Златая цепь на дубе том

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2023:

 

На чтение потребуется 25 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Электричка прибывала в одиннадцать пятьдесят шесть. Проще говоря, в полдень. Лобачёв предпочел бы одиннадцать ноль-ноль, или, ещё лучше, десять тридцать, но Вероника любила поспать, уговорить её на более ранний приезд не хватило упорства. Конечно, полдень тоже не так плохо. Вечереет летом поздно, будет у них сегодня возможность и прогуляться, и поплавать в озере, и даже позагорать, если только не подведёт солнце. И если, конечно, она выйдет сейчас из этой приближающейся электрички.

У них была давняя договорённость, что садятся они, если один из них едет к другому, в середину состава, приблизительно в пятый вагон, так будет легче встречающему. Когда состав замер, двери вагонов раздвинулись, и стали выходить пассажиры, он увидел её сразу.

– А где же поцелуй? – с притворным возмущением спросила она, потому что он только приобнял её за плечи и проговорил: «С приездом».

– Так, может, сразу перейдём к жарким объятиям?

– А вот это только после загса, мужчина, только после!

Лобачёв, изобразив лицом страшный испуг, дурашливо отшатнулся, но внутренне действительно слегка напрягся. Вопрос о загсе вовсе не был шуточным для их отношений. Собственно, это был основной вопрос последнего полугода двухлетней их близости. В книжных романах подобная ситуация передаётся фразой «надо же наконец что-то решать». Это чувствовали и об этом думали оба, но ни один до сих пор об этом не заговаривал. Вероника не заговаривала по понятной причине – женщине затевать разговор о замужестве, значит прогибаться перед мужчиной и унижаться. Лобачёв же не заговаривал по причине, которая самому ему не была до конца ясна. Но вот первый недвусмысленный намёк именно со стороны женщины. Упоминание о загсе, пусть даже в виде лёгкой шутки.

– Так где же эта твоя дача?

– На автобусе ещё немного проедем.

– На автобусе?!

– Да, на местном. Это недалеко, я, когда время позволяет, даже пешком хожу, причём срезаю большой угол. Идём скорее, а то уйдёт без нас!

Автобус уже стоял возле станции на кольцевой остановке, ждал своих немногочисленных пассажиров.

 

На пятой остановке они вышли. Вероника с любопытством огляделась. Вокруг был лес. День обещал быть солнечным и нежарким, каким бывает ясный день в начале августа.

– Ну а теперь куда? Где дача-то?

– Подожди… – Он снял с плеча свою сумку, взял у спутницы её сумку, обе поставил на скамью остановочного павильона. – Я вот что предлагаю… На дачу нам вон туда, – он указал на уходящую от шоссе через лес тропу, – но мы вначале прогуляемся в другую сторону. Прогулка, понимаешь? Мы же говорили о прогулке по окрестностям, помнишь?

– Кажется, говорили. Ну, не знаю… Мы же купаться хотели и загорать.

– Да успеем мы и накупаться, и назагораться. Для этого нам час нужен, максимум – полтора. Два или три заплыва, полчаса на загар – зачем больше-то? А пешая прогулка по неизвестным местам – это ведь интересно.

– Но ведь уже… – она взглянула на часы, – уже почти половина первого!

– А надо, милая моя, вставать пораньше и пораньше приезжать!

– Ну, ладно, ладно. Слушаюсь и повинуюсь. Уломал. Жена да убоится мужа своего, так ведь где-то написано. Веди меня на свою пешую прогулку.

– В Библии так написано, – рассеянно уточнил Лобачёв. – Правда, есть другой вариант перевода: жена да убоится за мужа своего. То есть, переживать за него должна.

Внутренне он вновь слегка напрягся: вот ещё один, и уже не столь тонкий намёк с применением даже слова «жена». Круг явственно сжимается, сказал бы какой-нибудь любитель книжных выражений. С одной стороны, такие намёки Вероники были ему по-мужски приятны, как приятна была сама Вероника со всеми её очевидными, просто наглядными, достоинствами. С другой стороны… Вот тут он запинался. Что-то неясное останавливало его от признания за Вероникой полного права на такие вот намёки.

Длинные, ниже плеч, густые волосы пшеничного натурального цвета, точь-в-точь как у молодой Катрин Денёв в «Шербурских зонтиках», были далеко не единственным достоинством Вероники, просто они первыми бросались в глаза постороннему, особенно если этим посторонним был мужчина. Вероника сетовала на то, что за такими волосами хлопотно ухаживать, и добивалась от Лобачёва согласия на короткую стрижку. Лобачёв согласия упорно не давал, объясняя, что в эти её длинные роскошные волосы ему иногда приятно, как он выражался, «зарыться носом в эстетическом порыве», а она со смехом поправляла его: «В экстатическом, ты хочешь сказать, да?..»

Тем не менее, для женщины такое объяснение выглядело убедительным, и волосы пока оставались требуемой длины. Кроме этого и подобных ему достоинств, у неё было ещё высшее гуманитарное образование по специальности «психология», о чём она, впрочем, говорить не любила, так как работала сейчас совсем-совсем в другой области, о которой говорить любила ещё меньше.

 

 

*   *   *

 

Пройдя с полкилометра через лес по узкой тропе, они вышли на тропу чуток пошире, затем хвойный лес кончился, открылись лиственные заросли с широкой, похожей на просеку, прямой тропой через них. Идти здесь было легко и приятно, одежда и обувь на них были подходящими для таких загородных летних прогулок, обе сумки нёс Лобачёв. В одном месте он сделал небольшую остановку, достал складной нож, срезал прут, сделал из него подобие тросточки и вручил её Веронике. «Чтобы ты погоняла меня, если буду упрямиться», – пояснил он на её вопрос «зачем». И прибавил: «Я ведь теперь твоё вьючное животное», – чем привёл спутницу в самое лучшее расположение духа.

– Люблю вот это место, – говорил Лобачёв, обводя взглядом окрестности. – Вот, смотри, мы идём по небольшому спуску, а вдали виден подъём, такая складка местности, согласись, придаёт ей какую-то интересность, разнообразность, не то что идёшь по ровному месту. В наших местах ни гор нет, ни даже холмов не найдёшь, а ведь хочется каких-то «вверх-вниз», согласись.

– Ну, да, – соглашалась Вероника. – Только подниматься потом…

– Да пустяки, какой там подъём, одно название. А вот подожди, дойдём до конца этой просеки, там вдалеке видишь кустарник? Вот, за ним будет невероятно красивое место.

– Так ты здесь уже бывал?

– Бывал, и не один раз.

– Но ты же говорил, что пойдём по незнакомым местам.

– Я имел в виду тебя, я тебе хочу эти места показать.

– А-а…

 

Вдали, где сходились зелёные стороны просеки, виднелись густые и тоже высокие заросли, в которые просека словно бы упиралась. Там же, в той же дали, над этими зарослями в небе висело несколько белых барашковых облачков, а над головами путников небо во всей его необъятности было ярко-голубым и ясным.

– Я так и не поняла, что у тебя за дача, и на сколько ты её снял?

– Снял её не я, а Васенин, точнее, Васенины, он и жена. Сняли на июль и август, а потом им подвернулась классная путёвка на Мальдивы, с десятого числа, практически за полцены. Не пропадать же двум третям августа, верно? Он предложил мне, я и ухватился. Возместил ему сколько положено за двадцать дней, и вот отдыхаю. Только это не дача, а так, наподобие флигеля. Одно преимущество – прямо на берегу озера.

– Отлично! У нас, получается, ещё почти две недели.

– Именно так, – подтвердил Лобачёв, а самого слегка царапнуло: почему же это «у нас», он пока ещё не предлагал ей оставаться на всё время. Уже третий подряд не столь тонкий намёк на семейный характер их отношений.

– А как же твоя работа, отпуск взял, что ли?

– Моя работа вся со мной. Вон, в сумке лежит айфон, да в дачке ноутбук на столе. Я сейчас в основном дистанционно работаю.

– Вот это здорово. Неужели даже деньги платят за такую работу? Сколько, если не секрет?

– Представь, платят, – успокоил её Лобачёв. – Даже прибавить обещают в том месяце.

Если бы он заглянул в этот момент в её лицо, то увидел бы на лице Вероники выражение неполной удовлетворённости прозвучавшим ответом. Лица её он не видел, но почувствовал, что она с трудом удерживается от желания переспросить, сколько всё же ему платят за такую работу. Не в чём заключается работа, не нравится ли она ему, не доволен ли он оплатой своего труда, а именно «сколько». И это в очередной раз слегка покоробило его и встревожило.

 

Вероника опередила его на несколько шагов, и он невольно, в который уже раз, засмотрелся на её крепкую и стройную, девичью пока ещё фигурку, эротично подчёркнутую облегающими синими джинсами и столь же облегающей футболкой тёмно-жёлтого цвета, отлично гармонирующего с цветом её свободно распущенных по плечам пшеничных волос. В минуту такого вот любования ему и в голову не пришло бы противиться любым её матримониальным поползновениям, прямым или завуалированным.

– Так-ак, – остановившись, сказала она, – и куда же дальше?

Перед ними высилась густая и колючая даже на вид стена из спутанных ветвей кустарника. Этой стеной оканчивалась просека. Действительно, тупик. Куда же дальше?

– А ты посмотри налево. Приглядись.

От большой тропы ответвлялась чуть заметная тропинка, уходящая в глухие и, казалось, непроходимые заросли.

– Значит, туда? Тогда веди. Иди вперёд, первопроходец!

Лобачёв уверенно шагнул в заросли, спутница с опаской, но не отставая, последовала за ним. Тропинка круто изогнулась раз, затем другой, затем пошла под уклон, вскоре послышалось журчание воды и потянуло влагой. И вот они стоят на невысоком обрывчатом бережку, под которым бежит и струится то ли малая речушка, то ли немалый ручей. С обоих берегов он был укрыт густым переплетённым ивняком, а по высокому правому берегу, на котором оказались путники, тянулась выведшая их сюда тропинка.

– Ну, как? Здорово же, правда?..

– Красиво, – согласилась она. – Это, что ли, река?

– На карте это ручей без названия. А по сути – река, конечно.

– Она какая-то грязная, цвет у неё странный.

– Она замечательно чистая. Ты приглядись – вода прозрачна как кристалл, глубина едва по колено. Это грунт здесь красноватый, от этого и вода издали кажется странной. По-моему, она от этого ещё красивее. По красноватому ложу текут прозрачные струи, а вокруг зелень лета.

– Сфотографируй, – посоветовала она.

– Давно это сделал. Но это впустую, снимки ничего не передают. Такое только глазами воспринимается и в памяти остаётся. Сфотографируй ты для себя.

– А зачем? У тебя же есть снимки, потом скинешь мне.

 

 

*   *   *

 

Какое-то время они двигались высоким берегом по тропе вдоль ручья. Вскоре Вероника стала жаловаться, что идти здесь трудно, тропа скособоченная, осклизлая, осыпается под ногами, того и гляди сползёшь с неё в ручей, да и вообще, в чём удовольствие вот так идти, балансируя и хватаясь за ветки кустарника. Лобачёв успокоил её, пообещав, что скоро они выйдут на открытое место, там будет уже другая тропа, намного шире этой, и даже не тропа, а настоящая дорога. Так оно вскоре и оказалось.

Тропинка вильнула в сторону от ручья, указывая путникам выход из кустарниковых зарослей. Лобачёв, шедший первым, раздвинул ветки, пропустил Веронику, вышел за нею следом – и оба в один голос воскликнули. Вероника воскликнула «Ух ты!», Лобачёв – «Вот-вот!». Перед ними расстилалось ровное и бесконечное зелёное пространство. То ли степь, то ли прерия, то ли саванна, а вернее всего просто поле. Обыкновенное русское поле. Но такое широкое и такое ошеломительное в своей неожиданности и беспредельности.

– Что, не ожидала? – торжествовал Лобачёв. – Персонально для тебя такое виды. А ты ещё гулять не хотела.

– Да нет, я не говорила, что не хочу… – Вероника обводила взглядом открывшийся перед ними простор. – Да, красиво… Интересный вид.

– Подожди, главный вид впереди. Главное чудо увидишь немного погодя. Идём дальше!

– Какое ещё чудо? – с недоверчивой снисходительной улыбкой пробормотала она. – Интригуешь меня, завлекаешь в свои сети…

 

Дорога, о которой он говорил и которая действительно здесь была, тянулась вдоль кромки поля, и они пошли по ней к какому-то новому виду или чуду, или ещё чему-то такому, обещанному Лобачёвым. День между тем был замечательно погожим, безветренным, солнечным, зелёно-голубым. Зелень полевой травы, голубизна небес над нею, и только редкая цепочка белых облаков на горизонте.

Они шагали по дороге, слева от которой было поле, а по правую сторону тянулся кустарник, за которым укрывался невидимый теперь ручей. Его было слышно с дороги, он всплёскивал и журчал в тех местах, где преодолевал завалы из павших в него веток, обломков деревьев и прочего древесного сора.

– Так где же твоё чудо, где сюрприз? – то и дело спрашивала Вероника, оглядываясь с нетерпеливым любопытством.

И вот что-то впереди стало виднеться. Она старалась на ходу понять, что это вдали за возвышение, что там за холм или такая большая копна или что-то ещё вроде этого. По выражению лица её спутника было ясно, что именно этот объект он имел в виду, обещая некий вид, сюрприз и даже чудо. Наконец они приблизились, и всё стало понятно.

– Так это де-ерево… – разочарованно протянула она.

– Дерево. Но не просто дерево. Это дуб, притом таких размеров и такой красоты… Погоди, подойдём, увидишь сама.

И впрямь, чем ближе подходили они, тем грандиознее, тем величественнее представал перед ними этот красавец.

– Да это прямо баобаб какой-то! – оценила Вероника.

Дуб стоял в изрядном отдалении от дороги, идти к нему пришлось по чрезвычайно густой и высокой, по колено, траве. И только когда они подошли вплотную, стала понятна его подлинная величина и первозданная красота. На высоте человеческого роста ствол был не менее чем в три обхвата, а выше ствол разделялся на четыре меньших ствола, каждый из которых вверху разделялся на свои три-четыре ствола, те тоже разделялись, и лишь потом начинались ветви, большие и малые, усыпанные широченными, в три человеческих ладони, листьями, а вместе всё это соединялось в крону, похожую издали на грибообразную гору. Высотою дерево было не ниже семиэтажного дома.

– Под такой густой кроной и палатка не нужна, никакой дождь её не пробьёт, – с явной гордостью за демонстрируемое им чудо света сообщил Лобачёв. – Конечно, если часа три-четыре будет лить, то протечёт. Короче говоря, располагаемся. Привал!

 

 

*   *   *

 

– Я когда его увидел в первый раз, знаешь чему поразился? Его одинокому виду. Не размерам, не красоте, а именно гордому такому одиночеству. Сама посуди: среди широченного поля стоит этакий исполин, а вокруг – ничего. Ни деревца вокруг, ни кустика. Хоть бы роща какая была, перелесок какой или лесопосадка. Ничего, одна бескрайность. Прямо как в былине, в сказании, в песне народной: «Среди долины ровныя, на гладкой высоте, цветёт, растёт высокий дуб в могучей красоте…» В могучей красоте – это ведь здорово сказано, правда же? Как там дальше, не помню сейчас. А кто знает, может, с него именно эта песня и списана. Я бы не удивился. Увидел вот так же кто-то, восхитился, поразился, а потом отобразил. Вполне возможное дело. Ему в обед сто лет, не меньше, будет. Я, конечно, не ботаник, чтобы возраст точно ему определить, но тут и ботаником быть не нужно.

– Подожди, притормози насчёт ботаники… – Вероника прикрыла ему рот ладошкой.

Они лежали под сенью этой почти райской кущи среди высокой травы на своих очень кстати пришедшихся пляжных подстилках. Лобачёв лежал на спине, подсунув под голову сцепленные руки и глядя в вышину, на шевелящиеся под лёгким верховым ветерком лапчатые листья кроны. Вероника лежала с ним рядом ничком, обратив к нему лицо и загадочно улыбаясь. Убрав ладошку, прильнула к его губам своими влажными горячими губами. Одной рукой пыталась повернуть к себе его голову, а другой рукой… ах, Вероника, Вероника!..

Сразу догадавшись, в чём дело, он... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: