HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Сотворение духа (книга 1)

Обсудить

Роман

 

Неправильный роман

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 15.01.2010
Оглавление

3. День третий. Вдохновляющий.
4. День четвёртый. Аллегорический.
5. День пятый. Мухоморский.

День четвёртый. Аллегорический.


 

 

 

На складе Суде’б, в любое время дня и ночи, – многолюдно, шумно, суетно: всяк недовольный судьбой торопится её обменять, продать, заложить, хотя не всяк считает клетку своего характера порочной. Многим кажется, что и при этом поведении, воспитании, умственных способностях, можно прожить как-то иначе, лучше, счастливее. Нужно только побольше везения, фарта, удачи… Склад Судеб, как организация, подобного рода иллюзии напрямую не опровергает, но – даёт им понюхать метафорическую ватку с нашатырём, противопоставляя идеям статистику. Дело в том, что людей, довольных судьбой, в обществе мало. Это исключения или лотерейные везунчики. Исключения, с мозолями на лбу, руках, ногах, куют свою судьбу сами и больше всё-таки похожи со стороны на фанатиков идеи, чем на людей свободных. Так или иначе, но исключения, эти прорабы трудолюбия, в обществе погоды не делают, примером поведения не являются, поэтому им мало кто завидует. Везунчики свои материальные богатства приобретают случайно, по наследству, как приданое, выигрывают у судьбы в рулетку, часто крадут, приобретают обманом, то есть получают без особого труда, поэтому им завидуют многие. Если не все… За вычетом исключений и аналогичных везунчиков. Реплика: лотерейно можно приобрести лишь материальные ценности, духовные сокровища получают чаще с кровью, поэтому духовно богатому, признаемся, тоже не завидуют…

Таким образом, статистика склада говорит о том, что для «человека обычного» сменить судьбу на нечто выдающееся – является задачей почти невыполнимой, и мечты, грёзы, помыслы в расчёт реальной жизнью не принимаются. Судьбы подобных соискателей лежат на полках тут и там слежавшимися пачками, спроса на них нет, хотя время от времени они подвергаются чисто механической ротации. Помогают войны, революции, вспышки на солнце, стихийные бедствия, техногенные катастрофы. Тогда посетители склада начинают дёргаться, сбиваться в кучи, создавать пробки между стеллажами, волей – неволей подвергая ревизии содержание бухгалтерских книг участи. Люди впопыхах хватают первое попавшееся, убегают со склада с внеочередным проектом судьбы за пазухой, но вскоре опять стыдливо ползут сюда, чтобы сменить одну случайность на другую. Потому что редкая судьба встречается, соответственно, редко, и стоит она две – три обычных судьбы, если не более. А где их взять тому, кто и на одну едва наскрёб?.. Вот и мучаются люди, и примеряют на себя чужую моральную одёжку, и примерочные кабинки на складе Судеб всегда переполнены, хотя мало кому даже тест – драйвы, то есть обкатки по территории, помогают. Не культивируют люди в себе редкость, исключительность, боятся люди сверхусилий, поэтому надеются на удачу, но лотерейный билет покупают сотни тысяч, а сколько выигрывают, по факту, знаете? То-то и оно…

В ответ на якобы несправедливость возникают претензии, обиды, жалобы. Народ митингует, да без толку… Если оценщик в ломбарде видит, что твоя судьба ничего не стоит, то вряд ли он себе в убыток тебе переплатит! Нет. А если озлится на твою скандальность, то ещё и подсунет нечто уж вовсе сомнительное. Поэтому перед немногочисленным персоналом склада Судеб народ лебезит, пытается подкупить его улыбкой, низким поклоном, льстивой интонацией, но в основном зря, поскольку люди управляющие жизнью человеческого материала, по природе – крепки, жестоки, скупы и скуласты. Это каста исключений, высших везунчиков, «паровозов», которые презирают человеческие слабости, лень, трусость, тонкость ситуации, ибо они сами управляют ситуацией, в плане – какой ей быть. Вершители судеб кричат на людей, как ненормальные, добиваясь ясности, гоняют их по закоулкам склада, заставляют быстрее определяться, потому что склад не резиновый… Вас много, кричат они, а я один!.. Не напирать, воплощений всем хватит!.. Вон их сколько – одинаковых!.. Чего вы вообще добиваетесь, меняя шило на мыло!.. Сами виноваты, что я вас путаю!.. Если вы себе не нравитесь – родитесь в чём-либо ином ещё раз!.. И так далее…

Посетители, где-нибудь у стойки, витрины, стеллажа, после этого на некоторое время смолкнут, но потом опять начнут гомонить, толкаться, рыться в обносках, спорить с соседом по очереди, искать условно новое, требовать добавки, пытаться умыкнуть что-либо для себя неподъёмное… В основном, посетители на складе Судеб из категории постоянных: многие здесь по пятому, десятому – а кто и больше! – разу. Всё ищут… Встретят умную ладную женщину, не эффектную, но для жизни, а через некоторое время опять по складу шастают, говорят: не судьба… Когда нужно было звать её в облака, соответствовать уровню, не храпеть рядом с перепою, расти над собой, обернуться мотом, поэтом, героем, безумцем, – словом, держать! – ты падал, ныл, ленился быть человеком, потерял в итоге идеал, и скрипишь теперь: не судьба. Так на тебе бабу! На тебе, пока молода, полновесные груди, глазищи, накладные когти, чувства, ресницы, а после сорока – семечки «у телика», усики, двадцать кило лишнего жира, сплетни, венозные шишки, сериалы! Подходит?! Судьба?.. Иди, давай, твой лимит на судьбу по этой жизни исчерпан! В зеркало посмотри и не заплачь… А ты, украв «не по карману», попался! Судьба, говоришь, не повезло? Не знал разве, что работать надо «честнее», чтобы украсть больше? Вот и мучайся!.. Таких диалогов между дельным служащим склада и каким-нибудь хроническим менялой здесь хватает. Обиженных много, но – справедливо.

Не дело это, когда человек ловчит, пытаясь обустроить жизнь. Не дело, когда ищут своё предназначение, участь, кредо почти вслепую, на ощупь, методом тыка. Или «электрического тока», когда субъект ходит с согнутой пополам проволокой от розетки к розетке, чтобы в очередной раз её туда засунуть, в очередной раз получить удар, ничему не научиться – не надеть хотя бы резиновые перчатки предусмотрительности! – и, со стоящими колом волосами, ещё и ещё испытывать судьбу. Над такими здесь смеются. Особенно, наблюдатели. Дело в том, что склад Судеб, как гигантское диво, привлекает к себе со всего света неизбывные полчища наблюдателей. В основном, это те самые исключения, но не служащие склада, это люди искусства – эстетические мародёры, а также моральные везунчики, разнообразные этические рантье, предлагающие всем недовольным участью свои услуги по её перемене. Попадают они сюда вместе со всеми, в качестве соискателей, ведь никаких особых условий для нахождения на территории склада не требуется, фильтра у входа нет. И потом, а вдруг и везунчики эти чем-то в судьбе недовольны, ищут нового…

Проникнув на склад и смешавшись с толпой, мародёры из творческих роются в судьбах на полках, ищут там материал для преображения действительности, смеются над всеми, кто относится к себе, своей временно’й никчёмности, серьёзно. Бывает, впрочем, пустят соплю над иным бытийным несоответствием, кропанут нечто гениальное, да тут же кинут самиздатом в толпу: люди, вот как нужно ходить босиком по битому стеклу! Советуют носить, в этом случае, обмотки знаний, мозоли культуры, облегчающие вес тела костыли духовности… Но соискатели участи, в девяноста процентов случаев, плюют на эти советы – памятуем, что исключения у народа не в фаворе! – а листочки крамольные, рождённые страданиями о слезе младенца, пускают по прямому назначению: убрать вкруг красной от поносов дырочки сзади… последствия очередного столкновения с дизентерийной действительностью. Однако исключения из творческих только усмехаются на хроническую незрелость основной массы, продолжают вести на складе разведку – умиляться, огорчаться, давать советы, черпать вдохновение, а в другой раз и бабёнку уведут у зазевавшегося простака, чтобы употребить её «в музы». Клянусь!.. Иногда «творческие» берут себе в подручные что-то совершенно «нетворческое», а оно потом, и чаще внезапно, получается ещё более «творческим», чем «то самое», что взяло его из нетворческих…

Собственно, в этом и заключается социальная функция склада Судеб: предоставить любому человеку равные шансы в самораскрытии, пусть даже – запоздалом, так как не у каждого получается определиться буквально с рождения. И вот тут существенную помощь «человеку вообще» оказывают моральные везунчики, этические рантье, получившие от предков или судьбы, почти даром, то или иное наследство оптимизма, харизмы, упрямства в хорошем. Они и пример посетителям склада являют: делай как я, покупай лотерейный билет, и оказывают методические услуги населению в обретении навыков управления судьбой по части финансов, семейного положения, здоровья, досуга. Что касается лотереи, как всякой лукавой «пирамиды», то выгоду от массовости тот самый «человек вообще» вряд ли получит – здесь, как уже указывалось, обогащаются единицы. А вот услуги по части советов в толпе – нарасхват! Заметим, однако, что хватают их люди – больше из жадности, но редко, в отличие от везунчиков, применяют дельный инструментарий для ремонта судьбы… Тут следует заметить, что человек, чаще всего, заимствует у другого человека нечто плохое, чем хорошее. Хранение последнего – это обязанность общества, но и в нём – состоящем из единиц гениев, триумфаторов и других, заполняющих его массив, пусть серых, но всё же не плохих, не конченных! – человек умудряется удивительным образом набраться какой-либо эгоистической дряни, отстоя, ила, яда, вроде тех же комплексных зависимостей, вредных привычек, лихой бесшабашности, с целью массово, быстро или медленно, калечить себя. И судьбу…

К эстетическим мародёрам, чуждым прямой выгоды, служащие склада – издали похожие на ангелов, а вблизи на бесов – относятся терпимо, иногда даже подкидывают им нечто выдающееся по части глупости или злодейства для назидательных сказок. Этических рантье, корыстных до пороков, служащие недолюбливают, потому что те крадут у них кусок хлеба, привнося в обычную, без того суетную, работу склада сумятицу, свойственную эпохам кризисов и потрясений. Рантье где-то по тёмным углам торгуют светлыми надеждами, развлекаясь, отнимают у простаков наивные голубенькие мечты, грабят прохожих, на себя непохожих, лишая их условные души чувства высшей справедливости. Война между служащими склада и везунчиками идёт постоянно, что вносит определённую динамику в распределение судеб. Но главный предмет раздора между ними – не мечты и надежды, отнюдь, а корректоры судьбы. Наука, между прочим, и до этого добралась: штампуют. Внешне они похожи на GPS – навигаторы, помогающие искать лучший путь к счастью. Причём рантье впаривают народу экспериментальные приборы с дефектами, а служащие предлагают чаще малоэффективные консервативные, но проверенные на практике «координаторы». Новации, однако, и старые «железки» мало помогают человеку, если судить по вековечному недомоганию общества, что ставит под сомнение метод внешнего вмешательства в столь интимном деле, как ответственность каждого перед собой.

На склад Судеб мы с Люсей попали обманом… А что вы удивляетесь? К чему травить небылицы в лицах о своей хрустальной честности! Замечу, это суть работы разведчика на вражеской – в нашем случае, на временно оккупированной! – территории: смена личин, вживание в образ, актёрство, сбор секретов, вредительство, и в итоге – Победа! Тут и обман законен… Устроились мы в качестве помощников к служащему №24 – у них имён нет, а есть для простоты взаимоотношений только номера – на работу: следить за состоянием судеб – проветривать, ремонтировать, считать, мыть по мере необходимости. Помощники появились на складе сравнительно недавно как ответ на всеобщую бюрократизацию действительности. Берут их, понятно, из «наших», из эстетических мародёров, поэтому работают они за внутренний интерес, без зарплаты. Вы спросите: а почему с этими судьбами так носятся, что это за штука такая эфемерная, с помощью которой, между прочим, люди сверяют жизнь, созидают наследие, презирающее смерть?! Да очень просто всё: аллегорически «судьба» похожа на географическую карту, где беспрестанно меняются координаты, события, годы, люди…

Хотя одно пока остаётся неизменным: сначала человек автоматически движется вверх, потом выходит на некое высокогорное плато, но не идёт далее по верхотуре, не теряя высоты, как делают опытные туристы, чтобы любоваться сверху видами духовной красоты, а со страха, или под влиянием гибельных инстинктов, спускается вниз. Но уже не в те светлые долины Начала, а в совсем иные болотистые провалы мучительного Конца. Во мрак. Так вот, за картами судеб нужно следить, ведь новые тиражи поступают на склад крайне редко, а те, что есть, от постоянного употребления – истираются, от длительного лежания – преют, от частого перехода из рук в руки – засаливаются. Наша же добровольная обязанность: зорко следить за этими обменными процессами. Кроме того, мы помогаем №24 снимать остатки, наводить порядок в Учётных книгах, отправлять на списание совсем уж ветхие судьбы. Живём мы неподалёку от склада, вникаем пока в его непростую обстановку, приглядываемся, думаем о вредительстве.

№24 нас и ещё одну пару творческих обалдуев полюбил сразу, ибо сам он как служащий – необычный для склада, весёлый тип с золотыми зубами по фарфоровому лицу. Пашет на две ставки, изобретательно кроет посетителей, проклинает свою работу и люто любит её, одновременно… Словом, такой «не берущий в голову», энергичный, как сорняк, паровоз. Вечером от избытка впечатлений Люся требует шнапсу, днём мы помогаем несколько часов в день своему «служащему», или толкаемся по безразмерному складу в поисках условно нового. Муза моя вертит головой, чихает, удивляется или негодует… Ну вот, Папа, этот симпатичный седой дядька – что он ищет, неужели ещё не нашёл?! Люся, говорю, так ведь поиск – это и есть порой смысл жизни, а простыми людьми движут не резоны, как нечто капитальное, а мотивы, как ситуационные времянки… А мы не таковы ли, и при всём к себе уважении, не глупы ли подчас так, что перед собой стыдно? Да, Папа, но это как в том анекдоте про евреев: а нас-то за что!.. За всё, Люся, хорошее… Ты лучше ответь, а вот та толстая тётка с инфарктом, видишь, окружённая родственниками со следами зубной боли на лицах, за что она их тиранит, ведь ей уже пора о цвете гроба для себя серьёзно подумать?.. Наверное, завещание на дом хочет переписать, вот вокруг неё, почти мёртвой, ещё живые и вьются! Известное дело, Люся, мухомор живёт в крепкой скорлупе характера: куда ей от себя деться?.. И от судьбы, Папа… Да.

Нам бы ещё поговорить о превратностях, но неожиданно в одном из ослепших переулков склада мы попадаем на настоящую бандитскую разборку: две группы рантье не могут поделить территорию. Приглушённые крики, шипение, биение себя в грудь, искры из глаз, обещания Страшного суда, словом, жадность. Что ж, это проблема в животном мире известная: самцы пометят «углы» в бескрайней степи и считают, что вся она – теперь их. Мы же сидим на этом спектакле в партере: за стеллажом. Маскируемся. Гляди, говорю я Люсе полушёпотом, эти постарше пытаются гонконгские GPS – подделки сбывать, а у тех, что помоложе, товар из восточной Европы, но до драки не дойдёт. Везунчики о свои елейные морды руки марать не станут, поорут друг на друга, о чём-то договорятся и опять начнут грабить простаков. Пошли, Люся, это не вставляет, я думал смешнее будет… И в пику этому скучному мелкотемью, неподалёку, мы по крику обнаруживаем пародию на шоу рантье: шекспировский скандал между двумя соискателями разнообразия. Они вцепились, словно шавки, в одну кость разной для них судьбы и тянули с забористыми проклятьями её на себя. Их мигом обступили зеваки, принявшись тут же держать пари: чья возьмёт?

Люся ставила на несвежего работягу в пятнах праздности, я – на маринованного интеллигента, ибо никогда не доверял видимой субтильности людей «с галстуком». Карта в руках спорящих готова была любую минуту разорваться пополам, но пока ещё держала оборону на последних рубежах здравомыслия. Я заглянул в эту судьбу: ничего сверхъестественного. Мужику она, через встречу с хорошей женщиной, обещала лёгкое просветление, разрыв с пролетарской обречённостью, а «мажору», через тернии бизнеса, выход на гнилостную сытость… Среди всеобщего гама, мужик почему-то терялся, спорил неазартно, мажор напротив был вдохновлён склокой, крыл Спинозой, Махом – это и решило дело: победила будущая жадность. Мужик зазевался, и теперь уже бывший учитель, ловко выхватив кусок спорного пергамента, мигом спрятал его в штаны. Проигравший, который за минуты схватки, похоже, твёрдо решил непременно расти, особо не расстроился и тут же, двигая скулами, пошёл искать явившийся ему, как цель, вариант новой участи… Тяни лямку, если ты мужик, и сетуй на судьбу, если ты, аллегорически, баба! Как же, Папа, спросила меня Люся, ты угадал про этих типов, ведь почти все здесь думали, что победит сила? Случайно, говорю… А когда мы, Папа, хулиганить будем? Мысли-то у тебя есть? Навалом, но в нашем случае довольно и одной… Так что приготовься, Люся, через несколько минут начнём, а пока подожди меня на свежем воздухе…

 

ПРИВАЛ. ВРЕМЕНА ГОДА

Наши дачники совершенно лишены иносказательности. Это их губит, ибо буквальность разоружает… Люди без высоких порывов – они, будто прямолинейный Базаров, воспринимают Природу как мастерскую, а не храм. Они не видят в этом грандиозном храме жизнетворный повод для удивления, восхищения, сопереживания, вдохновения. Нет, чем-то там они вдохновлены, но предмет этот слишком низок, далёк от головы, он занимает только объём желудка, прорастая по периферии кристалликами ядовитого пота, родинками солнечных ожогов. Спускаясь вниз в душный, гудящий, сморкающийся город, они чешутся, будто собаки, иногда роняя: эх-х-х… как хорошо было на даче!.. А когда спросишь: конкретно – что хорошо? – они по-детски смутятся, вздохнут про себя «воды нет…» и ответят: да всё!.. Но тут же взорвутся, перечисляя с хлопьями пены у рта в сотый раз: сосед – гад, там замок спилили, здесь решётку сорвали, у этих под полом крысы, кроты достали, алкаши урожай сняли, клубника в этот год мелкая, огурцы жёлтые, помидоры «сдохлись»… Никак, стало быть, не наедятся так, чтобы уже не хотелось. Лица у них растрескавшиеся, походки – косолапые, интонации – крикливые, скандальные, руки – потерявшие тонкую чувствительность. Наверное, не берут из огромности «хорошо» они себе ничего – какое там уж «всё»!.. Потому что – работники в обычной ремесленной мастерской, захламлённой для них бесконечными нервными расстройствами, сверхусилиями, постоянными поводами не забыть о своей элементарной сущности. Говорить с ними скучно, тягостно, да ещё и не о чем… Впрочем, иногда забавно, но крайне редко. Претензии, склочные пересуды, обломы, нытьё, беды, примитив, ссадины, болячки…

А между тем Природа – это не только храм, но ещё и санаторий. Приходишь «туда» чуть подкисший и растворяешься, сообразно временам года, то – в облизывающем кожу, тёплом летнем ветерке, то – в вездесущих иглах осеннего дождя, то – в шуршащем молчании снега зимой, то – в весеннем целебном молоке только что развернувшихся листьев… Лечишься, таким образом, сам выдумываешь микстуры, методы диагностики, изобретаешь процедуры, наслаждаешься солнечной терапией, целебными ваннами луны, бежишь на курс психологической реабилитации от городской суетной никчёмности. Словом, отдыхаешь, не забывая о работе, которая здесь тоже отдых, ибо санаторий «имени Природы» организован на принципах самообслуживания. Иногда, хулиганя, становишься с ног на голову, чтобы увидеть мир перевёрнутым. Тоже занятно – особенно лес, растущий вниз, в голубую бездну. Это чудо… Жизнь есть чудо, поскольку она – воплощённое внесмертие общего, при безусловной тленности частного.

Только упало дерево – вроде бы умерло! – как в нём, на нём, тут же образуются миры, страны жучков, континенты букашек, расы крохотных шахтёров. Сегодня белка странно и страшно агонизирует под елью, на которой она прожила свою долгую, беспокойную жизнь, а завтра по её пушистому трупику уже дружно путешествуют целые орды личинок, червячков, ищущих в тлене пищу для оптимизма – веры в завтрашний день. Для некоторых этот день и будет «вся жизнь»… длинная, суетная, как у этой их рыжей родины, у этого сгустка органики, пока ещё сохраняющего форму. И здесь всё так, и это не кажется несправедливым, а если что-то иной раз кольнёт между полушариями мозга, то это не более чем иголка эгоизма, дающая нам условное право на результат сейчас. То есть, пока жив… Только для себя! Неслучайно, поэтому, все мы – убийцы, живущие любой ценой, узаконенным насилием, звериной хитростью. Живущие, чтобы дождаться возмездия – смерти… И этим актом позднего раскаяния – дать жизнь чему-то следующему, что будет бесконечно поглощать и представлять собой материал для поглощений чего-то нового, поглощающего… Неизбывно, вечно, по кругу, как в чарующем «Болеро» Равеля. Вы слышите? Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!..

Как-то я обнаружил у себя на даче «артефакт»: старую алюминиевую сковородку, всю наполненную яичной скорлупой. Огородники собирают её, чтобы добавлять в грунт, так как это, вроде бы, неплохая подкормка для растений. Словом, выпросил у тёщи напрокат на неопределённое время… Мне этот объект показался удивительно красивым: несколько десятков скорлупок – сфер, вставленных одна в одну, лежали в большем круге, как звёзды на ладонях галактик. Я решил усилить момент закольцованности – «рондо», установив свой артефакт на пенёк среди остатков травы под фруктовыми деревьями. Получилось подобие восьмёрки – знак бесконечности, состоящий из более мелких нулей и восьмёрок. Не скажу, что это было взвешенное решение, что я видел сквозь время – чем это может обернуться… Нет, «памятник воздвиг» – скорее интуитивно, не заботясь о результате. Увидел символ, некий момент гармонии, полюбовался и ушёл в город по своим бесконечным, как восьмёрка, делам. На дворе же стояла – буквально на коленях, и была недалеко от того, чтобы упасть совсем, – поздняя монохромная осень. Деревья в саду и их дикие лесные сородичи рядом терпели ещё на кончиках веток редких часовых. Обречённые листья стояли ближе к самым макушкам, похоже, высматривая зиму – не идёт ли? Простуженный ветер, словно начальник караула, хриплым голосом снимал последние единицы дозора, хребты напротив дачи приобретали стальное благородство первоначального замысла.

Следующий мой визит на дачу через неделю совпал с началом зимы. Нашей, южной и относительно тёплой, но вместе с тем – взбалмошной, неровной, амбициозной, как юная красотка, ещё не обученная жизнью… Прошёл лёгкий снег. Морозец – то уступал теплу, растворяясь в хлюпающих лужах, то вновь коченел, превращая те же лужицы в художественные изделия. Мой необычный артефакт на пеньке оброс длинной щетиной разноцветного инея, скорлупа вмёрзла в остекленевшую бурую воду, жизнь иллюзии остановилась… Но вдруг выпорхнуло солнце и ударило собою в «восьмёрку», да так, что заиндевевшая трава вокруг – осталась в густой фиолетовой тени, а сферы, поверх льда, загорелись неожиданно белым, фосфорным светом!.. Это был выстрел стартового пистолета. То есть, мои «Времена года», в отличие от шедевра Вивальди, начались с зимы. И в этом виделась справедливость: для натуры пропитанной поэзией, творческими порывами, белый цвет – цвет самовозврата, начала начал, грудных вздохов, замыслов… Это пока не испортишь невинность листа или холста возбуждением порыва, опрокидывающего краски, ушибом творческого гения, чаще не о то «место», либо вовсе наглым бесстрашием неуча…

Весна. После череды похожих друг на друга, будто китайцы, дней – хотя, кто видел двух одинаковых китайцев! – настал краткий миг томления природы, что в наших краях ошибочно принято называть весной. На дороге, ведущей к даче, стали сочить прозрачной кровью корни деревьев, в лесу были щедро разбросаны малиновые гобелены цветов, с треском лопались почки. Всюду, если всмотреться, проснувшись, зашевелилась, хрустнув позвонками, потянулась миллиардная армия насекомых, птиц, живности, вооружённая блистающими мечами трав, огромными щитами лопухов, защищённая доспехами сочных мхов. Вокруг моего пня выбросили вверх свои стебли безумно красивые растения, которые «практические люди» называют – в зеркало почаще заглядывайте! – «сорняками». Они наклоняли сиреневые головки к посвежевшим за зиму скорлупкам, словно пытаясь понять – что это за диковина тут появилась во время их сезонного отпуска? Чего от неё ждать… и не являются ли эти шарики в сковородке основанием новой жизни, от которой станет лучше всем, как это случается порой с появлением на свет талантливого художника? Вода в ёмкости с теплом зацвела, позеленела и дала внутри себя жизнь целому полчищу микробов, козявок, едва различимых организмов. У меня даже возникла версия, что жизнь, устроенная на месте несостоявшейся мечты о жизни пушистых цыплят, была более активной, бурной, чем в бочках для сбора воды или привычных лужах по соседству с дачей… И в этом виделся ранящий душу смысл: жизни легче возникать на основании чьей-то смерти, чем начинать с нуля голых, тощих атомов кислорода и водорода. Но жизнь внутри артефакта была до обидного короткой: вода вскоре испарилась, оставив после себя на память лишь затейливые пятна на болотного цвета скорлупках…

Лето. Настал сухой, калёный, будто духовка, июнь. Оазис вокруг пенька превратился в выжженную до корней пустыню, стебли моих любимых сорняков, обступавшие колыбельку, увяли, не в шутку обидевшись на засуху. Впрочем, неожиданный интерес к артефакту проявили муравьи. Сначала мелкие проложили в нему «дорожку», а потом и крупные суетные разбойники всё пытались стащить что-то с моего заводика по производству вечных вопросов… Однажды в июле я увидел на пне дрозда – птицу из семейства любопытных. Он занятно вертел головой, будто чему-то удивлялся, наклонялся, подавал голос, и вдруг ни с того, ни с сего стремительно улетел. Что увидел он в огромных для его воображения яйцах? Своё ли горе – проблему – судьбу?.. А вдруг усомнился в правильности оснований бытия? Или понял абсурдность целенаправленных усилий перед произволом его величества Случая? Непонятно. Улетел «чёрный человек» и всё, оставив вместо себя только вопросы… После череды коротких августовских ливней, едва только сковородка наполнялась водой, жизнь в ней мгновенно возобновлялась и столь же быстро угасала, как только влага испарялась. Возрождение – смерть – возрождение – смерть – возрождение, как в убаюкивающем и одновременно зовущем на борьбу болеро… Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!..

Осень. В октябре, выжившие после контрастных летних перипетий, слащавого бархатного сезона, клочки травы уже готовы были к реанимации, но первые холода и недельные моросящие дожди крепко прижали неуверенные головки цветов к земле. Больше им не встать… В этом году, по крайней мере. Лес рядом с дачей, похожий на больного, одетого не по сезону пенсионера, начал часто вздрагивать, стряхивая избыточную влагу и одряхлевшие листья. Хребты напротив равнодушно подбирали краски для заключительных акварелей сезона – меланхолических и усталых… Полянка вокруг пня с каждым днём всё больше становилась похожей на толстый ковёр с растительным рисунком. Природа словно хотела спрятать остатки лета, остатки своих не слишком-то удачных в этом году ботанических экспериментов. Спрятать чтобы, выйдя из спячки весной, бодро мутить условно новое из относительно старых ингредиентов. Ковёр цвета тёмной охры иногда шевелился, беседуя с ветром, менял своё мнение, очертания, размеры. Вода в сковородке стояла теперь постоянно, и листья, попавшие в неё, быстро меняли цвет, превращаясь в тёмные пластинки антрацита, почти скрывающие от глаз обломки сферических миров. В погожие дни эти своеобразные зеркала отражали, разбитое облаками на фрагменты, отмытое голубое небо и тёмные скелеты деревьев вокруг. Ночью в них шевелилась луна, гуляли крупные, как мурашки, звёзды, тоже скрывающие за своими песчинками миры… Миры отражались в эскизах миров, в бесконечности восьмёрок, в неисчислимости нулей, ведущих свою родословную от того же яйца. Аб ово. И в этом виделся знак. Знак небытия…

Зима вторая. Последний раз свой объект раздумий и наблюдений я увидел таким, каким привык его видеть, в декабре. Небо было глубоким, будто океанская впадина. Почти касаясь крыльями облаков, торопились сбежать от холодной погони рваные цепочки синих птиц. Свежий, незатасканный морозец воткнул в скорлупки сотни иголок – чтоб не сбежали, очистил их от годовых наслоений плесени, тяжких вдохов и эмоциональных выдохов. Он снова превратил круг на пне – в чистый лист бумаги, на котором можно написать гениальную симфоническую картину «Времена года», если ты Вивальди, а можно – скабрёзное слово из трёх букв, царапающих душу, если ты тиражный дурак. Это, у кого что выходит… Не знаю почему, я мысленно простился с этим белым листом, чтобы сесть за стол и мучить пером другой – вот этот, с достаточно необязательными наблюдениями. Рассказ сложился простой, безыскусный – круглый, почти без зацепок, как яйцо. Возможно, стиль продиктовала тема, отрицающая сложность. И всё бы ничего, но мне не хватало эпилога. Жизнь дала его, чуть помедлив, – позволила набрать в лёгкие воздуха…

Финал. В бесснежном январе по нашим дачам прошлись воришки – сборщики цветных металлов, как доложили соседи. Дачу мою чудом не тронули, но выбили и вытряхнули замёрзшее содержимое увесистой, то есть ценной, по их понятиям сковородки – на потускневший, сдувшийся к тому времени, ковёр из потемневших листьев, да и были таковы. Я увидел этот блин буквально чудом, потому что ночью резко потеплело, и утром рядом с пеньком лежала лишь горсть скорлуп, потерявшая возможность – или повод? – быть вместе. Пришлось вернуть «это хозяйство» тёще, для её малохудожественных огородных опытов. В момент передачи она, понятно, проворчала: наконец-то… Подразумевая тем самым – что наконец-то зять перестал дурью маяться, фотографируя в течение целого года форменное «чёртетычё»… Далее скорлупа разошлась по лункам и весной помогла расправить крылья побегам огурцов. Летом плоды собрали, часть «закрутили», часть съели – взбодрили, чтоб не дремала, канализацию. В результате обозначился повод для новых телодвижений, а тёща получила то, что хотела: моральное удовлетворение, чёрные ожоги, шелушащиеся руки, пустоту в слезящихся наедине с собой глазах… У меня же в фотоальбоме остались четыре памятных снимка, на которых время танцует с природой свой головокружительный танец. Я чуть поумнел за этот год, но не настолько, чтобы отбить у себя охоту продолжать умнеть дальше… Рано на покой. И, поможет мне в трудном деле самоистязания красотой, полагаю, аллегория, иносказательность, позволяющие не упрощать мир до яйца, а вести отсчёт его познания «от яйца», бесконечно искать – находить во всех явлениях и предметах вокруг, сложные вопросы без простых ответов, то есть быть любознательным ребёнком. То есть быть живым, и даже больше – вечно молодым, как вечные проблемы жизни, ныряющим «головкой», при смене творческих воплощений, в моё любимое, сказочное болеро… Вы слышите? Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!.. Та-да-да-да-та… там!..

 

План диверсионных действий на складе Судеб был прост: удалять из оборота уж слишком колкие судьбы, которые, ввиду приличного состояния, можно было ещё трепать и трепать… Как я вам уже докладывал, ветхие карты жизни, время от времени, списывались и сжигались за складом на специальной площадке. Так вот нам с Люсей, каждый раз, когда мы катили на утилизацию тележку с рваньём, удавалось насовать под него немало ещё добротных судеб, но уж больно экзотических с точки зрения рассудка. Ведь жизнь в героические эпохи чисто механически становится интересной без учёта того – какая цена платится за этот интерес! Мы в дискуссиях с моей музой пришли к выводу, что, если резко сократить вмешательство в личную судьбу человека разного рода ужасных чудовищ, вроде вождей, политики, транснациональных корпораций и бога, то у него появится наконец шанс развлекать себя самостоятельно, прокладывать маршрут своей судьбы всё же по духовному высокогорью, минующему долины всевозможной низости, от личной до общественной. Мне показалось, что ещё ряд помощников служащих «из наших» занимались тем же самым, но открыться им было нельзя ввиду боязни напороться на стукачей. Однако, когда за складом загорался очередной костёр из ненужным судеб, я видел, что кроме нас с Люсей многие присутствующие с весёлой тоской смотрели в небеса, где таял синий дымок несбывшихся надежд на счастье в очередной буре…

Кроме того, мы без должного почтения относились при работе на складе к «исходному материалу»: одиозные варианты судьбы в наших руках то и дело рвались, топтались, мочились. Мы, конечно, получали нагоняи от №24, но с ним не спорили, старались исправить ошибки, хотя делали это так, что после нашего вмешательства даже босс признавал, что «участи» пора списывать. Не напасёшься на вас, ворчал он и всё пытался заполучить у завхоза для своего отдела побольше жизненных новинок из умеренных. Напротив, судьбы, может быть, и стандартные, но красивые, изношенные до дыр, нами тщательно мылись, чистились, склеивались, подкрашивались, местами лакировались в целях сохранности. То есть, возвращались в оборот, обеспечивая обывателю на каком-то этапе умеренное существование, соответствующее его умеренности. Мне даже показалось, что у нашего отдела «Здравомыслящих, щедрых и мечтательных» работы поубавилось… Люся, говорю, не наших ли рук тут дело: ведь когда рядом особо завидовать не-кому – а это один из самых сильных провокаторов перемены участи! – то и количество проявлений себя в спорном падает? Успокойся, Папа, отвечала моя муза, это просто сезонные колебания… Опа-а-а!

Ладно, говорю я, даю новую вводную: ты не заметила, Люся, что то самое место, где человек, обычно, сворачивает в возрастные долины большей определённости, практически на всех картах приходится на линию сгиба. Вот! Я ткнул исцарапанным о судьбы пальцем в показательное место. Это говорит о том, что почти все наши клиенты направляются вниз не интуитивно, а буквально в соответствии с графиком маршрута: их карта жизни туда подталкивает… Ну и что, Папа, ты хочешь этим сказать? Если карту склеить не заплатой снизу, как мы делаем обычно, а вот так, накладывая один край карты на другой, то её обладатель, возможно, попросту проскочит тропинку, уводящую вниз, и пойдёт вдоль хребта прямо, заметно не опускаясь. Папа, карту мы, допустим, подправим, но там, на развилке троп, та самая уводящая вниз набита, как проклятая, а та, что вверх зовёт, едва лишь угадывается. Так что человек не только по карте вниз направляется, но и потому, что все туда идут!.. Я с удивлением посмотрел на Люсю говорящую очень даже разумные вещи. Ты сам вспомни, Папа, нас в том возрасте, когда и мы на том гребне стояли, спорили ещё – куда идти? Да помню я, Люся, всё помню… Но мы-то, в итоге, куда пошли? Ты меня потащил вверх, в горы, муза моя шмыгнула носом… Вот видишь, и тропа та самая, набитая, нас вниз не увела. Так ты ж ходок, Папа, а эти… Они не дурней нас, Люся, им надо только чуть помочь на горном маршру…

Но окончить своей высокой фразы я не сумел, поскольку в отдел внезапно нагрянула ревизия из главка, и мы вслед за №24 стали носиться как угорелые между стеллажами, ловко стряпая приписки, выдавая уже учтённое, за ещё не посчитанное. Кстати, ревизия вышла вполне лояльная, мягкая, не кусучая – наверное, кореша нашего босса, потому что особого рвения они не проявляли, да ещё забавлялись баснями про бардак в других отделах. Стало ясно, что грядёт реорганизация ввиду малой нужды за последнее время на судьбы чрезвычайные и обострившимся спросом на участи мирные, сытые, либо чудные, как тот Днепр, при тихой погоде… После этих приятных слов я подмигнул Люсе, но губы её скептически спрятались: мол, сомневаюсь… Я же верил интуиции, зная, что моя догадка обязательно подтвердится. Едва только проверяющие удалились, №24 за ударный труд премировал нас большой переменой, и за кефиром в местном буфете я продолжил свой спич… Ты пойми, говорю, облизывая гущу с усов, в том месте, где развилка эта, многие наши подопечные, доверяя бумаге, вначале будут всё же топтаться – кто в карту уткнётся, кто прямо вдоль хребта пойдёт, не поверив торной дорожке вниз. А со временем и вовсе путь вперёд вытопчут так, что тропа вниз зарастать начнёт. Пойми, Люся, люди у нас бумаге верят, они воспитаны на ней: кто – на Чехове, кто – на утренних газетах, кто – на справке из ЖЭКа…

После законного перерыва мы с рвением принялись за незаконное дело, причём нагло, буквально под носом у №24, который после ревизии был несказанно со всеми приветлив и деятелен, как муравей, потерявший свой муравейник. Клиентам он подсовывал чудесный товар под видом сносного, активно не советовал брать принципиально с человеком несовместимое, со своими легко шутил на известные темы взаимоотношения полов. К примеру так: «После пятидесяти лет, согласен, секс похож на подвиг…» Или: «Она посмотрела в зеркало, и голова повисла у неё на плечах», «Красивая, умная, молчащая женщина – украшение жизни!», «А этому заносчивому половому гиганту я сказал, что, таких как он, на Земле два миллиарда»… За чередой подобных шуток, босс успевал попутно общаться с клиентами и – на моё: «Приятно слушать!» – в тон отвечал: «Кушайте на здоровье!» Словом, наши «новоделы» расходились по полкам, перемешивались с привычными графиками движения по жизни, уходили со склада в свободное плавание. Один дотошный гражданин, правда, получив на руки нашу лукаво подправленную карту, стал цепляться к №24 насчёт «некоторых несоответствий», но тот, мельком взглянув на переменчивую участь, на гражданина, лишь бросил: «Здесь всё верно, идите – работайте! Жизнь и судьба – это не подарок, а сумма разноокрашенных поступков. Совершайте поступки!.. Пишите стихи, безумствуйте весной, войте на луну, лезьте вверх, помогите падшему… Не верите бумаге, слушайте сердце, идите!» Тут гражданин начал воспаляться насчёт того, что он сам психолог и сам, дескать, может учить людей… А несоответствие есть – вот, смотрите!.. Это он уже буквально крикнул, после чего вдруг испарился… «Какой же он психолог, если психует?!» – возразил сам себе наш босс и довольный собой стал жонглировать судьбами…

Всё в этот день так и текло бы тихо, мирно, но неожиданно по радио объявили тревогу – полную эвакуацию, так как было якобы сообщение о том, что склад заминирован. №24 немедленно прокомментировал это так: даю руку на отсечение – или кого-то из силовиков здесь обидели, или сами силовики из «несостоявшихся» хотят без свидетелей порыться в нашем хитром товаре. Все мечтают о счастье, о могуществе, и всем нужно пощеголять в генеральских мундирах… Вопрос только в том – а нужно ли обществу столько генералов, если оно, и то что есть, едва в состоянии прокормить… Такое, ребята, бывает время от времени, но у нас – судьбоносцев – на этот случай всегда есть в запасе какой-либо праздник, чтобы скоротать время до завтра… А надолго эта незадача? – сурово поинтересовалась Люся. Часов на десять, не меньше, то есть до завтра. №24 махнул рукой: за мной… наши обычно через красный коридор эвакуируются, а чайники – через зелёные. В спокойной деловой сутолоке, среди тысяч обиженных, сотен наблюдателей и десятков служащих, мы упорно пробирались к заветной дверце с нарисованным на ней горящим очагом. У красного выхода стояла особая стража, фильтровавшая случайный человеческий материал от неслучайного. Наш босс только небрежно кивнул на наш разгильдяйский квартет: это мои помощники – пропустите!.. Что смеётесь над ними! Какие есть.

С чувством особой гордости от столь лестных слов, мы вышли из душного ада – я хотел сказать: склада! – и неожиданно попали в настоящий рай… Оказывается, за ангаром располагалась уютная дубовая рощица, разбитая несколькими просторными лужайками. На них стояли белые шатры с накрытыми столами для неожиданного праздника, а рядом у походных кухонь орудовали повара, всюду бегали горящие от хлопот рестораторы, из небольшого грузовичка ловко выгружали разнообразный шнапс… Клиенты, покидающие склад, находились отсюда далеко – так, что мы слышали лишь ровный приятный гул: у-у-у-у-у… Шалили птицы, закатное солнышко лизало макушки дубов, хотелось петь. Или пить… Ты как, Люся?! Нормально всё, Папа, не отвлекайся! Босс, спросил я, а куда посетителей денут? В городок ближайший. Их там ждут, не дождутся, гостиницы, пивные бары, кабаки. Женщины гулящие тоже ждут… Есть подозрение, что сообщения о взрывах – это дело рук барыша… Плевать, у нас своё «своё»!.. Сегодня ведь десятая годовщина открытия склада Судеб. До этого, тут и там, работали какие-то консульские отделы, артели по распределению участи, но потом господину Фундеру пришла в голову мысль объединить это всё под одной крышей, чтобы можно было эффективнее помогать людям «искать путь к счастью». Монополизировать его? – я скроил ехидную рожу. Можно и так сказать, но ирония здесь неуместна: народ при монополии судеб живёт лучше…

Между шатрами негромко заиграла музыка, которую вряд ли могли слышать соискатели участи, и всех присутствующих попросили подойти к сцене. Народу в итоге набралось немало. А сколько вообще людей работает на складе Судеб? – спросил я босса. До полсотни служащих, удостоенных официального статуса, то есть номера, у каждого из них от трёх до пяти помощников, сотня техперсонала и управленцев, ну и ещё кое-что… по мелочи. Так что, суммарно, «пол тыщи морд» наберётся. Я полагаю – штат больше расти не будет, тем паче, что объём работы в последнее время существенно упал. Ты не думай, Папколь, мы не бюрократы, не душители свобод, мы денежки общества сполна отрабатываем, помогая его частям притираться без особых эксцессов. Тем более, что услуга по выбору судьбы для посетителей бесплатная… Верхушка власти мутит воду, ловит в ней свою жирную рыбёшку, а мы расхлёбываем последствия их экономических и политических причуд… Тем временем, на трибуне у ж е ораторствовал некий круглый дядя. Это Фундер, вдохновитель наших побед, сообщил №24. И понеслось: реляции, крупные успехи, мелкие проблемы, задачи на завтра, отличившиеся служащие, раздача бонусов в конвертах, аплодисменты, туш… Но негромкая, или тихая даже… Это для того, чтобы не дразнить людей, которых судьбой по госзаказу вовремя не обеспечили. Ничего, подождут до утра, пока собаки и приборы стеллажи обнюхивают.

Нашему боссу, в ряду других «передовиков», вручили особую медаль «За доблестный труд по части судеб», и он толкнул небольшую искристую речь в своём шутливом ключе. Фундер в этот момент даже, особо не таясь, слезу смахнул, а следом – вовсе отдал всю шикарно накрытую поляну со снедью на разграбление: смотрите у меня, бесы, чтобы всё было съедено, оприходовано, слито! Гуляйте, сколько хотите, но не забывайте, что завтра с утра на службу… Народ в вас верит – верит вам! Народ вас ждёт!.. А вот это напрасно, прокомментировала Люся… И мы полетели чистить столы, обмывать боевую награду нашего босса, и вообще веселиться по заданию высшего руководства. Некоторое время происходила утруска, работники склада искали столы по вкусу, компанию по убеждениям, дальше выпили, ещё, ещё… а потом всё смешалось, как в доме Облонских…

Первое время мы с Люсей держались №24, Искры и Луга – наших молодых коллег по отделу, шумно поздравляли босса с заслуженной наградой, безответственно клялись дружить семьями, но через полчаса по туалетным делам разорвали дистанцию «со своими» и позже только издали видели их багровые, довольные собой морды в разных концах столов и бала… Это можно было почесть за благо, ибо под шнапсом легко наговорить друг другу таких глупостей… что завтра вместе станет неинтересно работать. А мы с Люсей предполагали поколбаситься здесь ещё неделю. Зато с «чужими», обезображенными счастьем, – трепаться представлялось возможным на любые темы, вплоть до деталей подпольной борьбы… Нет, не подумайте плохого, мы с моей музой держали рот на замке, но вот наши невольные коллеги из помощников «основных номеров» болтали с каждой рюмкой всё откровенней и естественней. Оказывается, они в своих отделах тоже ведут диверсионную работу, причём не все оказались из «наших», из творческих. Среди пассионариев было немало чудаков и колеблющихся обывателей, ищущих путь к устойчивому счастью без сюрпризов. Также выяснилось, что начальство, служащие об этом, если не знают, то догадываются, но поскольку героические эпохи и воплощения их «во как!» достали, то они смотрят на баловство со спорными судьбами внизу сквозь пальцы. Даже партайгеноссе Фундер… И ФСБ, если кому из читателей это неизвестно, покрывает цифровых пиратов в интересах родной ботвы! Да-с…

Мне трудно судить о масштабах работы по «латентной гуманизации жизни» на всём складе, но за пять часов пьянки, мы побеседовали под жульены, салаты, нарезки, шашлыки с представителями сопротивления из семи отделов, и все кололись насчёт возвышенного вредительства… Вот список, если кто вздумает поймать меня на лжи: это отделы – «Умных, но горячих», «Ищущих учителя», «Умеренно безответственных», «Сексуально раскрепощённых», «Детских представлений до старости», «Бегущих от себя в работу», «Живущих с чистого листа». Другие отделы – напомню, что их порядка пятидесяти – полагаю, тоже не пасовали!.. А мы-то мечтали, что одни такие! Причём, я сдаю коллег не из тёмных или высоких побуждений, а лишь в попытке убедить вас, что эволюционный процесс одухотворения общества принял сегодня массовый характер, и мысль о смене стратегии жизни стала коллективной. Готовьтесь!.. Добавлю, что мы не рыли компромат специально, не провоцировали коллег на откровенность, и даже на время забыли о своей диверсионной деятельности – просто пили, переходя от компании к компании. Мы обнимались со всяким симпатичным человеком, бурно хвалили познакомившую нас судьбу, склад, отличную жизнь на планете Земля, почти избавившейся от засилья откровенных дураков. Мы плясали латинские до чёртиков танцы, пели караоке на языке хинди, мы разбавляли шнапс водой, благоухали и были счастливы.

Неожиданно на эстраде вновь появился Фундер, объявивший карнавал Судеб: самые симпатичные сотрудники склада, расслабленные и хмельные, показывали «экстрамодные» новинки в деле обеспечения населения новыми вариантами социальных воплощений. Например, они пытались продемонстрировать как смотрятся в одной семье топ-менеджер и фотомодель, геймер и радикальная готка, богатый спортсмен и мастер по наращиванию когтей, бледнолицый компьютерный гений, зализанный в детстве мамкой, и глупая слезливая курица, воспитанная на мыльных операх… Или как соединяется сегодня стремление к развращению тела с позывом, при уплотнении жизни, так же уплотнять материю души, её клетки, наполнять каждый день смыслом до появления у него собственного имени… Показ был для нас с Люсей поучителен, но оставил после себя больше вопросов, чем ответов… Впрочем, горевали мы недолго, потому что топливо нужных нам марок присутствовало на столах в изобилии, а музыка приглашала в торжественно фиолетовое небо. С первыми крупными звёздами объявили дискотеку и мы с моей хохочущей музой, против своей воли, под вопли коллег исполнили некий экваториальный танец «пьяных обезьян». Причём движения наши не были неприличными или вольными – напротив, чтобы не обижать обезьян, мы танцевали с достоинством, экономно, ответственно, стараясь не расплескать содержимое души из налитого «до краёв» праздником тела…

Конечным пунктом раздольного юбилея, ясно, значился сумасшедший фейерверк, который символизировал человеческое стремление к звёздам, но в падении этих искусственных звёзд ваш нетрезвый автор, по своей вредности, видел нашу всеобщую приземлённость, наше противоестественное стремление к распаду… Взлёт духа и падение тела. Отрыв от низкого и возврат в точку ниже нуля. Восхождение юности на скальный гребень судьбы и старческое нежелание двигаться внутри кислорода – спуск вниз, чавкающие телодвижения в зловонных болотах недугов к вечному покою, то бишь небытию… Словом, если ты наверху, то салюты тебе не нужны, ибо звёзды рядом! Надо идти против толпы, решил я, против её установок, и отвернулся от слишком красивого зрелища. А за нашими спинами, оказывается, уже подпрыгнула, оторвав ноги от Земли, её сирая падчерица – Луна… И нам бы так, подумалось мне, – научиться бросать своих родителей, если они тянут вниз, и находить себе родителей, зовущих наверх, к Солнцу. Люся, говорю, обернись, сзади зрелище не хуже, тем более, что это чудо подлинное, являющееся миру уже миллионы лет… Опять ты, Папа, философствуешь, ну что не веселиться, когда всем весело! То-то и плохо, что всем… Видишь ли, главная задача любого праздника – нанести максимальный урон организму, и моя проблема в том, что я это уже понял, а они, да и ты – нет… Пойдём в гостиницу, шлёпнем кофейку, да завалимся спать, ведь завтра бой… Люся заметалась одними глазами, её разрывали чувства, но в итоге она выбрала всё-таки меня, как наиболее незнакомый вариант предсказуемости судьбы. Я её понимаю…

 

СОН – ЛАБИРИНТ

Обильный ужин и неумеренность в выпивке отбили у меня всякую охоту издеваться над музой. В кино это почему-то называют любовью, реально – сексом… Наверное, поэтому мой мягкий мозг, после душа, твёрдо решил вырубиться. Сразу, правда, это не удалось, ибо предстояла короткая, как нос китайца, дуэль с перегретой совестью… Мои покаянные бредни закончились, которым уже по счёту, ёмким: «Способности к плохому заложены в нас от рождения, а вот хорошему мы безуспешно учимся всю жизнь…» Совесть на это убила: «Дорогие мысли – дешёвые дела». Умирая, я попытался ещё агонизировать: «Ошибка – это условие жизни, а не её следствие…» На что получил в голову посмертное: «Влепить бы тебе лет пятнадцать за изнасилование здравого смысла!» Но было поздно, ибо я, не шибко-то переживая по поводу «смертного приговора», уже положил голову на плаху – то есть на подушку, она сама удобно устроилась под ней, и я мятежно уснул. После длительных кусков гулкой пустоты, тумана, пекла, с включениями видений, похожих на подвижные чарующие иллюстрации к «Божественной комедии» Данте, мне экстренно потребовалось встать, чтобы вскользь, без мысли, без внятного пробуждения, оправиться – так и эдак…

Чего-либо из ряда вон выходящего из меня не вышло, тем не менее, показалось, что в хитросплетениях внутренних органов ситуация несколько нормализовалась и можно было начать сеанс чревовещания. Вновь я ушёл в сон быстро, но перед тем – неожиданно вспотел, отчего душа, пикируясь с разогретым телом, отправила меня в холодный дождь. Вопреки ненастью, мне потребовалось купить какую-то редкую мелочь, и я принялся слоняться по «блошиному рынку», оказавшемуся у меня на пути. Небо в этот час мочилось на землю мелким дождичком, было занятно бродить между столиками, прилавками, накрытыми полиэтиленовой плёнкой, под которой гнили утратившие всхожесть семена давно отколосившихся памятью времён. Бесполые «земледельцы» – морщинистые, старые, с изуродованными жизнью лицами, выглядывали из себя хмуро, обиженно, пасмурно… Они шевелились над своими оригинальными «парниками», сбрасывая с них озёрца воды, и ждали урожая… Они не понимали, либо не хотели верить, что мёртвое может оживать только в искусстве, былинах, культах, а в реальной жизни – то есть во сне одного из беспокойных своих сынов – никогда.

Описывать всех этих типов я, экономя своё и ваше драгоценное время, не стану, но отмечу вот какую странную деталь… По периметру вертепа стояло с десяток ларьков, торговавших предметами второй необходимости – это если первой считать всё-таки духовную пищу! – то есть, натуральными продуктами питания от лапши до чая. Логика здесь виделась такой: когда кто-нибудь, из торговавших тряпьём, техническим старьём или мещанскими побрякушками, умудрялся что-либо впарить одному из собратьев по «кассе взаимопомощи», то немедленно тратил жалкий профит на усладу своего царствующего брюха. Так вот что удивило: самые злые, неприятные, уродливые лица были почему-то у стоящих в очереди за свежим хлебом под булочной. Неслучайно, видимо, диетологи хором предупреждают: ешьте всё «злачное», дрожжевое, печёное – по возможности чёрствым! Но наших героев этот призыв не трогал, ведь запах только что испечённого хлеба, напоминающий им о животворных крестьянских корнях, был сильнее всего на свете. Сильнее даже запаха тлена, идущего от этих, в общем-то, не старых, но сдавшихся уже людей… Он его перебивает.

Тем временем, своеобычный зоопарк стал мне надоедать, и сознание резко усилило дождь. Он пошёл крайне назойливо, заметно, а хроническое неприятие зонтов перевернуло для меня шаловливую ситуацию – в критическую. Большинство торговцев, впрочем, продолжали как-то держаться под ливнем моей умеренной фантазии, будто стойкие оловянные солдатики. А поскольку у меня появился повод бросить своих подопечных, то я немедленно им воспользовался: стал искать нужную мне вещь в торговых рядах под землёй. Вернее, в подземном переходе, превращённым барышом в многолюдный торговый центр… Здесь было шумно и суетно. Из динамиков десятков музыкальных лавок неслось отдалённое подобие музыки с налётом тоскливого, блатного, профанирующего, чего-то всё бесконечно клянчащего. Любви, братского прощения, материнского благословения, божьего участия, денег, казацкой удали, богатырского здоровья, удачи, прошлогоднего снега, золотых ниток для латания дырок в карманах, чифиря «на зоне», жареного во фритюре мороженного «на воле». Вынь, да положь!

Между музыкой пахло горелыми пирожками, солёным потом, чем-то кислым – аналогом изжоги, сладковатой смесью запаха аммиака – то бишь мочи, извиняюсь – с дешёвым цветочным парфюмом. Словом нашим, не слишком милым носу, не слишком-то разборчивым в вопросах эстетики, массовым современником… Прижимая к груди свою ничтожную нужду, я всё дальше удалялся от входа в преисподнюю, попутно удивляясь тому, как вообще здесь оказался?.. Видимо, моя растерянность не осталась незамеченной: из всех нор, дверей, окошек лавок на меня выползали, пытаясь затащить в спекулятивные объятия, щупальца крайне наивных продавцов. Их проблема состояла в том, что они видели во мне покупателя»!.. Или в атаке вообще состоял их способ существования? Я не понял… В тёмной душе трудно найти светлое, а тут ещё на темноту встречных – поперечных накладывалась сумеречная мгла бесконечного коридора и мгла моего некстати проглоченного раблезианского ужина.

Я шарахался… В меня плевали вопросами – предложениями. Я отплёвывался сарказмом, если вообще отплёвывался, ограничивая актёрство лишь маской благодушной скорби за состояние сегодняшних нравов. Вчерашние, впрочем, тоже ведь никуда не годились… Меня сверлили сиротские глаза эмигрантов, по карманам шарили прожектора безнадёги, а на плечах вили гнёзда руки «любимых», которые никогда не будут моими. Одна девица, из тех, что вряд ли станет причиной дуэли, безумств, поездок на край света, и поэтому проявляющая рвение в работе, набросила вдруг на меня дырявую паутину практического интереса к неким хозяйственным мелочам. Это стало последней каплей, и я решил бежать из адского смердящего подземелья, ибо оно давило мне на шею, висло на ногах, перешивало алые паруса мечты в мешочки для хранения плохого настроения реалий.

Бежать-то бежать, но вот куда?! Плутая в себе, я неожиданно попал в лабиринт, выход из которого мерещился только внутренним разрешением какой-нибудь застарелой умственной болячки… Но, кажется, эта мысль пришла чуть позже, а пока я панически бежал, или даже шёл практически перебежками, но этого было довольно для выброса порций адреналина в раскалённое, прыгающее, как тот акробат, сердце. А возможно – наоборот: адреналин синтезировался у меня внутри в ответ на неблагополучие частной таблицы химических элементов, или он её пытался скорректировать, амплитудами поставить на место? Так или иначе, но я был в своей беде один, вопреки тому, что двигался в гуще народа вслепую, либо получая подачки советов от хозяев случайности. И всякий раз попадал «не туда», сущностью ощущая непроходимость. Иду вроде по намеченному – тупик! Бегу произвольно – капкан! Терпеливо спрашиваю исхода – обязательно бьюсь лбом о пыльную стенку или решётку!.. По кругу, по радиусу, многократно, бессчётно, предсказуемо… И от этой безнадёжной обречённости мозги мои, вслед за кишками, завязываются в узел.

Однако я вновь терзаю продавщиц, похожих на яркие цветы, рождённые чтобы скоро увять. Но это пока они молодые… А старые лица у меня на пути были вообще похожи на высохшие коробочки мака, из которых давно высыпалось обоюдоострое содержимое. О лицах же большей части прохожих у меня совсем не осталось воспоминаний… Они виделись одним необъятным ничто, у которого я пока искал поддержки. Зря, согласен, но это было отчаяние, теряющее, как известно, достоинство. Меня посылали настойчиво куда-то – выхода там я не находил и, забыв про «некую вещь», всё пытался вполне недостойно выбраться из тенет на свет – да хрен с ним, пусть божий! – но лишь бы это действительно был свет… А не чёрный кефир подземелья… Не смрад торговли, с другой стороны, удачно загнанный в подполье дальше от невинных детских глаз. Хотя ясно, что наше чадолюбие носит в «мире вообще» несколько людоедский характер, и ты, зная этот мир почти досконально, не узнаешь точно – во что! превратится вон тот милый карапуз, или этот… Возможно, скоро он станет лишь карликовым бонсайем своей сильно опухшей на пирожках мамы или производным тёмных сторон кистепёрой отцовской наследственности?..

Нет, нет, эта гуманитарная мысль не добавила голове ясности, и мне вновь предстояло выбираться из этих чёртовых нор, проеденных в голове невидимой пока проблемой. И тут, как это часто случается, на помощь пришло детство… Дело в том, что в возрасте от семи до двенадцати лет я многократно блуждал во сне по шахтам, тоннелям, лабиринтам. Там были многочисленные двери, помещения, лаборатории, переборки, тупики, бездны, лишь угадываемые выходы… Вот вам и мозоль на темечке: откуда эта «хрень» во мне завелась?!.. Ведь фантастических книг я тогда, клянусь, не читал, рассказов очевидцев не слышал, фильмов с подобным зрительным рядом не смотрел… То есть жил вполне по-деревенски на окраине крохотного городка у Чёрного моря, учился в школе, хулиганил, курил, пробовал спиртное, заигрывал с ровесницами, валял дурака в школе и летних лагерях… Но ничего хотя бы отдалённо напоминающего свои алюминиевые, в основном, чертоги из снов – я не встречал реально, как единицы хранения памяти. Даже приблизительно, вскользь, отдалённо… даже в виде лишь прикосновения ветерка к самым кончикам выгоревших за лето волос.

Правда, животом время от времени маялся, потому что конституцию на этот предмет имел по наследству неустойчивую. И получал от жизни свои табу – фетиши, а также имел ниже сердца недремлющего сторожа, советчика, учителя, средней жестокости экзекутора. Но вот спустя множество по моим меркам лет, две загадки сошлись во мраке физиологии – лоб в лоб, чтобы раствориться друг в друге, мгновенно нейтрализоваться, аннигилировать. Другой причины своих сегодняшних предрассветных мучений я не видел… Желудок – блошиный рынок – кишечник – подземный торговый центр в переходе – яростное безволие толпы – лабиринты, загадки, тупики – выбросы адреналина – заторы, непроходимости, духота – длинная удочка, заброшенная в детство, – проблема сорокалетней давности – подсечка! – рыба, вращаясь, летит в лунном свете озарения – цель: раскалённая сковородка сознания – шипение – решение. Прошу к столу!

Здесь я соглашусь с мыслью, что медицинское толкование сновидений – но только не заблуждения дедушки Фрейда по части желаний! – во многом можно признать верными. Периодически возникающие вокруг головы, шеи, сердца, желудка, половых органов, знаки, видения, наборы стандартных ситуаций, кошмары – лишь зеркало неблагополучия тех или иных внутренних органов. Для диагностики «желаний» существуют другие зеркала – в них ты летаешь, ходишь по воде, взмахом руки преображаешь миром, щелчком усмиряешь разного рода дрянь – если это, не ты сам… Для отражения данности мозг выбирает несколько иные меры пресечения желаний, чаще жёсткие. Тогда ты теряешь друзей, близких, становишься грязью, смрадом, нечистью, похотью, спасаешь в поту свою никчёмную задницу, как мытарь, собираешь проблемы, горишь вместе со своим куцым духовным имуществом, получаешь мешки телеграмм от беспокойств, совести, от разделённой любви или неосуществимой мечты, пестуешь урожаи страхов, взошедших из семян потрясения, заводишься на микробных пустяках…

Теперь вернёмся к «непроходимости». Стыдно это признать, но вот ты переел, перепил, перекурил и получи внутри: раздрай, разгром, схождение белковых – жировых – углеводных масс, вихри вздутий, запруды соляной кислоты, ожоги, боль, дискомфорт, брожение, пенистое ядовитое болото! А внутренний глаз, в виде тонких нервных окончаний, всё это дело видит и транслирует в сознание новый блокбастер о похождениях в себе очередного блудного сына. В другой раз картинка, наверняка, сменится, но она всегда точно сообщит «что, где и как» в тебе неладно, даже если тебе приснилась безвременно умершая тётушка по отцовской линии. И лабиринты в детстве, нигде и никогда ранее не виденные, снились мне, выходит, не случайно. Это было, подобие «прибора ночного видения», позволяющего заглянуть в себя. Вот почему, гуляя по хитросплетениям кишечника, я окрашивал их окисью алюминия – популярным лекарством от желудочных расстройств, прятался за дверями предостережений от самочинно взлелеянной нечисти, опасности, иногда задыхаясь в узком, как лоб моей тёщи, месте, процарапываясь «через не могу», и находил, в конце концов, самого себя, чуть-чуть поумневшего. Хотя бы на какое-то время…

Вот и вся загадка, похожая формой на яйцо, разнообразных таинств психики одного частного лица, впоследствии художника – вашего заумного автора. А то вот говорят: мистика, талант, вдохновение, порхание души… Отчасти, не без этого, но нельзя недооценивать роли физиологии во всём комплексе творческого процесса, включающего в себя грёзы, сны, дуновения чувств. И неизвестно, что было первично, – гениальное «буря мглою небо кроет…» или банальное отсутствие в крови поэта хотя бы грамма спиртного, когда он мёрз, напуганный собой, в холодной, сырой, одинокой, как звёзды, постели. Словом, в человеке сознательно всё! И даже «непонятое» пока, что принимается сейчас за бессознательное. Но ответ на эту загадку будет найден позднее, когда её носитель остепенится, научится, не усложняя себе жизнь, находить удивительные решения в простом… Ну, и кой прок в твоём бородатом открытии? – спросите вы. А всё, други, просто до скуки: расширение базы «сознательного» в человеке сужает островки животной злобы, не позволяющие нам быть по-настоящему счастливыми в нынешних урбанистических, запутанных, как лабиринт, обстоятельствах. Вот мы и смотрим друг на друга волком, а хотелось бы иначе…

Отыскав выход из своего многолетнего тупика, я быстро выбрался во сне на знакомый уже, холодный ливень, неожиданно сделавший из торговцев изжогой на площади густой, бамбуковый лес… Чувства мои тут же проветрились, но в чащу я не сунулся – учёный! – а отправился обратно: на пробуждение, дабы теперь, уже с более серьёзными намерениями – прямо, как жених перед загсом! – сходить на фаянсовый горшок, простите, где в вихре косметических отдушек, с глупой блаженной улыбкой на лице, немного пофилософствовать относительно фактора «внешнего», о бессилии человека перед собой, обращающим его в одинокого мухомора, о том, как попробовать прожить иначе, а также освободить испытательный полигон «внутреннего» от старой гадости, уже поднадоевшей, не приносящей удовлетворения, и подготовить место для размещения новой, памятуя, впрочем, что мозг дан человеку, прежде всего, для самоконтроля…

 

 

 


Оглавление

3. День третий. Вдохновляющий.
4. День четвёртый. Аллегорический.
5. День пятый. Мухоморский.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!