Воробьи летят…

 

 

Я прохожу с вытянутой рукой к главному входу на территорию больницы. Смотрю на план. Наше здание ярко-розовое, красивое, четырёхэтажное. Под циферкой 5. Читаю: лечебный корпус, приёмное отделение, консультативно-диагностическое поликлиническое отделение, клинические отделения. Скорее всего, я лежу в одном из клинических отделений. В отделении номер 4.

На территории ПКБ два входа, один резервный, другой – центральный. Я вспоминаю, как два дня назад меня провозили мимо шлагбаума. Наверное, как раз через центральный вход. Какие-то лаборатории, корпус для администрации и другие здания. Странно, на этом плане парк кажется огромным, но на самом деле его вполне можно обойти за 15 минут.

Черви спокойно ползают по моей ладони. Я начинаю замерзать. Двигаюсь к корпусу. Смотрю на охранника в форме, он подмигивает мне. Опять становится очень хорошо оттого, что мне кто-то подмигивает. Почему-то всплывает образ слепого кротёнка… Ещё с минуту я стою неподвижно, смотрю на охранника, но думаю о кротёнке. Меня начинают душить слёзы. Я закрываю ладонь с червяками второй рукой и бегу ко входу. Душное тепло приятно расслабляет, когда входишь в больницу. Я поднимаюсь на 4 этаж по каменной лестнице. Мягкие половики на лесенке делают шаги глухими. Задыхаюсь, опять чувствую, что теряю сознание. Сажусь на корточки на третьем этаже. Сознание восстанавливается. Опять поднимаюсь, дохожу до палаты. Хана сидит на кровати. В комнате пахнет каким-то одеколоном. Я улыбаюсь, подхожу к Хане, и на раскрытой ладони подношу к её лицу червяков. Вдруг Хана вскакивает, вскрикивает и просит убрать грязных червей. На что я реагирую достаточно спокойно.

– Хана, это же дождевые черви! Ты не должна относиться к ним так неуважительно! – говорю я.

– Они в земле ползали, на которую, должно быть, кто-то плевал. Пожалуйста, выкинь эту гадость из окна! Умоляю тебя!

– Но Хана! Мы, в конце концов, можем помыть их с мылом. Хочешь, я вымою их? Тогда они будут чистыми. И песок для них мы тоже можем помыть.

– А что они будут есть? Им нужна для еды почва, грязная почва! Если бы можно было найти для них почву из леса, а где ты собираешься искать чистую почву практически в центре Москвы?! Где так много больных людей! Пь, выкинь их, прошу тебя, пусть дальше ползают в своей почве!

– Хана, как ты не понимаешь?! Они уже привыкли ко мне! А ты хочешь, чтобы они опять перенесли стресс?! Ты знаешь, что у них есть нервная система? Мы можем, кстати, потом, если захочешь, размножить их разрезанием и отдать часть нашим соседям. Они точно не откажутся от спокойных домашних червей!

– Пь, ты в больнице! О каких червях ты говоришь?! Здесь даже тараканов нет, а ты хочешь, чтобы эта гадость у нас в палате ползала?! – не унимается Хана. Она явно встревожена. – И, пожалуйста, не подходи ко мне, не дыши на меня, а сходи прежде помойся!

– Хана, я мылась перед тем, как вышла на улицу! Хватит уже.

– Мыться надо после каждого посещения улицы.

На наши крики прибегает Маша. Она со спокойным видом интересуется, что стряслось опять. Вероятно, она слышала об утренних разборках с Ханой от других медсестёр. Я подхожу к Маше и показываю ей червей. Маша удивлённо смотрит то на меня, то на них, словно пытается найти сходства. Наконец она уходит за врачом.

Через 10 минут заходит доктор. Он задаёт мне череду вопросов, среди которых есть даже такой: не испытываю ли я полового возбуждения, когда смотрю на насекомых. На что я говорю, что, конечно, нет. Он подозрительно косится на уютно устроившихся на моей ладони «питомцев» и разрешает мне оставить червей в баночке в коридоре на подоконнике. Что я и делаю. Теперь появляются те, о ком я могу заботиться. Хана с облегчением вздыхает.

Через пол часа мы начинаем собираться на обед. Странно, но Хана моет руки каждый раз, когда собирается переодеться или после того, как что-нибудь возьмёт в руки, например, тетрадь на столе, или ручку двери. Наверное, специально по этому поводу, на её тумбе лежит детский крем, которым она смазывает раза 4 в день свои руки, чтобы мыльная щелочь не разрушала кожу.

Я рассказываю Хане про Германа и про то, что он сейчас спит. Хана улыбается, думая о Германе.

– Хана, а ты замужем? – осмеливаюсь я и задаю такой деликатный вопрос.

– Была. Ну… не совсем замужем. Гражданский брак.

– Вы разошлись? – опять спрашиваю я.

– Да, уже довольно давно. Я жила с родителями в последнее время, хотя у меня есть небольшая квартирка в Подмосковье. Но вечерами мне становилось так одиноко, что я решила пожить у родителей.

– А как ты оказалась здесь? – спросила я. Но Хана не успела ответить, т.к. Маша позвала нас на обед.