Письма по сходной цене

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за ноябрь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

– Да, интересный персонаж, – проговорил Дегтярь, выслушав рассказ Камышева, глядя при этом на него самого с интересом, словно Камышев рассказал о себе. – И глядите, он ведь коммерсантом был, предпринимателем, этот ваш Гарт… Ган… всё забываю, подскажите…

– Горнунг. Владимир Иосифович Горнунг.

– Да-да, Горнунг. Прирождённый коммерсант. Причём, та ещё закваска, дореволюционных времён. Торговля чаем. Василий Перлов и сыновья… Отличная марка, и торговля велась с размахом, я не сомневаюсь. А вы вот мне недоверие выражали.

– В каком смысле?

– Ну, дескать, я предприниматель, и поэтому Толстым не должен интересоваться, дескать, это вещи несовместные. Оказалось, совместные, и даже очень.

– Я совсем не то имел в виду. Мне был непонятен смысл, цель вашего интереса к письмам. Толстого можно и без всяких писем чтить, любить и уважать, а главное, читать. Разве не так?

– Да, безусловно. Но если появилась такая возможность, почему же не… Впрочем, я уже объяснял. А этот ваш Гортунг… нет, опять напутал – Горнунг, этот Горнунг, он, в сущности, неудачник. Ну, сами посудите: так красиво начинал, в солидной фирме, торговля колониальным товаром, больше сотни отделений в стране и за рубежом, участие в Парижской выставке – это, кстати, выставка знаменитая, одна из первых, от неё потом пошли все эти «Экспо» – ну, в общем, широко шагнул. А что же дальше? Молочные сепараторы, маслоартели, смолокурни, скипидароварение. Вместо Парижа и Амстердама – вологодчина, кострома, сибирская глухомань. А закончил так вообще бог знает чем, какие-то рыбацкие бригады на озёрах. Там и погорел почём зря. Где же здесь хорошая карьера?

– О какой карьере могла идти речь после революции? В девятьсот пятом году он карьеру свою оборвал эмиграцией, но потом, вернувшись, восстановил в другой области. Может, и не так блестяще, как вначале, но вполне успешно. Молочные сепараторы – это разве так плохо? Маслоделие – это разве пустое занятие? По-моему, очень полезное дело. И рыбацкие артели, заготовка рыбы, это ведь очень нужно. Двадцатые годы, первый послереволюционный период, этот самый НЭП. Отличное, по-моему, занятие, причём подальше от политики.

– Ну, всё-таки не бог весть что.

– Не знаю, что вы хотите сказать. Не понимаю вас. Человек всю свою жизнь занимался чем-то полезным, конкретным. Не деньги из воздуха делал, не спекулировал на том и этом, как гражданин Корейко, нам известный, а давал людям насущный необходимый продукт. Если это для вас недостаточно, то я вас не понимаю. Вы ведь тоже насущный продукт своим клиентам даёте, – Камышев кивнул на их стол, где стояли тарелки, всё ещё полные снеди.

– Ну, хорошо, не будем спорить, это дело прошлое, и к нашему с вами делу отношения не имеет. А вот о чём я хотел вас спросить…

Договорить ему не дали. Подошла жена, она же директор с блокнотиком, и протянула смартфон, сказав: «Это Бадридзе». Он, однако, не стал покидать столик и гостя, коротко бросил в смартфон «Я перезвоню чуть позже, сейчас занят, извини» и вернул аппарат супруге. В зале между тем становилось многолюднее и шумнее. Свободными оставались только два столика. День клонился к вечеру, подходили люди, явно завершившие рабочий, но скорее всего, служебный свой день. Музыка с потолка, прежде звучавшая приглушённо, теперь зазвучала чуть громче.

– Так вот, я что хотел спросить, – продолжал хозяин, – тот сын вашего Гот… Горнунга, который привозил ему книги и потом на похороны приезжал, у него, видимо, тоже были дети, у этого сына?

– Да, я забыл сказать о нём, а это интересный человек, не меньше, чем отец. Лев Владимирович Горнунг стал литератором, поэтом, представьте себе. Очень уж знаменитым не стал, но в своих кругах был известен. Водил дружбу с Пастернаком, с Ахматовой, с Арсением Тарковским. Написал потом мемуары о том времени, о встречах с разными знаменитостями. А умер уже в наше время, в самом начале девяностых. О нём есть кое-что в Интернете, вы легко найдёте.

– Да, это интересно. А дети у него были? Вообще, у вашего Горнунга другие ещё родственники были?

– Родственники были, конечно. У него был и брат, и сестра, и, кроме Льва ещё дети – второй сын и дочь. Это всё тоже есть в Интернете.

– То есть, потомство от него осталось немалое?

– Думаю, что так. Во всяком случае, люди с этой фамилией в Сети есть.

По тому, как Дегтярь, услышав это, посмотрел на него, Камышеву почудилась в глазах хозяина какая-то мысль.

– А вот это плохо. Очень плохо, – с озабоченным видом произнёс Дегтярь.

– Что плохо? – недоумённо переспросил Камышев.

– Плохо, что есть потомство и что есть Интернет, когда всё делается быстро.

– Я не понял, о чём вы?

– Это будет несложно понять. Потомки, если они узнают о ваших письмах, могут у вас их истребовать. На вполне, причём, законных основаниях.

– Что вы такое говорите? Какие ещё законные основания? Это наследство, оставленное моей прабабушке, она оставила его своей дочери, моей бабушке, а та оставила моей маме и мне. А мама моя, между прочим, жива!

– Никакого значения не имеет.

– Здравствуйте, я ваша тётя! Как это не имеет значения? Такую библиотеку оставил и кучу бумаг и разных вещей, я вон ручной мельницей для кофе до сих пор пользуюсь, она лучше современных работает. Отличная мельница, немецкая! И сын Лев Владимирович приезжал, всё оставил его жене, то есть, моей прабабушке!

– Это только с ваших слов. Я-то вам верю, а когда вам скажут «докажите», что вы предъявите? К тому же, как была фамилия прабабушки?

– Семёнова.

– А бабушки?

– Тоже Семёнова.

– Ну, вот. Ни завещания, ни свидетельства о браке. Или есть свидетельство?

– Нет свидетельства. Среди бумаг его нет. Завещания тоже нет.

– Вот вы и приехали. Но дело даже не в них, не в свидетельстве и не в завещании. Книги и вещи, в том числе вашу кофейную мельницу, суд, скорее всего, за давностью лет признает унаследованным имуществом, то есть вашей собственностью. Не лично вашей, а, вероятно, вашей матери. А вот документы, например, тот же «Трудовой список», вашими не признает. И особенно не признает письма Толстого. Потребует передать родственникам. Дело в том, что это не имущество, а документы личного характера. Они не наследуются, потому что относятся прямо к личности покойного и больше ни к кому и ни к чему. Право на них имеют только родственники. Ваша семья родственниками не является. На бумаги и на письма все права у действительных родственников, хоть в пятом поколении. Вот так-то!

Камышев сидел молча, осмысливая услышанное.

– Так что же, – проговорил он наконец, – что же это меняет? По-моему, ничего. Письма как были у меня, так и будут. Какие-то неизвестные родственники… Где они? Кто они? Какое они имеют к этому отношение?.. Да и как они узнают про эти письма?..

– Вот то-то и оно, – значительно и словно бы сочувственно ответил Дегтярь. – Это в прежние времена могли не узнать. А нынче связь элементарная, чик! – и ты уже общаешься с Буэнос-Айресом. И найти этих людей, установить с ними связь не проблема. Узнают как-нибудь, будьте уверены.

– Но как?!

– Да как-нибудь. Вот, я же узнал. Таким же или похожим способом узнают и они.

– Что-то я вас не понимаю.

Дегтярь безучастно пожал плечами: дескать, я тут ни при чём, что вы не понимаете. Но Камышев уже начинал понимать. Ему ещё не верилось, он надеялся, что ошибается. Чтобы рассеять свои сомнения, он решил Дегтярю подыграть.

– То есть, эта опасность реальная?

– Думаю, что вполне.

– И что вы мне посоветуете?

Дегтярь оживился. Он выпрямился на своём стуле, подобрался и, слегка подавшись в сторону гостя, сказал:

– Что я могу вам посоветовать? Я не имею права советовать в таком деле. Я могу только сказать, как бы я поступил на вашем месте. Рискуя потерять эти раритеты просто так, ни за что, я при случае постарался бы отдать их надёжному человеку за хорошее вознаграждение. Но не связываться с этими наследниками. Они могут оказаться полными профанами или, ещё хуже, корыстными людьми, которые сразу выставят письма на какой-нибудь аукцион, это сейчас, знаете ли, модно. Вам с этого аукциона ни копейки не достанется. Так может быть, вам не упускать сегодняшнюю возможность?

– То есть, уступить их вам за ваше предлагаемое вознаграждение?

– Ну, допустим, так. Только вот насчёт вознаграждения… Секунду, дайте подумать…

Он и впрямь словно бы погрузился в какое-то размышление. С полминуты он раздумывал или что-то подсчитывал, или только делал вид. Затем решительно произнёс:

– Моё последнее предложение! Но учтите, это действительно последнее, прибавить больше я не смогу, не имею возможности. И без того сумма, на мой взгляд… Впрочем, сами решайте.

Произнося эту фразу, он вынимал из стаканчика салфетку, доставал из кармана пиджака ручку, чертил на салфетке ряд цифр. Одновременно с последним словом «решайте» передал через стол салфетку соседу.

Камышев мельком взглянул на цифру, улыбнулся, аккуратно сложил салфетку и опустил её в боковой карман пиджака.

– Не возражаете, если я приму ещё чуточку вашего замечательного нектара?

– О чём речь, угощайтесь.

Камышев подлил в свой бокал, пригубил разок, другой, затем ещё разок. Голова у него слегка покруживалась от веселящего качественного напитка. Он улыбался, неясно чему. Дегтярь выжидательно смотрел.

– Я вам очень благодарен, – сказал наконец гость. – Нет, не за это (он похлопал по карману, где лежала салфетка), а вот за это (указал рукой на стол с угощениями). Всё было замечательно. Вино я особенно оценил и, кстати, запомнил его название и производителя, теперь буду иметь в виду. К пиву не притронулся, подадите его другим, экономия выйдет. А я перед вами должен покаяться: виноват. Очень, очень виноват. Не знаю, простите ли вы меня. Ведь... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в ноябре 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: