В этом есть Я

Слушай, друг

       (С. Есенину)

Слушай, друг, обманывать не стану,
Мне тебя дурачить не с руки!
Распихал я в спешке по карманам
Все свои нелепые стихи!..

Распихал, но вот в карманах дырки –
Ветер-вор щипнул их налегке,
Когда прошлой ночью за бутылкой
Засиделся я в портовом кабаке…

Ты поверь мне, страшное случилось –
Все, что было, в раз все потерял!
Но в ту ночь мне под забором снилось,
Будто я на облаке летал!

Свесив с края сухенькие ножки,
На людей смотрел я свысока,
А с земли мне хлопали в ладошки
Два каких-то пьяных мужика!

Я спокоен

Я спокоен, ты видишь, исчезла тревога –
Города заслонились завесою дыма.
Я един, но меня чересчур уже много
Для тебя в этом шумном и загнанном мире.
И все чаще часы проползают лениво
В моей слишком пустой, одинокой квартире…

Я свободен, смотри, не клеймен, не привязан!
Фотография стерлась под бременем быта,
Но с другой стороны нерушимая фраза
Заставляет тебя замереть, оглянуться,
И уколет иглой, что не тайно забыто,
И укорит иглой и заставит проснуться!

Я не сплю… это просто усталость и скука,
Ты одна знала, как выводить из депрессий!
Стоп! Замри! Нет ни взгляда, ни звука!
Города заслонились и душат завесой!
Города разбивались на сотни прогрессий,
Только я, как всегда, ухожу спящим лесом…

Уведу я тебя

Я тебя уведу от машин,
От компьютера, будь он зависший,
От «тусы», «фейс-контролев» излишних,
От би-женщин и псевдо-мужчин.

Я тебя уведу по тайге,
Между елей легко затеряться,
Знаешь, сладко как целоваться
И валяться в высокой траве!

Мы, смеясь, побежим вдоль реки,
Самой чистой реки на планете,
Босоногие, вольные дети
И наивные, как мотыльки.

Там где темные кедры стоят
Есть кусты сладкой, дикой малины,
Там медведица, с маленьким сыном,
Всласть малиною той угостят.

Косолапый мишутка, смешной,
Проведет нас за старый валежник,
Там всю ночь целовать тебя нежно
Буду я под душистой сосной!

Уведу я тебя по тайге,
Уведу по росе, прочь от мира,
Незакрытой оставим квартиру
И не выключим свет в санузле.

* * *

Свято верю в минуту молчания,
Когда слов подобрать не случается,
Когда каждый с себя начинается,
А кончается строчкой случайною.
На которой вся каша заварена,
Но горчит на губах все, что скрыто им.
Не тобой ли я был непрочитанным,
В этой книге с хорошим названием
          «Жить»?

* * *

Никто никого ни за что не осудит,
Не требует критики труд палача,
Точнее и чаще добрейшие люди
Стреляют в упор или рубят с плеча.

Скрутив и запрятав нелепые страхи,
И веря в отточенность ваших секир
Уже привыкаю к надежности плахи,
Уже не пугаюсь теней гильотин.

Вздохнуть, словно свистнуть, но только беззвучно
Шагнуть и зависнуть на грани меча.
Молюсь не о слове, о хлебе насущном
И твердой руке своего палача.

Они и мир

Они пели чужие стихи,
Они мир заслоняли собою,
Мир не помнит, но их было двое,
Они очень хотели любви!

И касаясь душевности струн,
Выходя на открытые крыши.
Только мир, их еще не услышал,
Потому, что он был слишком юн.

Как дышали живые сердца,
Как потели, смущаясь, ладони,
В безысходности этих симфоний
В унисон жили их голоса!

Но потом каждый день в шесть часов,
По маршрутным путям вдохновенно,
Мир взрослел в их глазах постепенно,
И в слиянии двух голосов!

Как порвалась живая струна?
Отчего? Даже мир не подскажет…
Впрочем, это не так уж и важно,
Важно то, что молчат голоса…

…Слишком стар и изношен стал мир…
В суете и в быту, как в навозе…
Засыпали они в одной позе,
На диване протертом до дыр…

Мир остановился в феврале

Мир остановился в феврале,
Я сошел, пустынна остановка,
Только ветер сильный задувает ловко
На своей простуженной трубе.

Да еще горячие дожди
По щекам стекают словно слезы.
Я хотел купить тебе живые розы,
Но живых не встретил на пути…

Кутаясь в потертое пальто,
Я пошел вдоль линии трамвайной,
Жизнь казалась мне знакомой, но случайной
И я жил знакомо и легко.

Мне навстречу – тысячи других
Обнаженных лиц и голых масок.
Лишь теперь, ты знаешь, суетность напрасна,
Я поверил, вглядываясь в них.

Лишь теперь, когда мир позади,
Я вернусь с рассветом и туманом,
Только жди меня! Все будет без обмана –
С неба льют горячие дожди.

Молитва

Погляди не спеша, –
Вот он храм, вот душа,
За душой ни гроша?
Так на то и душа!
Словно белая птица
Собой хороша,
Помолиться
            на лица,
                  на свечу,
                         чуть дыша.

И заплачет навзрыд,
Будто кто-то убит,
Задрожит монолит
Всей греховности стыд!
Задрожит грязный храм –
Не одет, не умыт!
И откроется срам
За забралом обид...

За забралом потерь
И не верных путей,
За лукавством идей
И бездарностью дней!
За измену мою,
За измену людей,
Ты мне чашу сию
Не жалея налей!

От долгов не бегу –
Отплачу, как смогу,
Дай еще и врагу
Луч надежды зажгу!
Ты прости, он устал,
Закрутился в дугу.
Запыхался, упал…
Отмолю, сберегу.

Личина

За пальмовыми ветвями
Венец шипов скрывается.
Во времена безветрия
Дожди не проливаются.

В эпоху льстивых выпадов,
На лозунги рекламные,
Легли с надеждой, сытые
Все лица безымянные.

Вот и мое натружено
И в двадцать семь с морщинами,
Считая, что заслуженно
Украсилось личиною.

И быть мне вами понятым,
Пригожим и подстриженным,
Ничем плохим не тронутым,
Ничем живым не выжатым.

Всех обмануть без жалости
Сопливыми репризами,
Не умереть до старости
Талантом, но не признанным.

Смешно! Смеюсь, закашлялся…
Слюну глотаю едкую.
Мне не бывать накрашенным,
Завернутым конфеткою!

Рвану корсет затисканный,
Парик и ворот-кружево!
Я есть! Я здесь! Я искренный!
Ранимый и простуженный!

Все отраженья в зеркале
Невинно улыбаются,
Я бью им в лица бледные –
Со звоном разбиваются!

Сорву ногтями, с кожею,
На лик так не похожую,
Личину, странной рожею,
К лицу уже приросшую!

                Свободен! Без опаски я
                Лицо – под ветер грубый!
                И целовал он ласково
                Обветренные губы…

* * *

Когда Солнце смотрело в меня,
Я казался на вас не похожим,
Я был выше, стройнее, моложе
И намного красивей себя.
Но сомнения злая змея,
Подползла, укусила за пятку,
Я от Солнца бежал без оглядки,
И боялся его как огня.

Когда Солнце смотрело в меня,
Мне казалось, я был не одетым,
И шагнув в запредельное лето,
Этим летом вдруг встретил тебя.
Только ты мне сказала, что зря
В неглиже я по лету шатаюсь,
Ты сказала: «Оденься... стеснюсь…»
И ушла, за собой не маня.

В третий раз посмотрело Оно
Насладись долгожданным моментом!
Я героем стал в тех кинолентах,
Где в конце побеждает добро.
И Отчизну, как маму любя,
Наяву воплотил все заветно,
Дали орден Героя посмертно,
И сказали: «Мы помним тебя…»

Когда Солнце смотрело в меня…

Давай помолчим?

Давай поспешим помолчать о своем,
Не стоит болтать сыновьям тишины,
И в ней, в тишине, постоять под огнем
Заветных лучей этой полной весны…

Давай без «давай», а молчать просто так…
Моя простота не чета воровству.
На картах гадаем, кто будет дурак,
Но сор из избы выносить дураку!

Пустым рукавом как смахнуть нам всю лень?
Не можешь молчать? Значит в голос запой!
А город мой пьет, от нехватки идей,
Простреленный в сердце шальною строфой!

Затем заплетать в жгут косу своих слов,
Литовку стихов точить плагиатом,
В холодном поту самых правильных снов,
Проснуться теперь так нужно обратно!

Упиться бы в дождь! Раствориться бы в ночь!
Коснись меня, жизнь, в засос поцелуем!
И мимо висков пусть проносятся прочь
Устами людей свинцовые дули!

Когда изменю, не тебе – за тебя,
Судьбы колесо ты назад раскрути,
Заламывать руки, зубами скрепя,
Пусть будут в аванс уходящие дни!

Бессонница

Мы, с бесноватой бессонницей,
В самом начале апреля,
Очень неплохо смотримся,
Голые лежа в постели.
Мысли у нас с нею разные,
Я ищу рифмы хорошие,
А она все мечтает со стразами
Купить себе пояс кожаный.

Балуемся сигаретами –
Прокурена комната чистая.
Жена, со своими запретами,
Вернется, духами обрызгает.
– Что нам не спиться, бездельница?
– Да просто пора одиночества…
– Веришь, что это развеется?
– Нет… Верить мне в это не хочется

Гоголя – Ряжская

Не утеряв сноровки
Шагают дни в упряжке,
Их кучер поет песни:
«Как сердцу горячо…»
Мелькают остановки
От «Гоголя» до «Ряжской»,
Встречай, собака Эльза,
И кто-нибудь еще…

Дорога не забыта,
Таких не забывают,
И я, не ровным часом,
Счастливый дурачок!
Не важно, что не бритый,
Зато пока не пьяный,
Я позвонил два раза
И выбросил бычок.

Широкое раздолье
От «Гоголя» до «Ряжской»!
И ушки на макушке,
И ручки за свое!..
А в мамином подполье
Всегда есть место бражки,
Тащи, подружка, кружку
… И что-нибудь еще!

И снова мы по горло
В чужой, но доброй сказке –
Простуженная осень
Сумела замутить!
И младшая сестренка,
В усмешке, щуря глазки,
Настойчиво попросит
До школы накормить!

Потом закроем двери,
Когда прогоним кошку,
Все то, что нам дороже –
Взгляни через плечо…
На скомканной постели,
На кухне у окошка,
На коврике в прихожей
И где-нибудь еще!

Ну, а когда зальется
Закат стыдливой краской
И пригрозят устало
Спешащие часы,
Мы снова расстаемся,
До «Гоголя» от «Ряжской»,
Поеду, но сначала,
Меня проводишь Ты…

Дядя Рома

Каторжанин дядя Рома,
Тридцать пасынков из жизни
Черным маркером закона
Перечеркнуты, а мысли –
Грязной ватой из бушлата.

Дядя Рома – старый ворон,
Сын татарского народа,
Под вором ходил и с вором,
В девяностых было модно
Ствол с маслиной, храм на спину.

Старый дед со взглядом бритвой,
Отвернешься, раз по горлу,
Зазеваешься и биты
Ваши черви – в крап-колоду,
Наши пики, в масть нам выкинь!

Чифирим, кружак по кругу,
Два глотка, одна затяжка.
«На свободе стало туго?»
«Нет, сынок, совсем не тяжко…»
Улыбнувшись, ставит кружку.

С ненаписанным законом,
Уголовной честью странной,
Каторжанин дядя Рома
Проживает на Фонтанной
В одного, а что с того?..