HTM
Международный конкурс молодых критиков русской поэзии

Виктор Парнев

Тёмная энергия

Обсудить

Рассказ

  Поделиться:     
 

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2022:
Номер журнала «Новая Литература» за октябрь 2022 года

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 12.10.2022
Иллюстрация. Автор: Алексей Аронов. Название: «Разговор в кафе». Источник: http://картину.рф/art/razgovor-v-kafe

 

 

 

Попробуйте сходу вспомнить и опознать человека спустя восемь лет, если вы его едва знали, да к тому же внешне он изрядно изменился. Подсевшего к нему за столик гражданина Гультяев несомненно где-то видел, но когда и при каких обстоятельствах? Память ему ничего не подсказывала. А между тем, гражданин подсел к нему явно не случайно. Подошёл с кружкой белопенного пива в одной руке и тарелочкой с крендельками в другой, буркнул что-то похожее на «свободно?», и опустился на стул, не дожидаясь ответа. Казалось бы, ничего странного, но по соседству виднелся абсолютно свободный столик на четверых, как и этот. Почему было не выбрать его? Если человек сидит один, совсем не обязательно он тяготится одиночеством и жаждет собеседника, возможно, он кого-то ожидает, а может, просто любит посидеть после рабочего дня именно так, в одиночестве, в компании только пивной кружки. А подсаживаются чаще всего неприкаянные говоруны, страдающие от дефицита общения. Гультяев избегал подобных балаболов с их непременными разговорами о несправедливостях жизни.

Недавно к нему здесь вот так же подсел… хотя нет, зачем наговаривать на человека лишнее – это он, Гультяев, подсел к тому парню, потому что не было свободных столиков. Вид у парня был упадочный и одинокий, а типажом он походил не то на бандюгана, не то на уличного бузотёра. Понятное дело, скоро он заговорил с Гультяевым, стал втягивать его в разговор «об жизни» и, конечно, о своей собственной жизни. По его словам, ещё недавно он был спортсменом, восходящей звездой лёгкой атлетики, у него были отличные показатели, он был уже близок к рекордам и к званию мастера спорта, но нечестные конкуренты и завистники из своих же ставили ему в колёса палки, подсиживали, придирались к мелким нарушениям, о которых и говорить не стали бы, будь на его месте другой. Вскоре они добились своего, его не включили в сборную, не допустили к состязаниям, не засчитали одно достижение, затем другое. И наконец выдавили его из спорта.

Ох уж эти неудавшиеся спортсмены, думал Гультяев, стараясь изобразить на лице сочувственность, эти несостоявшиеся писатели, поэты, художники, актёры, музыканты!.. Ни у кого из них не хватит смелости, а чаще всего честности, признаться, что не в происках недругов надо искать причины их неудач, а в их собственных качествах – в недостаточности таланта, опыта, мастерства, воли, упорства… Но нет, конечно, кто же признается в этом, только козни и происки недругов, а в общем, всё валят на несправедливость судьбы! «А ведь у меня было имя в спорте, ‒ похвалялся парень, часто и шумно отхлёбывая из кружки, ‒ да, было имя, и оно звучало. Сейчас, наверно, вы не поверите, а тогда оно вовсю звучало!»… Гультяев предложил ему представиться, чтобы услышать наконец это громкое славное имя, но парень отмахнулся: незачем былое вспоминать, не хочется, дескать, светиться попусту, пользоваться прошлой славой. Он, должно быть, почувствовал сарказм в голосе собеседника, помрачнел и замкнулся, а вскоре допил своё и ушёл.

Подсевший к столику Гультяева человек не был похож на обычного болтуна из распивочной, он был похож скорее… Нет, но где же всё-таки они встречались? Что встречались, это несомненно. А то, что сам этот человек знал Гультяева, было видно по его лицу, по выражению его глаз, они словно спрашивали: не узнаёте, значит?.. очень жаль, а вот я сразу вас узнал, ну так давайте, узнавайте скорее и вы меня!

‒ Вижу, что меня не помните, ‒ проговорил человек. – Это понятно, сколько уже лет-то?.. Восемь получается. Вас узнать было нетрудно, вы почти не изменились. Всё там же, небось, и работаете, в «Кулоне»? Вы в учётно-контрольном отделе работали, верно?

‒ Верно…

‒ Ну, вот, а я юристом был в согласовательном. Ваша фамилия Гуляев?

‒ Гультяев, если точнее.

‒ Ну, почти угадал. Я бывал в вашем отделе частенько, а вы в нашем бывали. Мы в сущности одним делом занимались, одни вопросы решали.

Гультяев наконец вспомнил.

‒ Да, да, вы – Лыськов.

‒ Лысиков. Правильно – Лысиков.

Да, конечно, Лысиков. Сотрудник согласовательного отдела с такой вот забавной легкомысленной фамилией. Правда, Гультяев вот уже третий год не работал в «Кулоне», а Лысиков ещё дольше – восемь лет, как он только что пояснил. Они оба теперь бывшие.

Организация «Кулон» вовсе не имела отношения к ювелирным изделиям, как можно было подумать по её названию, это была солидная государственная контора, занимавшаяся разными делами, не вполне понятными даже самим многочисленным её сотрудникам. Гультяеву она порой напоминала организацию «Геркулес» из бессмертного «Золотого телёнка» с той только разницей, что в «Геркулесе» подвизались полыхаевы и скумбриевичи, а здесь такие вот гультяевы и лысиковы, а вместо арифмометров «Феликс» и дыроколов здесь были компьютеры «Эппл» и серверы с файловыми накопителями. Профиль у организации был невнятный, но оклады у персонала были недурные, с многочисленными надбавками, всё положенное выплачивалось регулярно. Согласовательный отдел располагался на другом этаже, в отдалении от учётно-контрольного отдела, где служил Гультяев, отчего и внешность тогдашнего Лысикова отпечаталась в его памяти нечётко.

Сейчас перед ним сидел мужчина лет около сорока, довольно небрежно одетый, с редкими кое-как приглаженными тусклыми волосами и незамысловатым, но в общем позитивным лицом, выражение которого показалось Гультяеву напряжённым и озабоченным. Было видно, что этот человек нынче не благоденствует и, скорее всего, переживает какие-то неприятности. Только этого мне не хватало, невольно подумал Гультяев, сейчас начнутся жалобы на жизнь в целом, на руководство, на сослуживцев, а то и на жену с детьми, если, конечно, они ещё при нём, он похож скорее на разведённого, на оставленного женщиной, которая ушла к другому. И ведь придётся всё это выслушивать, понимающе кивать головой, вставлять что-то сочувственное, и отмахнуться не получится, нельзя – не чужой, в конце концов, человек, не случайный присоседившийся выпивоха.

‒ Так вы всё ещё в «Кулоне»? – спросил Лысиков.

‒ Нет, года три уже как ушёл. В другом месте работаю, в частной организации.

‒ Правильно, что ушли, нечего там умному человеку делать.

Ну, вот, начинается. Сейчас будет вспоминать все обиды, скажет, что его, умного, там зажимали, не давали ходу, не пускали на повышение, потом стали выдавливать и в конце концов выдавили. Но ушёл он, конечно, сам. «Сам ушёл», это у обиженных непременное дело. Они все очень гордые, и по гордости уходят сами, только сами.

‒ Нет, у меня там никаких конфликтов не было, да и платили неплохо, если честно. Просто, знаете, дела хотелось какого-то настоящего, живой какой-то жизни, а там… ну, сами знаете, какая тягомотина, переливание из пустого в порожнее под видом государственной важности. Он ещё хоть существует, «Кулон»-то?

‒ Кажется, существует. А с характеристикой вашей отчасти согласен, интересного там было мало, больше щёки надували и тень на плетень наводили в масштабах страны. Но меня это тогда устраивало по своим причинам. Сейчас работа у меня совсем другая, живости и беспокойства хоть отбавляй.

‒ Вот и хорошо… Хорошо… хорошо… – словно самому себе, проговорил Лысиков. Он думал уже о чём-то другом, или что-то вспоминал, или не решался что-то сказать.

‒ Послушайте, Гуляев, разрешите угостить вас, ‒ неожиданно предложил он. ‒ Пиво пивом, но возьмём чего-нибудь конкретного, да и покушать. Вы не против? Всё-таки коллеги встретились…

‒ Только понемногу, пожалуйста. Мне совсем немного.

‒ Договорились!..

Кафешка, где они сидели, работала без официантов, но у барной стойки можно было получить любую выпивку и закуску, разогретую по желанию в микроволновке. Лысиков вернулся за столик, неся на подносе сразу шесть (чтобы не бегать потом к стойке, пояснил он) порций виски в стопариках и большую тарелку с набором закусок. Однако, не слишком хороший признак эти сразу шесть порций, не пришлось бы пожалеть потом ему, Гультяеву, о своём согласии на распитие…

‒ Вы можете подумать, что я сильно к этому приохотился. ‒ Лысиков кивнул на стопки. ‒ Нет, не беспокойтесь, ничего подобного. В этом деле я всегда в норме. Но иногда выпить нужно. Иногда просто необходимо. Вы сейчас поймёте, я хочу рассказать кое-что. Не в том смысле, что душу излить, а мнение узнать. Ну, как бы посоветоваться.

Ну, конечно. Так и есть, придётся выслушивать какую-то жизненную повесть, скорее всего жалостную. И деваться уже некуда, угощение на столе, выпивка и закусь оплачены, и угощающий рассказчик в полном своём праве.

‒ Честно признаться, я вас здесь уже видел, позавчера, но беспокоить не стал, колебался тогда. Решил: ещё раз увижу, тогда уже подойду. Я сюда частенько захожу, нравится мне эта забегаловка, спокойно можно посидеть, официантки не мешают, не пристают: что будете заказывать?.. вы уже выбрали?.. Вчера вас не было, а сегодня вы снова пришли. Ну, вот, я и решился.

‒ Вот как?.. ‒ Гультяев не знал, что на это сказать и чего ожидать дальше. – Это как-нибудь связано с нашей бывшей работой, с «Кулоном»?

‒ Нет, нет, никакого отношения, даже близко. Я всё объясню. Но давайте вначале за встречу, за нашу общую когда-то работу, всё-таки отрезок жизни.

Гультяев отпил половину предназначенной ему первой порции, Лысиков опрокинул свою в рот одним явно привычным, наработанным махом. Похоже, опасения Гультяева насчёт выпивки подтверждались.

‒ Вы только не удивляйтесь тому, что я вам расскажу, хорошо?

Гультяев невольно улыбнулся.

‒ Как я могу обещать не удивляться? Это не будет от меня зависеть.

‒ Да, я не так выразился. Тут не удивление, скорее недоверие, что сочиняю, выдумываю на почве вот этого. ‒ Лысиков продемонстрировал опустевшую свою стопку. – Понятно, что не всему сразу поверишь, но я вас очень прошу.

‒ Я вас понял. Постараюсь ничему не удивляться и недоверия не выражать. Давайте вашу историю.

Лысиков тяжело вздохнул, потёр виски, дважды прикрыл-открыл глаза, зажмурился, поморгал, словно привыкая к неожиданному свету.

‒ Ну, видите, я, значит, уволился из «Кулона» в таком-то году, восемь лет получается, я уже говорил. Перешёл в одну частную юридическую фирму, она специализировалась на корпоративных спорах, арбитражные в основном дела. Фирма солидная, дела все серьёзные, деньги на кону часто немалые. Первый год меня до важных дел не допускали, и это понятно, нужно было показать себя, зарекомендовать, опыта поднабраться. Потом постепенно стал во все дела входить, у руководства доверие приобрёл. И вот возникло одно дело, мне в суде вести его доверили. Одна фирма судилась с другой, иск был в несколько миллионов, и такой же встречный иск последовал. Кто из них прав, кто виноват, тут дело тёмное, да это для нас, юристов, и не важно. Мне доверили в суде права и интересы чьи-то отстаивать – трудись, изворачивайся, рубаху на себе рви, а чтобы ты их отстоял, если есть хоть малейшая к тому возможность. Тут возможность была неплохая. Пятьдесят на пятьдесят, примерно так. При таком раскладе всё зависело от нас, от представителей, как мы сумеем изложить свои доводы, как поднесём их суду, как председательствующего судью настроим. С нашей стороны процесс вёл я, а с той… Ох, даже вспоминать её сейчас не хочется, такая была тётка-адвокатша с противоположной стороны.

Представьте себе этакую бабищу почти мужского роста, ничуть не ниже меня, под сто кило весом, при этом всю из себя модную, ухоженную, в макияже, в тряпках недешёвых, с лицом злым и умным и, что самое досадное, отменно владеющую всеми приёмчиками адвоката-сутяги. В отличие от меня, который опыта в судебных тяжбах ещё не имел, юристом был, как говорят, хорошим, но скорее теоретиком. А тут – пожалуйте к барьеру, и пистолеты друг на друга уже наставлены. В общем, поплыл я после первого же заседания. Доминировала на процессе, остроумничала, наседала на меня, то заливалась соловьём, то львицей порыкивала, именно она, эта мадам, которую я про себя назвал «бомбилой». Не то, чтобы я не знал что и как говорить, какие приводить доводы, какие цитировать документы, нет, я всё это знал и делал, но, понимаете, над всем этим возвышалась она, громогласно отвергала мои доводы – причём, именно отвергала, а не опровергала – осыпала их насмешками, и каждую минуту показывала судье, что только она здесь права, а со мною даже говорить не стоит. Скажете, что это демагогия? Конечно! Но в нашем состязательном процессе, когда у обеих сторон аргументов не густо, такой приём подчас бывает действенным, он оказывает влияние на судью, подводит её к мысли, что именно у этой стороны правоты больше.

Одним словом, дело шло к нашему проигрышу. Я видел, что судья (тоже женщина, между прочим) явно симпатизирует этой «бомбиле». Да и похоже было, что они знают друг друга, скорее всего, знают давно и не только по судебным вопросам. Так что надеяться мне было практически не на что. Мой проигрыш в таком важном и формально вовсе не безнадёжном деле уронил бы мою репутацию и поставил бы под вопрос дальнейшую карьеру в моей юридической фирме. Но что я мог сделать?..

Изгалялась, измывалась надо мною эта ведьма как хотела, не щадила ни моего самолюбия, ни даже правил судебного заседания, а судья её не одёргивала, только снисходительно улыбалась на её хамские эскапады. Понимаете, у адвокатов есть твёрдая корпоративная этика. Пусть ты мой противник в таком-то деле, но ты мой коллега, и ты обязан быть со мною корректным. Пикируйся со мною, полемизируй, разноси меня в пух и прах, укладывай на обе лопатки, но только будь при этом адвокатом, а не горластой тёткой на трамвайной остановке. А у неё даже намёка на это не было. Стерва стервой, да притом развязная и громогласная. Кое-как я выдержал это заседание, судья объявила перерыв до послезавтра, а послезавтра всё и должно было кончиться. Мы с моим коллегой (стажёра молодого дали мне в помощники) уложили наши бумаги в кейс и пошли к выходу, как положено, а подлюка эта к судейскому столу подошла и а-ля-ля с судьёй по-свойски. Ну, вот что это такое, скажите на милость!.. И уже в коридоре, проходя мимо нас, «бомбила» юмористически так, презрительно бросила мне: «Не трепыхайтесь понапрасну, мальчик, лучше готовьте бабло к выплате, если не понимаете, как ведутся такие дела». Неужто она уже знала, каким будет судебное решение? Походило на то.

Как я ненавидел эту мерзавку, даже не передать. Меня прямо трясло от одной мысли о ней, от одного воспоминания о её облике. Весь следующий день я ходил как отрешённый, и мысли крутились только вокруг неё и неизбежного теперь уже моего посрамления. Всё, что мне оставалось, это проклинать её и призывать на её голову все господние кары. Вертелось в голове что-то вроде: «Чтоб её паралич разбил!.. Чтоб она в канализационный люк провалилась!.. Чтоб она отравилась грибами или ядовитой рыбой!.. Чтоб у неё в квартире пожар ночью случился!.. Чтоб её машина сбила на нерегулируемом переходе!..»

Нехорошо это, конечно, и даже очень глупо, я понимаю, но человек не всегда властен над своими чувствами, а уж мысленно пожелать недругу всяких самых страшных бед, это каждый из нас проходил, я в том не сомневаюсь. Другое дело, что внешне мы вынуждены сдерживаться, за цивилизационные рамки не выходить, но это, говорю же, внешне, а что у нас внутри творится, об этом лучше никому не говорить…

«Зачем он всё это рассказывает? ‒ с тоской думал Гультяев. – И почему именно мне, а не какому-нибудь адвокату? Чем я ему помогу? Вот ведь, подвернулся ему слушатель в моём лице. О боже, мне своих проблем достаточно, а тут ещё какой-то Лысиков…»

‒ Я, главное, что хочу сказать, ‒ продолжал Лысиков не только не понижая своих эмоций, но, напротив, распаляясь, ‒ я прошу обратить внимание: я действительно желал ей несчастья. Просто физически как-то желал. Вот, прямо видел наяву, как её машина сбивает, как она загибается от отравления, как в сорвавшейся кабине лифта падает с двадцатого этажа, и всё в таком роде… Глупо, глупо, понимаю, очень глупо. Но вышло-то ещё глупее. И прискорбнее!..

День спустя, подъезжаем мы с помощником к суду в назначенный час, поднимаемся на этаж и, ещё не заходя в зал заседания, чувствую – что-то не то происходит. Противницы, вражины моей не видно, секретарша судьи мимо нас прошмыгнула с отрешенным видом туда, потом сюда, потом опять туда. Дверь в зал оставила открытой, и я вижу: в зале судья и помощница моей «бомбилы» сидят чуть ли не в обнимку, и лица у них непонятно какие. Через несколько минут нас приглашают в зал, и судья траурным голосом сообщает, что в связи с выходом из процесса адвоката такого-то (фамилию «бомбилы» назвала) заседание по делу откладывается на неделю, новая дата такая-то, время такое-то.

Я в изумлении. Она вышла из процесса? Это значит, либо её отстранили, либо сама устранилась, либо сильно заболела. Уж не грибочков ли покушала, как я о том мечтал?.. Нет, оказалось много хуже. Помощница её к нам подошла и со слезами в голосе и в глазах сообщила: она умерла (!). Скоропостижно и внезапно. Был сердечный приступ. Скорая приехала, но оказалось поздно. Сердце было нездоровое давно, и вот, такая драма…

Можете представить моё состояние, мою на это реакцию? С одной стороны, облегчение и что-то вроде радости – ура, нет больше этой злыдни, а с другой… не людоед же я, чтобы смерть человека приветствовать и ликовать по этому поводу. И начало меня тревожить и смущать вот что: не я ли эту смерть накликал на неё? Так этого хотел, так призывал, мечтал, воображал её… Ведь получается, что – я. Ужасно, если так. Но в чём моя вина? Я не хотел. Я просто злился на неё, я не убийца, в самом деле, не шаман какой-нибудь и не колдун, насылающий порчу. Совпадение, и только. Просто совпадение!.. И всё же ощущение было смешанное: одновременно и от сердца отлегло, и словно какая-то смутная тяжесть на сердце легла в виде чувства вины.

А через неделю и вся эта судебная эпопея закончилась. Новый представитель нашего оппонента был совсем другого типа человек, пожилой такой уравновешенный мужчина. Он ни на чём особо не настаивал, и судья резонно вынесла решение – «ни вашим, ни нашим», и разошлись мы практически с тем, с чем и пришли. Для меня, во всяком случае, исход был благополучным. Если не считать, конечно, этого смутного чувства вины…

Лысиков умолк. На слушателя своего он не смотрел, шевелил вилкой в тарелке с закусками, двигал туда-сюда ломтик ветчины в форме полукружья. Несомненно, он ждал реакции. Гультяев, однако, не спешил с комментарием, выжидал, не прибавит ли рассказчик ещё чего-то. Лысиков вынужден был спросить:

‒ Как ваше мнение, есть тут связь между этими… ну, событиями?

‒ О каких событиях вы говорите?

‒ Я думаю, понятно, о каких. О моём желании смерти для этой женщины и о том, что с нею случилось.

‒ Чепуха. Самовнушение. Вы просто впечатлительный человек. И совестливый, как я вижу. Никакой тут связи нет, чистое совпадение.

‒ Вот и я так же думал. Убеждал себя в этом. Почти убедил. Только небольшое сомнение оставалось, беспокойство время от времени возникало. А когда второй случай произошёл, тут уже мне стало по-настоящему беспокойно.

‒ Второй случай? И снова в суде?..

‒ Да нет, суд здесь уже ни при чём, разве что косвенным образом. Я сейчас расскажу. Но давайте ещё по одной за упокой адвокатской души…

Гультяев подчинился не совсем, и только пригубил от оставшейся половины своей порции; Лысиков опрокинул стопку в рот, как и первую, одним махом. «Значит, предстоит вторая серия, ‒ отметил про себя Гультяев. – Ну, что ж, это хотя бы не заурядное нытьё по поводу неудавшейся жизни. Пусть рассказывает, время ещё терпит».

 

 

*   *   *

 

Кафе, где они сидели и выпивали, хотя и на самообслуживании, но ничего, вполне приличное, чистенькое и с довольно милым интерьером. Когда требовалось, бармен выходил из-за стойки, приносил и подавал что-то клиентам на столик. Барменом был солидный дядя лет под пятьдесят, наверняка видавший виды, похожий на отставного военного, подполковника или майора. Скорее всего, он и был владельцем этого скромного заведения, а официантов не держал из экономии, и правильно, конечно, делал. Но кто-то же моет эти бокалы, тарелки и вилки, а значит, в кухне за перегородкой должен быть ещё один человек, возможно, его жена или дочь. Если же он управляется один, то, интересно, кто отвечает за чистоту посуды? Неужели он сам наскоро ополаскивает её под краном в закутке?.. Гультяев придирчиво осмотрел свой бокал, тарелку, вилку… Нет, всё вымыто нормально, всё выглядит как полагается по санитарным нормам.

Музыка здесь не звучала, да никому она и не была здесь нужна, не такое это было заведение. Немного беспокоил шум автомобилей с улицы, застеклённая дверь кафешки всегда была полураспахнута, а от проезжей части её отделяло всего метра три. Неподалёку находился перекрёсток с переходом и светофорами, и машины, дождавшиеся зелёного света, газовали и шумели, набирая скорость. Впрочем, на такие пустяки мало кто обращал здесь внимание, а столик Лысикова с Гультяевым и подавно стоял в удалённом углу.

‒ Ну, так что, какая там у вас ещё одна история? ‒ спросил Гультяев, которому не столько хотелось выслушивать россказни Лысикова, сколько не хотелось тратить застольное время попусту.

‒ Да, история… история… ‒ Лысиков потёр виски и на несколько секунд крепко зажмурился, такая него оказалась манера, жмуриться и потирать виски перед тем как начать излагать. С мыслями он собирался, или же старался вызвать в себе нужные эмоции, как делают актёры перед выходом на сцену из-за кулис, кто его знает. – Такая, значит, была история… Перемена у меня в семейной жизни произошла, не слишком приятная, прямо скажу. Разошлись мы с женою и разъехались после почти пяти лет брака… ‒ (ага, удовлетворённо подумал Гультяев, значит, подтверждается догадка о семейной его неудаче!)… ‒ Квартиру пришлось разменять, неплохая, кстати, была у нас тогда квартира двухкомнатная. Я на уступку, даже на жертву со своей стороны пошёл, согласился на комнату в коммунальной квартире. Хоть и в центре, а всё-таки после отдельной квартиры коммуналка, знаете, то ещё удовольствие. Но ничего, притерпелся, научился жить с соседями в мире и дружбе. Нужда заставит, не тому ещё научишься. Да и соседи, надо правду сказать, не самые плохие оказались. Случались, конечно, какие-то трения, но несерьёзные, без ругани и вообще без последствий. Хорошие, в общем, попались соседи.

А с одним из соседей мне просто-таки повезло. Не с соседом, а с соседкой, если точно. Правда, она была не из нашей квартиры. Ниже этажом и с противоположной стороны площадки. Жила бы под моей квартирой, мы с нею могли бы перестукиваться по отопительному стояку, приглашая друг друга в гости, только необходимости такой не было, мы с ней и без этого обходились за милую душу. Замечательная была женщина. Я и сейчас вспоминаю о ней с удовольствием, а уж тогда удовольствие испытывал на все сто.

Я уже встречал её пару раз на лестнице, но не зна, из какой она квартиры и кто такая. Только отмечал про себя: ого, дамочка приятная во всех отношениях, особенно, должно быть, в одном. Ну, вы понимаете, я мужик ещё молодой, к тому же разведённый, почему же мне на женщин не смотреть. Так вот, однажды поднимаюсь по лестнице, а она у своей двери стоит, ключом в скважине ворочает, и видно, что ворочает давно, а дверь не открывается. У ног её две сумки стоят с покупками. Останавливаюсь, спрашиваю: «Может, помощь нужна?». – «Ой, пожалуйста, если сможете, а то, я боюсь, придётся взломщиков вызывать». – «Ну, зачем же сразу взломщиков, попробуем вначале обойтись своими силами, авось получится».

Взял я у неё ключ, посмотрел – знаю я эти ключики и эти замки китайского производства знаю, первые года три они идеально работают, потом внутрь грязь набивается, и механизм начинает тормозить, да и вообще модель эта капризная. Пошевелил ключом в скважине, примерно понял, в чём загвоздка, говорю: «Подождите минутку, я принесу кое-что». Сходил к себе, принёс маслёнку с машинным маслом. Запустил несколько капель в скважину, одну каплю на ключ выдавил, поёрзал в скважине ключом, почувствовал, что масло разошлось, затем осторожненько нащупал нужную позицию – щёлк, и дверь отворилась. «Ой, спасибо, спасибо огромное!»… Проинструктировал её на дальнейшее, дескать, ещё пару месяцев замок будет исправно работать, а потом нужно будет его снять, перебрать, почистить хорошеньки изнутри, смазать, и тогда ещё на несколько лет хватит. И в любом случае открывать его нужно всегда аккуратно, без рывков, без спешки, без силовых приёмов, вначале нащупать ключом цугарики (это пупырышки внутри такие на пружинках), и тогда уже поворачивать. Повторяю: без усилий, без принуждения, мягонько так, любовно и нежно, ну, вот, говорю, как вы мужчину своего любимого ласкаете, примерно так должны здесь действовать. Шутку юмора позволил себе такую…

И ведь ничего, ей понравилось. Рассмеялась, сказала: «Любимого мужчину приравнять к дверному замку – это что-то новое, это надо будет записать». Ну, посмеялись мы вместе. Прежде чем зайти в квартиру, она спрашивает: «Так если замок в любом случае нужно перебирать, может, вы это и сделаете? Я, конечно, заплачу». – «Ну, конечно, ‒ отвечаю, ‒ я только и делаю, что деньги беру с соседей за свои консультации по дверным замкам». ‒ «Ладно, не обижайтесь, отблагодарю другим способом, коньяком угощу или что вы предпочитаете». – «Вот, это уже ближе к делу». А сам думаю невольно: не к делу, а к телу бы поближе, вот какой мне способ будет самый милый. Так оно и получилось спустя несколько дней.

‒ Вижу, вы времени зря не теряли в новом своём холостяцком положении, ‒ иронически вставил Гультяев.

‒ Неужели осуждаете?

‒ Да нет, немножко даже завидую.

‒ А вы-то женаты?

‒ И женат, и дитя подрастает. Собственно, уже подросло, четырнадцать лет дочери.

‒ Тогда уже я вам немножко завидую. Я так и не женился после развода, а детей у нас не было. Сейчас ни жены, ни наследников.

‒ А с этой-то дамой, с соседкой, разве не могли семью построить? Она, кстати, как, свободная была?

‒ То-то и оно, что не совсем свободная. От этого всё дальнейшее. Но я по порядку…

Лет ей было чуть за тридцать и жила она с десятилетним сыном в отдельной квартире. Я вначале не мог понять, то ли она замужем, а муж в дальнем отъезде, то ли разведённая, а то ли овдовевшая. Есть ещё такое понятие «брошенка», но на это по её достоинствам и по другим всем признакам похоже не было. Я долго напрямую не спрашивал, но в конце концов пришлось издалека так подойти, поинтересоваться: а где же отец Лёшин, и вообще, каков твой, извиняюсь за выражение, статус? Статус оказался ни то и ни сё, а хуже чем вдовий. На зоне любимый её муженёк находился, вот в каком дальнем отъезде. Шестилетний срок свой потихоньку отматывал, два года уже отмотал, оставалось четыре. По какой статье, мне было интересно как юристу? Статью она мне назвала, и дело всё это, конечно, знала. Статья была весьма неслабая. Причинение тяжкого вреда здоровью, статья 111 УК РФ, часть первая. То есть, отколошматил кого-то до полусмерти её драгоценный супруг. Очень полезная для меня информация. Ну, хоть четыре года у меня ещё в запасе.

Четыре года – срок немалый. За четыре года можно успеть жениться, ребёнка родить, развестись, по новой жениться, опять развестись… Я, кстати, спрашивал её, чего не разводится по суду, право у неё такое есть. Отвечала уклончиво, что в настоящий момент это ещё рано, мол, у него квартира в собственности, а она только прописана, он тоже здесь прописан, и с учёта почему-то не снят, при этом сын к отцу неравнодушен, ждёт его возвращения, уверен, что он пострадал невинно, осуждён несправедливо… Неубедительно, но что поделаешь, её жизнь, ей и решать.

– Как её звали-то, вашу зазнобу? ‒ спросил Гультяев. Он всё с большим интересом слушал Лысикова.

– Обыкновенно звали, Мариной. Так вот, значит, начался у нас роман на почве починки дверного замка. Да-а, это была женщина… Как мы с нею отрывались, как все запреты и преграды преодолевали! Положение-то было у нас непростое. Я в свободном полёте, это понятно, но у неё сын-подросток, это во-первых, муж живой, хотя и вдалеке, это во-вторых, и соседи наши по лестнице и у меня в квартире, это в третьих. Приходилось конспирацию придумывать. Но, конечно, какая, к чертям, конспирация, все всё видели, слышали и знали в деталях. Большей частью в моей комнате встречались, у меня в коммуналке, сын у неё только днём отсутствовал, в школе был, ну а днём и мы с ней на своих работах. Страстная была до невозможности. Изголодалась за два года-то. Я не сразу поверил, что я у неё первый за это время. Пришлось потом поверить, так она меня в постели изнуряла, такие эротические сессии устраивала на час с лишком. Она урологической медсестрой работала, организм человеческий знала насквозь, ну, и, конечно, никакой дамской стеснительности, никаких околичностей. Всё в открытую и напрямую. А тело какое!.. Какая грудь! И это… ну, вот это-то… Ну, ладно, лучше умолчу…

Одним словом, сплошной праздник поздней весны и второй нашей молодости. Вспоминаю сейчас как лучшее моё время. Только вовсе не четыре года оно длилось. Как поётся в одной песенке, «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал».

Прихожу со службы часов около пяти. Едва разделся, хотел отдохнуть прилечь, звонок в дверь нашей квартиры, а затем стук в мою комнату. Открываю – она стоит, смотрит на меня, а глазищи во какие, испуганные, застывшие. «Что случилось?» ‒ а предчувствие уже хуже некуда, не зря же она так открыто прибежала, будто с пожара. «Владимир приехал!..» То есть, муженёк её, который на зоне якобы сидит с шестилетним сроком. Как приехал? Что значит, приехал? Побег совершил, что ли?.. Она и объяснить толком не может, сама ещё не разобралась. Приехал, и всё. Часа два как объявился, с баулом, со всеми своими вещами. Сейчас ушёл по какой-то своей надобности.

Позже я разобрался, в чём дело. Он там, на зоне, времени впустую не тратил, и адвокат ему попался энергичный, из молодых да пробивных. Добились пересмотра дела, доказали виновное поведение потерпевшего, то есть, существенное смягчающее обстоятельство. С шести лет срок понизили до четырёх, а половину от четырёх он уже отмотал. Подал на условно-досрочное, и получил его. И вот он уже дома к ужасу моей Марины и к моему крайнему замешательству.

В такой ситуации не сразу и сообразишь, что делать. Да и что можно тут сделать? Быстренько решили мы, что знать не знаем друг друга, ведать не ведаем, кто такие, я прохожу равнодушно мимо их квартиры, а она вверх не смотрит на мой четвёртый этаж. Только кого это могло обмануть? Разве что двухлетнего какого-нибудь пацана. А у неё даже сын уже далеко не двухлетний. Вот от сына, я так думаю, в первую очередь он и узнал. Мельком я его увидел на другой день вечером, он подходил к нашему подъезду, а я выходил. Амбал, каких ещё поискать, в плечах косая сажень, наголо побритый и рожа хмурая, недобрая. Да-а, такой если кулаком саданёт, то уж точно на статью сто одиннадцатую. На меня тогда не взглянул, да и не знал ещё, что к чему, не успели ему сообщить. Только за этим дело, конечно, не стало.

Дознался он с помощью сына и добрых наших соседей сверху и снизу. Её он, по-видимому, решил не трогать всё из-за того же сына, а главное, по причине условной досрочности, ведь он мог снова загреметь на зону с добавочным уже сроком. А со мною расправиться ему ничто не мешало. Мог подкараулить поздним вечером в переулке или даже во дворе, долбануть хорошенько меня по башке, вывернуть карманы, имитируя ограбление, чтобы подозрение отвести от себя, и что тут можно будет доказать? Я не сомневаюсь, что он только случай выбирал, момента ждал удобного. И даже не скрывал, что меня ожидает четвертование, а может быть, и кастрация.

Через день или два я столкнулся с ним на лестнице, я поднимался, он спускался, и он остановился, преградив мне дорогу. Я приготовился защищаться, хотя, признаюсь, душа ушла в пятки. Нет, он ещё не созрел для расправы, только примеривался и готовил меня психологически, предупреждал: иду на вы. Постоял так, изучая меня взглядом снизу доверху, усмехнулся и зашагал дальше вниз, не посторонившись хоть чуток, чтобы дать и мне дорогу, мне пришлось прижаться к стенке.

Понятно было, что жизни мне здесь не будет. В переносном или в прямом смысле, без разницы. Даже если он не тронет меня из презрения, что это будет за жизнь? Существование на нервах в ожидании в любой момент чего угодно. И даже если никакой угрозы, всё равно сплошной душевный дискомфорт. Менять надо квартиру, менять срочным образом. Ох, и сглупил же я с этой Мариной, ну и сглупил… Ведь есть же грубая, но точная народная мудрость: не люби (там другое созвучное русское слово) где живёшь, и не живи там, где любишь, то есть, делаешь вот это самое. Каким же идиотом я себя выставил!..

Но этот-то мордоворот… Как можно было выпускать досрочно такого заведомо криминального персонажа? Достаточно взглянуть на него, чтобы понять, как он опасен для общества. Первую жертву он себе уже наметил – меня. Но разве это справедливо? Чем я провинился и перед кем? Не перед ним же! Его не было и не должно было быть, женщина жила одна, я её не охмурял, ни к чему не принуждал. Всё произошло естественным путём, мы вели себя тихо, не выставлялись напоказ, другой бы это оценил… Чтоб он провалился, этот тюремный сиделец, нежданно вырвавшийся на волю. Чтоб его замели и отправили досиживать недосиженное! Бывает ведь, что отпускают по ошибке, а потом водворяют на прежнее место. Нет, лучше, чтобы он по горячке необузданной своей вмешался в какую-нибудь потасовку, полиция всех повязала бы, а у него условное освобождение – всё, новый срок, и старый поедет досиживать. А лучше всего – ну, для Марины лучше, для общества лучше и, в том числе, для меня – чтобы изметелили его до полусмерти какие-нибудь крутые ребята, покруче его которые. Изметелили?.. Тогда уж лучше, чтобы замочили. Чтобы проблема была решена насовсем. Чтобы исчезло это существо с лица земли. Вот это было бы справедливо со всех точек зрения…

Скверная, тяжёлая это была неделя, в течение которой я только и думал, как бы случилось что-нибудь с этим типом, как бы он провалился в какую-нибудь преисподнюю. Повторяю: примерно неделю это нервное существование длилось. Целую неделю. Или всего лишь неделю… За это время я его только однажды видел, да и то издалека, на подходе к парадной.

Поздно вечером, почти уже ночью, звонок в нашу дверь. Я ещё не ложился, открыл – на пороге она. Уже это одно ненормально, что вот так открыто поздним вечером – ко мне. Да и вид у неё ненормальный, непонятно какой, можно было думать что угодно. «Проходи скорее!», ‒ лихорадочным шёпотом говорю. «Скорее», это пока никто из соседей не высунулся из своей двери. Прошли ко мне в комнату. Она сразу садится на кровать, столь хорошо ей знакомую и привычную. Я в изумлении, в недоумении. «Что-то случилось? ‒ спрашиваю. – Говори скорее!». Помолчала, глядя на меня загадочно, и говорит... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

сентябрь 2022 г.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за октябрь 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 
502 читателя получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.08 на 03.10.2024, 13:05 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com (соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией) Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com (в РФ доступ к ресурсу twitter.com ограничен на основании требования Генпрокуратуры от 24.02.2022) Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


50 000 ₽ за статью о стихах



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Герман Греф — биография председателя правления Сбербанка

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

01.10.2024
Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову.
Екатерина Сердюкова

28.09.2024
Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Александр Жиляков

12.09.2024
Честно, говоря, я не надеялась увидеть в современном журнале что-то стоящее. Но Вы меня удивили.
Ольга Севостьянова, член Союза журналистов РФ, писатель, публицист



Номер журнала «Новая Литература» за август 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!