть в одиночку, идти – вот нужное слово! – «своим путём», не пытаясь уже вскакивать на подножки чьих-то поездов. Хорошо также, и впредь браться за любое дело, включая жизнь, ответив прежде на ироничное – ёмкое: а смысл?.. Или, в более доходчивой транскрипции, уже помянутое: на кой! Но после падения этот вопрос мне не по зубам, и поэтому я просто поднимаюсь, собираю своё «добро», а затем, весело мыча, отправляюсь к одному мне известной цели, направление которой сейчас, будто в издёвку, указывает железная, чужая колея, но по ней, братцы, я буду идти лишь до первой своей тропинки справа от пути или слева от страха…