Останется память…

1

Верба

            В. Луферову
 

4 марта 2010 г. в Москве и Подмосковье было довольно холодно. Снег едва только начал подтаивать. Лежали сугробы. С утра непогодилось. Дул ветер. В селе Ям, у церкви Фрола и Лавра, расцвела верба…

Что-то понравилось больше, что-то – меньше…
После – звучала музыка. Как в кино.
Правда, не было титров. Плачущих женщин
Было довольно много. Все равно

Праздничным послевкусием были вина,
Водка, коньяк и что-то еще – не помню.
Друг говорил обстоятельно, громко, длинно.
Вдова улыбалась. Дети сидели скромно.

А расходились затемно. Может, в полночь.
Молча стояли, глядя на Млечный путь.
«Он же ведь пел об этом. Ты помнишь? Помнишь?»
«И я напишу о том же когда-нибудь».

Все продолжалось. Но как-то уже иначе.
В людях смеялись боль, и любовь, и страх.
Что-то ознобное. Строгое. Но без плача…
…Верба цвела у холмика. В головах.

* * *

Я Вашу память на руках ношу,
Как только что рожденного младенца.
От этого мне никуда не деться,
И до тех пор, покуда бьется сердце,
Себя я этой ноши не лишу.

"Меня как будто за руку вели..."

             моему дедушке А.Н. Ильину,
             моему школьному Учителю А.Н. Митину
             и В.А. Луферову  

Меня как будто за руку вели
По улицам извилистым, по книгам,
И по лугам заснеженным январским,
И по лесам, пропахшим сентябрем...

Ущельями, пещерами, горами,
Через ручьи, сквозь реки, вброд и вплавь...
Шагали мы по строкам и меж ними,
Неся сердца-фонарики в руке.

И вдруг мой провожатый отпустил
Привыкшую к его теплу десницу,
И, посмотрев в глаза мои с улыбкой,
Сказал: "Ну вот, теперь ты сам! "

"А как же Вы? Куда же Вы? Постойте...
Я с Вами! " – "Нет, тебе со мной нельзя...
Пока нельзя. Но посмотри, почувствуй:
К твоей ладони тянется рука... "

2

Ну что с того?..

Ну что с того, что до тебя другая
Мне сжала сердце, и оно с тех пор
Не приняло первоначальной формы,
Запечатлев ладонь ее и пальцы
На вдавленностях сочного плода,
Исполненного кровеносной болью?

Но вот иной вопрос:
Во что истратить
Мне эту необузданную боль?

Лирическое отступление

Мне ничто не запретит вспоминать тебя украдкой,
И счастливая любовь не меняет ничего.
Если спросят, я скажу: у меня всего в достатке,
У меня всего в достатке. Не хватает одного:

Наученья зачеркнуть в сердце маленькую строчку,
Вшитую давным-давно в жизнедышащий комок,
Нет желания суметь сделать это. Ставлю точку.
...Впрочем, все мы состоим из подобных жгущих строк.

* * *

Тянется, длится молодость.
Видимо, смерти нет.
Только немного холодно.
Вечность. Весна. Рассвет.

Сквозь тишину тягучую –
Как по волокнам сок –
Медленно, без попутчика,
Следую на восток.

Светом укутав плечи, ты
День превращаешь в звук.
В гулком пространстве встретившись,
Мы повернем на юг.

Теплым приморским вечером
Мы, насладившись днем,
И убежав от вечности,
В осень с тобой войдем.

Августовская ночь

Такая тишина! Как перед катастрофой.
Вот-вот метеорит на землю упадет.
Или опять распнут кого-то на Голгофе,
А он на этот раз действительно умрет.

И все произойдет так буднично, так скоро:
Прищурятся, зевнут, на руки поплюют
И, затоптав бычки, без лишних разговоров
Забьют последний гвоздь и в темноту уйдут.

А ночь так холодна, просторна, равнодушна.
И звезды далеки, и он уже далек.
Как страшно, Боже мой, быть никому не нужным!
Как славно, Боже мой, что я не одинок.

Как славно, что есть двор с незапертой калиткой,
Где тополь у плетня и яблоневый сад,
И твой старинный дом, где нежно, как улыбки,
Лампады у икон по праздникам горят.

Ты кутаешься в шаль, рассеянно листая
Рассказы Куприна или альбом Мане.
А твой добрейший пес, приветливо виляя,
Тропинкой от крыльца уже бежит ко мне…

А что до катастроф, до разных бед... Короче,
Все это ерунда: фантазии и сплин,
Все из-за тишины и августовской ночи,
Чего не сочинишь, пока идешь один!

Монолог на двоих

...Я о многом догадаюсь
По движениям неброским,
По отсутствующим взглядам,
По несказанным словам.

Доморощенный философ,
Ясновидец-самоучка…
Я прожил четыре жизни...
Начинать еще одну?..

…В нашем маленьком театре
Только мы с тобой на сцене.
На балконе и в партере,
На галерке, черт возьми!

Черно-белые портреты
В каждой комнате на стенах,
На портретах мы-актеры
В самых разных амплуа.

Не откладывай назавтра
Предвкушенье монолога,
Начинай сию минуту
Обстоятельно молчать.

Я о многом догадаюсь
По движениям неловким,
По отсутствующим взглядам,
По несказанным словам.

Я прожил четыре жизни,
Изучил симптомы смерти.
Мне подсказывает опыт…
Впрочем, лучше промолчу…

Жизнь

Вот и кончилась жизнь. Но, надеясь на что-то иное,
Я еще берегу фотографии и адреса.
Вот и кончилась жизнь. Но я слышу ее голоса.
И, не слыша ответа, разговариваю с тобою.

Может быть, полоса. Может, тень от беды неминучей.
Сделать шаг одному нет желания, сил и любви.
Гул в груди: позови, позови… Позови!
Жизнь вернется. И станет и проще, и лучше.

В будущее

Сколько же было хорошего!..
И мне уже не найти
В прошлом – действительно, прошлого…
Только его не спасти…

Это не боль, не отчаянье –
Это так крылья растут.
Не ополчись на печаль мою –
Слезы и лечат, и жгут.

Лечат и жгут… То что выгорит –
Лишнее, бывшее, ложь…
В углях копаться нет выгоды.
Только что руки сожжешь.

После останется тление.
Перед минувшим в долгу,
Встав к очагу на колени, я
Наше тепло сберегу.

Будет нам впрок еще греть сердца
То, что нельзя объяснить.
Встретимся, встретимся, встретимся!
Чувствуй, как тянется нить!

3

Провинция

Сквозь тишину, влетающую в окна,
Разомкнутую стрелками часов,
Едва заметен день. Сырой и блеклый.
Как будто сшитый из дрянных холстов.

Мне чудится, что за холстиной мертвой
Скрывается иной – реальный – мир.
И маятник, пластами дней истертый,
Кивает мне, как старенький кассир

В провинциальном маленьком вокзале:
"Мол, поезд есть, а мест в помине нет.
Мол, вы, представьте, сударь, опоздали
На несколько давно минувших лет".

И денег нет на взятки проводнице –
Для жадной стервы в желтом парике.
И, видимо, пора всерьез учиться
Жить и работать в этом городке.

* * *

Если в тяжкое время, горчащее каждым мгновеньем,
Еле видной крупою ложащееся на язык,
И саднящее и удушающее гортань,
Разъедающее то, что было способно пропеть
«Аллилуйя, хвалите создателя, дети его, аллилуйя»,
Если от тишины, сквозь которую кровью сочатся
Слоги самых тоскливых молитв на любом языке,
Мне придется скончаться, чтобы в вас оголенно начаться,
Не примите за грех, мимо шествуйте налегке.

То, что стоном казалось, вам явится ангельским пеньем,
И тщедушное блеянье будет пугать, словно рык.
И от страха и жалости кто-нибудь крикнет: «Восстань!»
Только смерть не изменит себе и останется смерть.
«Аллилуйя, хвалите создателя, слава его милосердью»
Глина, как и была, так и будет и глиной, и твердью,
Скорлупой и всем тем, что под пальцами мять и вертеть.

4

Кончается лето

           В. Басенку  

Кончается лето. Шагаю от смерти до смерти.
То вправду умрет человек, то – лишь память о нем.
Вот только в февральской пристыженной круговерти
Воскреснут и люди, и память. И мы помянем

С друзьями друзей. И подруг, позабывших обеты,
Оставивших выть по-собачьи в закрытую дверь.
И кем они в стужу такую согреты?
И с кем же о важном тоскуют и плачут теперь?

Мы греемся водкой, мы дышим табачной отравой.
Мы взглядами греемся. В слове находим себя.
Обнявшись, уходим в пургу. Но ни влево, ни вправо
С пути не свернем, об исчезнувшем лете скорбя.

Останется память…

Останется память, упершись пером под кадык,
Хотя даже крошек табачных в кармане не будет.
Ну, что тебе, падла? Я жив, я дышу. Я привык
Дышать перегаром твоим… Собираются люди.

И кто-то ее аккуратно под локоть берет,
В сторонку ведет, отбирает перо и смеется:
«Из тутошних? Нет? Ну, вали, больно много вас мнется
У нас на районе». И в душу соленую бьет.


И мне, или памяти, больно и страшно терпеть.
И боязно вскрикнуть. И некого звать на подмогу.
Похоже на смерть. Только это, кажись, и не смерть.
И я оживаю, и память со мной. Понемногу

Мы с ней, позабывши о датах, ползем со двора.
Я лишний, нездешний уже, я – изгнанник.
Я данник нас бившему. Впрочем, какой же я данник –
В карманах ни крошки. Дыра. Под дырою дыра…