Не все деревья одинаковые

Оглядываясь назад, постоянно вспоминая тот вечер...

С первого взгляда у нас влюбиться невозможно.

Это была любовь с первого слова.

В тот вечер, получив, как и все мужчины, на работе флакон духов для жены (как всегда, «Шанель», теперь уже номер пятьсот – фирма каждый год изобретает пару новых вариантов), я скользил по туннелю домой, собственно, ничего нового не ожидая. Я знал, что меня ждет.

В уютном домике (прихоть финансиста; архаизм, конечно), на сияющей чистотой кухне меня ждет ослепительно красивая женщина в белоснежном фартуке. Стол накрыт.

И дом, и женщина вовсе не те, что вчера, хотя даже я начинаю иногда в этом сомневаться. Стоит лишь открыть дверь, как она произносит всегда одни и те же слова: «Добрый вечер, дорогой! Ты устал? Сейчас будем ужинать».

Достаточно всего лишь одного взгляда в окно, чтобы сомнений не было – тёмные силуэты деревьев медленно проплывают мимо. Гигантский круг, на котором расположены дома, непрерывно крутится, подчиняясь генератору случайных чисел.

То быстрее, то медленнее... То, остановившись на мгновение, начинает крутиться в обратную сторону.

А гигантский центр, где мы работаем, и цилиндрические туннели, ведущие к домикам, напоминающие мне рукав старинного аэропорта, неподвижны.

«Добрый вечер, дорогой. Ты устал? Сейчас будем ужинать»...

Иногда во мне пробуждалось почти непреодолимое желание ответить на ежевечернее сияющее приветствие грубостью. Но единственное, что я себе позволял, это вопрос:

– Послушай... Как тебя зовут?

Реакция всегда одна и та же – испуганное недoумение.

Ещё бы. Имена отменили двести лет назад.

Я знал, чем рискую, задавая этот вопрос. Когда-нибудь какой-нибудь из этих лучезарно улыбающихся штампованных женщин могло взбрести в голову донести на меня...

Но, кто знает – может именно этого я и добивался.

В последнее время мне стало всё безразлично – всё, что могло бы случиться, было лучше чем это. Двести лет подряд тебя встречают одними и теми же словами. Не знаю, можете ли вы себе это представить.

В тот вечер, войдя в дом, я удивился – свет на кухне не горел.

Я не сразу заметил ее в темноте. Она стояла у окна.

– Добрый вечер, – сказал я, включив свет.

Она стояла вполоборота ко мне, скрестив руки на груди, глядя на плывущие за окном тёмные силуэты деревьев и даже не шелохнулась. Ослепительно красивая, точно такая же, как все.

Стол не был накрыт.

Признаюсь, я растерялся.

– Ты устала? А ужин? – глупо спросил я.

– Ужина не будет, – хладнокровно произнесла она, прошла мимо меня и удалилась в спальню, всем своим видом давая мне понять, как я ее раздражаю.

Меня в равной степени потрясли и ее слова и презрительный взгляд, который она бросила в мою сторону.

Приготовить ужин в нашей, ультраоснащённой техникой и автоматически поступающими продуктами, кухне не составляет труда. Чем я и занялся, обиженный, но... какую ностальгию навеяло её странное поведение! Оно мне напомнило старые добрые времена, лет двести с небольшим назад, когда провинившийся муж приходит слишком поздно домой. Я ещё помню эти времена, молодёжь, конечно нет.

Впрочем, у нас понятие молодёжи весьма относительно. Все мужчины имеют одинаковую идеальную, красивую юношескую внешность, все женщины – это штампованное издание двадцатипятилетней допотопной мисс Вселенной две тысячи двухсотого года.

...Сколько споров тогда было, на ком остановиться, какую внешность выбрать для женщин, какую для мужчин. Мы, мужчины тоже здесь все – красавцы. По образцу и подобию мистера Вселенной того же года. Единственная причина, почему у мужчин и женщин все-таки разная внешность (я этого точно не знаю, но подозреваю) по-видимому, кроется в том, что крупный финансист, чьи идеалы здесь воплощены, был неисправимым бабником.

День рождения у нас всех, мужчин и жещин, тоже в один и тот же день. Чтобы никому не было обидно. И подарки все дарят друг другу строго одинаковые. Жены – галстук и бутылку старинного (я уже давно догадался, что это подделка) коньяка «Hennessy плюс равенство». Мужья дарят женам духи. Вы, конечно, понимаете, что все женщины у нас пахнут пятисотой шанелью, а от мужчин по праздникам разит... хм... равенством. Впрочем, «жены», «мужья» – какой архаизм. Слово осталось, но раньше такую женщину называли бы несколько иначе.

Когда, поужинав, я вошел в спальню, она снова стояла, глядя в окно, за которым в темноте еле угадывались медленно плывущие черные силуэты деревьев. Лишь время от времени ее лицо освещалось светом проплывающей среди деревьев ярко горящей буквы «Р».

Конечно, о случаях необычного поведения положено сообщать, но это был первый случай за двести лет. Кроме того, мне глубоко плевать на все эти порядки.

Вдруг она что-то сказала. Нет, мне не послышалось. Глядя в окно, она задумчиво, не мне, а просто так, произнесла:

– Не все деревья одинаковые.

Какое-то время я молчал, потрясенный не только ее безрассудной смелостью, но и тем, что она это все – же заметила...

– Да, – сказал я. – Не все.

Она вздрогнула и резко повернулась ко мне. Враждебно посмотрев на меня, спросила:

– Ты донесешь на меня?

– Нет, – сказал я. – Хотя похоже на то, что ты этого очень хочешь.

– Так вот, знай, – решительно продолжала она. – Мне плевать на это.

...Ничего более потрясающего она не могла сказать.

– Я рад, – ответил я.

– Ты не понял, – сказала она. – Я не боюсь тебя. Мне все равно.

– А мне уже – нет, – сказал я.– Я понимаю – ты очень устала. Давай разденемся и ляжем в постель.

– «Ты устала», – раздраженно сказала она, передразнивая меня. – «Давай разденемся»! «Ляжем в постель»! Я буду спать в гостиной.

Гостиная... Да, в доме есть и «гостиная». Только вот гости... нонсенс. В гости ходят, чтобы, как говорили в старину – себя показать и на других (других, не таких, как ты) посмотреть. Как вы понимаете, у нас достаточно подойти к зеркалу и ты – «в гостях».

Ее раздражение... Мне как-то раньше не приходило в голову... Похоже, что в моих словах тоже нет ничего такого, чего не сказал бы на моем месте любой другой... мистер Вселенной.

– Послушай, – сказал я, немного подумав. – Скажи мне... Как тебя зовут?

Она вздрогнула. На ее лице отразилось такое изумление, словно круг вдруг сошел с рельс (рельсы... трудно объяснить).

– Я всегда хотела, чтобы меня как-нибудь звали, – сказала она.

– Ты неправильно меня поняла. Я ведь имел ввиду – ты устала – ждать меня, – сказал я. – Что ж, у тебя нет оснований доверять мне. А у меня – тебе. Нам остается только одно. Рискнуть поверить друг другу. Или – не рискнуть... Решать тебе. Что мы, собственно говоря, можем потерять? Все одинаковое. А значит, между жизнью и смертью тоже нет никакой разницы. Если бы не деревья за окном... И у нас не так уж много времени. Только до рассвета.

Я разделся и лег под одеяло. Она задумалась. Через некоторое время она, не произнеся ни слова, разделась и послушно легла рядом со мной.

Некоторое время мы лежали молча. За окном тихо накрапывал дождь. Происходило нечто... С одной стороны – если забыть о деревьях – это была моя жена, с которой я прожил уже двести лет и которая за это время, как и я сам, ничуть не изменилась.

Мы не стареем и не умираем от болезней. Болезней просто больше нет. Только убийство возможно.

С другой стороны – и чем отчетливее я это понимал, тем сильнее меня охватывало ощущение горечи, предчувствия близкой утраты этого мгновения – почти невыносимого мгновения невыразимого, безграничного счастья, которое я сейчас испытывал.

Преступное мгновение. То, которому говорят «остановись» (архаизм, конечно). Оно наступило, впервые за двести лет.

Наконец, она нарушила молчание.

– Даже не верится.

И я, и она понимали, что вечером, когда я вернусь с работы, круг в своем медленном вращении непреклонно унесет ее от меня. Передо мной раскроется совершенно такая же дверь, но это будет уже не тот дом, и женщина, похожая на нее как две капли... шанели... не скажет и ни за что не поверит, если я скажу ей об этом, что есть, бывает хоть что-то неодинаковое...

– Теперь я буду благодарить судьбу, – прошептала она.

– Благодари генератор случайных чисел, – сказал я. И добавил: – Дорогая.

Впервые за двести лет мне захотелось произнести это слово.

Наша преступная ночь длилась долго. Ведь время измеряется количеством пережитого. Но и она ускользнула как сон.

Утром, перед тем, как расстаться, мы нарекли друг друга именами. Мы договорились о знаке, который подадим друг другу при новой встрече, о пароле...

...С тех пор кое-что изменилось.

Каждый вечер я жду, что ответит новая мисс на мое приветствие. Входя в дом, я неизменно произношу одну и ту же фразу.

Я не исключаю, что они даже не слышат, что я говорю. Они ведь знают, вызубрили наизусть в школе, что неодинаковых вещей не существует. Поэтому они не замечают того, что так отчетливо видно за окном. Без малейшей запинки они отвечают на мое необычное приветствие:

– Добрый вечер, дорогой. Ты устал? Сейчас будем ужинать.

...Я вовсе не собирался и не собираюсь хранить ей какую-то глупую верность. Но я никому так и не отдал ее духи. А с другими... Иногда я почти издеваюсь над ними. За то, что, будучи внешне совершенно такими же, как она, они вселяют в меня надежду ровно до того момента, как они успевают что-нибудь сказать.

Я терпеливо жду, когда гигантское колесо, совершая свой великий круг, по случайному совпадению, по закону повторяемости редких событий, вернет ее ко мне. Возможно, пройдет снова двести лет.

Однажды вечером передо мной снова откроется правильная дверь.

Я скажу ожидающей меня женщине:

– Не все деревья одинаковые.

Она улыбнется и ответит мне:

– Я заметила.