Услада

Услада

Тихая осенняя услада,
Золотой окраинный покой,
Только галки редкие у сада
Да старик, неведомо какой.
С легкой грустью смотрит на деревья,
Может, здесь нашёл свой скромный рай?…
Отпустила грешнику деревня
Все грехи, переселив в сарай.
И живёт в сторожевом сарае,
Потихоньку тянет самосад,
С грустной думой о небесном рае,
Где – Бог знает – сад или не сад?
Здесь же, Боже, тихая услада,
Золотой окраинный покой,
И туман, как клубы самосада,
Над землёй родимой и рекой. 

Отшумело лето

Отшумело, закончилось лето.
Жгут опавшие листья в садах…
Запах дыма, скольжение света,
Словно пальцев на листьях-ладах...
Грустный вальс заиграла природа
На прощание с летней порой.
И прохлада сошла с небосвода,
Затаилась под старой горой.
Словно в чаще бескрылая птица.
Но растут уже перья, растут.
Скоро шумно она разбежится
И метели за ней заметут…
Скоро, скоро придёт осветленье,
Мир побелят дожди и снега…
Есть в природе пора очищенья,
Засияют леса и луга.
Есть в природе потреба на «зелье»,
Чтоб забыться от дел и тревог…
Засверкает немое веселье
На обочинах зимних дорог.
Отшумело, закончилось лето.
Жгут опавшие листья в садах.                                                                         
И гармонь надрывается где-то.
Жарит осень на рыжих ладах.

Эхо тишины

Ну что ты нагадала мне, кукушка,
Ведь это всё – враньё, враньё, враньё.
Не в нас, не замолкая, била пушка,
И не на нас садилось вороньё.
Не нас гноили ржавые болота,
Не наши раны рдели на снегу…
Не нас глазами провожая, кто-то
Рыдал навзрыд на чёрном берегу,
Молил вернуться и крестил вдогонку,
И страшно было взгляд поворотить
На брошенную под врага сторонку,
На стонущую, словно баба, выть…
Не мы глаза в бессилье опускали,                                                                                       
Не мы потом святых набравшись сил,
Громя врага, знамёна распускали
От Эльбы до загадочных Курил.
Не нам поставит время обелиски,
Не нас покроют скорбь и тишина.
И в наградные, памятные списки
Не наши с вами впишут имена.
Мы с вами из другого поколенья,
Не видевшего ужасов войны.
Но в каждом – и горящие селенья,
И боль, и смерть… и эхо тишины. 
                  

                             1980 год

* * *

Уступила вера трон безверью,
Отреклась от смертных и глухих,
Хлопнула в стране, как в доме, дверью
И ушла подальше от лихих...
Как прожить стране моей без веры?
Мир и честь у чёрта на весах.
Доброта и зло не знают меры,
Но бесстрастен Бог на небесах.
Словно не грозит апокалипсис,
И не пахнет кровью в тишине.
Видно, занимательный экслибрис –
Жизнь для тех, кто дремлет в вышине.
Видно, потому и Русь святая,
Сколько ни пытай её, ни жги, –
Не осудит Бога, что витая
Над огнём, не высмотрит ни зги.
Веры нет! Лишь тьма да тьма повсюду
В бренном мире смертных и глухих.
Тянутся, как к звуку, люди к чуду –
Не душой, трусливостью глухих. 
                  

                               1983 год

* * *

Мне под ноги бросались московские улицы…
Но с высоких небес лебедь с болью трубил,
И от солнечных брызг было впору сощуриться
И жалеть, что себя от земли отрубил,
Отрубил от корней, словно сталью, заботами
О юродивой жизни в больших городах,
Я душою всходил, словно дым над заводами,
С чистой синью небес и весной не в ладах.
Я смотрел на ручьи от бензина цветистые,
На бизоньи стада одуревших машин
И кислотным дождём падал в реченьки чистые,
Чёрной сажей пятнал платья горных вершин.
Рвал руками цветы на пролесках не кошенных,
И жилища зверей громом дел разорял.
Я следы оставлял на пространствах нехоженных
И в великой любви древний мир заверял.
Но не верил мне мир, и природа не верила,
Словно выродка – сына, безмолвно кляня,
И не в силах забрать то, что жизнью отмерила,
И не в силах убить, как уродца, меня.

Дождь на привокзальной площади

Косой, назойливый нахальный,
Юродивый осенний дождь
Лбом бился в сумрак привокзальный
И жаждал власти, словно вождь,
Во всей томившейся округе,
Всё отрицая, но круша
Лишь нежность тишины, в недуге…
Бессильный, с крыш сползал, шурша…
Его топтали башмаками,
Давили шинами колёс,
И он с разбитыми боками
Уже стонал, как жалкий пёс.
Он всхлипывал в вонючей луже,
Как потерявший веру Лир,
И сдавливался тьмой всё уже
В его зрачках жестокий мир.
Дождь умирал, не понимая
Зачем прожил короткий век.
И лишь тоска в глазах немая
Шептала: он как человек…
А мимо мчались по дороге,
Горя огнями, поезда…
Но дождь, поджав под брюхо ноги,
Глядел лохматый в никуда…

* * *

Дунул ветер, задрожали стёкла.
День дохнул внезапною грозой.
Дождь упал, и вмиг земля промокла,
Но смеялась гибкою лозой,
Ликовала листьями черешни,
Запалённой славила травой,
Желторотым выводком скворечни -
Мир земной и мир над головой,
Что сходил на землю небесами,
Наполняя соком жизни грудь,
Громыхая мирно над лесами,
Плечи не желавшими согнуть…
Разрывая тучи над полями,
Топоча по крышам жестяным
То ли ливня злыми журавлями,
То ли засух страхом костяным…
Всё смешалось в грохоте и пляске
Ливня, света, листьев и травы,
Словно в грешной, но прекрасной связке
Вод, земель и неба синевы.

Посвящение китайскому отшельнику

Душа, как царство Гугия, пуста,
Покинута друзьями и врагами,
И нет к ней рукотворного моста
Над бурей жизни и её кругами.
Всё возвратится на круги своя?
Не всё – пусть уверяют оптимисты.
Пуста душа холодная твоя,
И все пути к ней тайные тернисты.
Вселенский ветер и вселенский гул
В святилище, покинутом до срока…
Не ветра – одиночества разгул
Над жаркою клоакою Востока.
Лишь ты один вдыхаешь в небесах
Холодный воздух полной, сильной грудью,
И взвешиваешь, словно на весах,
На двух ладонях – ложь с тяжёлой сутью.

Судьба

Чем ниже он падал,
Тем выше взлетал…
В холодной воде
Закалялся металл.
И был он крылатым,
Стремился в полёт.
Но годы прошли
И покрыли, как лёд…
И стал нелетучим,
Тяжёлым метал,
Застыл без движенья,
Заржавленным стал.
Нет прошлых падений,
И взлётов уж нет,
Зато есть квартира, авто, кабинет,
Спокойная жизнь…
А, быть может, обман?
Закончилась жизнь,
Как прекрасный роман,
Закончилась жизнь,
Как опасный полёт.
Стоит на приколе
Судьбы самолёт.

В родном городе

Устали улицы, устали
По-утреннему гомонить,
Мосты тяжёлыми устами
Устали за день шевелить.
Устала Сунжа торопиться
В объятья терских берегов,
Как будто кто-то ей забыться
Помог, строптивой, средь лугов.
И в город сонный, усмирённой
Она красавицей вошла,
И он глядится изумлённый
В её глаза, как в зеркала…
И в полусне осознавая
Родную музыку души,
Звонком последнего трамвая
Ей шлёт признанье. И в тиши
Мне всё отчётливее слышен
Родных сердец спокойный стук.
Он мирным отдыхом возвышен -
В стихи стучится каждый звук.
Ловлю, порой не поспевая
Со всею теплотой души,
И гаснут звуки, остывая,
Как ни трудись и ни спеши!
О, сколько их не отзовётся
Привычным эхом в грустный день!
Лишь эхом сердца пронесётся
Из звуков сотканная тень…
И сердце защемит невольно
От неизбежности утрат.
И, чувствуя, как это больно ,
Поймёшь: и ты не вечен, брат…
Как мост – трудяга, уставая
Уже устами шевелить,
Звонком последнего трамвая
Порвёшь связующую нить…
Но, смертной плотью остывая,
Спешу, спешу благодарить
Мой город, Сунжу, звон трамвая…
Им вечно петь!.. Им вечно жить!..

Верю в светлые перемены

В огне обиды врачую душу
От мелкой злобы, ожесточенья,
И горьким чувством любовь не рушу,
Всё – дар господний до истеченья
Последних соков, последних сроков,
Последних вздохов, всего, что мило:
Восторг успехов и боль уроков,
Всё то, что грело и то, что било…
Прощаю грешным за их обиды,
И всем неверным – за их измены!
Покуда есть в небесах болиды,
Я верю в светлые перемены.
Я верю в высшую доброту,
И верю в высшую человечность…
На всё ответит когда-то вечность,
Ценя вселенскую красоту.
И ты узнаешь, как тяжек грех
И незаслуженная обида…
Бессилье слабого инвалида
И высшей правды святой успех…
Прощаю грешным за их обиды,
И всем неверным – за их измены!
Покуда есть в небесах болиды,
Я верю в светлые перемены.

Аврелия, Антоний и Клеопатра

Кто отомстит ему за Клеопатру?
Судьба или Боги, серая тоска?…
Предательски сожжёт беда эскадру
И кровь польётся струйкой из виска.
Но и тогда не озарит прозренье
Любовью пылкой ослеплённый ум.
И он мечом спасётся от презренья,
Пронзит себя в минуту тяжких дум.
Не даст врагам над честью надругаться,
Не даст рабам бесчестье пожалеть,
И Августу над слабым посмеяться
И посадить его, как зверя, в клеть…
Последний вздох подарит Клеопатра,
И вслед за ним уйдёт на суд к Богам,
Лишив триумфа и амфитеатра
Всех, кто желал упасть к её ногам…
В тени Аврелия вдыхает запах натра,
Не насладясь любовною ездой…
В ночи греха блистает Клеопатра
Падучей, ослепительной звездой. 


---------------------------------------------------------

Аврелия – законная супруга Марка Антония отравилась,  узнав об окончательной измене мужа. Из-за предательства Клеопатры Антоний со своей эскадрой впервые потерпел поражение, после чего закололся. Клеопатра покончила с собой, увидев мёртвого Антония.   ( Прим. Авт.).

Благодарю

Как нынче лебеди трубят,
И пахнет прелью!..
Усталый, крепко спит солдат
Под старой елью
И снится, может быть, ему
Седьмое царство,
Земля за тридевять земель,
То государство,
Где с Несмеяной молодой
Судьба их сводит,
И в рай, зовущийся избой,
На пир заводит…
Вот кто-то «горько» прокричал,
Все подхватили.
И, покраснев, поцеловал
Жену Василий…
Но сон оборван. Вновь в поход
Пойдёт пехота.
Никто не знает, что там ждёт…
Всем жить охота.
Но каждый знает, что Берлин
Не взять с нахрапу,
И на прощание солдат
Жмёт ели лапу.
Как нынче лебеди трубят!
Как пахнет прелью!..
Как ярко светит солнца скат
Над старой елью!..
И как всему я сердцем рад!
Как всё приемлю!
Благодарю тебя, солдат,
За эту землю!

* * *

На могиле увяли цветы.
Смерть опять посетила погост,
И живущий, печалишься ты,
Над могилою встав в полный рост, –
По увядшим без срока цветам,
По увядшим без срока друзьям,
По всему, что теперь уже там,
Где одно – и рабам и князьям.
На кресте поминальный стакан
С чуть прокисшим болгарским вином…
Выпей, что ль, не побрезгуй, цыган,
Не захочется в мире ином!
А захочется, – не поднесут,
И с креста из земли не достать…
Пей, пока на поминки несут!
Не сумеешь потом наверстать.
Пей с горчинкой хмельное вино!
Пусть спасает тебя забытьё!…
Но наутро покинет оно…
И мучительным станет житьё.
Пей, цыган, пей спокойно без зла!
Пусть останется с миром погост.
Спит твой враг, смерть его унесла.
Всё прости ему, встав в полный рост…
    Тараклия


                          1988 год

Душа и природа

Бывают дни, когда душа
Изнемогает без природы,
Как будто благодати роды…
Ждёт, не дождётся.
Хороша
В такие дни и хмари скука,
И шалость ветра в лозняке,
Где каждый лист на сквозняке
Вдруг обретает силу звука.
Звучит оркестром весь лозняк,
И листьев золотые ноты
Как будто просятся в блокноты,
И с ними вместе – весь сквозняк…
Но ждёт особого душа
Великолепья от природы.
Вот брызнет солнце, вспыхнут воды!..
Как будто кубок осушив,
Изнемогая от блаженства,
Душа познает благодать
И всё готова ей отдать
Навек в минуту совершенства.
Какая огненная связь
Души, создателя, природы!
То счастья медленные роды,
То стонет жизнь в тебе, борясь,
Как свет, с холодной, жуткой тьмой
Над окровавленной равниной,
Как голубь – в ярости орлиной,
Когда орёл уж мыслит – мой!..
И поднимает алчный клюв
Над ангельским великолепьем,
Он вырывается отрепьем…
И в камень ударяет клюв.
Тот отзвук слышен в небесах,
Как будто раскололись тучи
От света музыки могучей,
И жизнь со смертью на весах.
Но перевешивает свет,                                                                                                               
На чашу жизни опускаясь,
И в сердце радостью плескаясь,
Душе дарует пересвет.
С небес нисходит благодать
На лоно девственной природы.
Нежнее скальные породы…
И чувств земных не передать!

Осень

Осень.
            Осы
                   Над кипящим мустом.
Просинь,
                Росы,
                          Травы с хрустом.
Свет и свежесть
                           Над равниной вольной…
Отчего же сердцу
                              Молодому
                                                Больно?
Может, это сила
                               Смертная скопилась,
Кровью,
                 Словно мустом,
                                               В сердце заварилась?
Иль не поместилось
                                 В сердце
                                                Всё раздолье,
Потому и бьётся
                           Виновато,
                                                С болью?..
Осень,
            Осы,
                     Накипь муста…
Просинь,
                росы… В сердце густо!

Гимн Актау (Шевченко)

Мерцает мириадами огней
Актау в фиолетовой ночи.
И кажется, что нет его родней:
В любую дверь, как в сердце постучи!
И он тебе откроет, ты поверь,
Усталый путник, сбившийся с пути,
И сердце и души широкой дверь,
Не даст пропасть, обиженным уйти.
Накормит, обогреет в трудный час.
И, если надо, даст постель и кров.
Хотя ему и нелегко сейчас,
Но тот же в людях дух и та же кровь,
Как в юности Актау, на заре
Его надежды, веры и любви…
Магнитом тянет память к той поре!
И ты её, Господь, благослови!
Она дала нам многое понять
На краешке обветренной земли –
Присягу человечности принять,
Поднять БН, дома, как корабли…
Поднять людей на добрые дела,
Поднять сады и благородный дух…
Она своих героев родила,
И я молю, чтоб их огонь не тух
В сердцах потомков, в вечности, в ночи…
И озарил пустыню и прибой…
Большое сердце города, стучи!…
Пока ты бьёшься, жив и я с тобой,
Пока ты бьёшься, живы сыновья.
Пусть берегут всю жизнь твои огни.
Любовь к тебе им завещаю я,
И верю, что не подведут они.
Шагай же в степь походкою былой,
Пари над морем, вскинувший крыла..,
Чтоб никогда историк удалой
Не написал: «Здесь тоже жизнь была»…
Была и будет! И покуда есть!
Не истребить достоинство и честь!..
Горит огонь! – Летит, как чайка, весть
О том, что жив и молод город мой, –
Приходит первой зрелости пора…
Плыву во тьме на огоньки домой
И привечает Белая гора.
Мерцает мириадами огней
Актау над каспийскою волной.
И чувствуешь, что нет его родней,
И ты ему – желанный и родной.
Сияй сердцами Белая гора,
Плыви по морю вечности, плыви!
А юности счастливая пора
Звездой надежды в зрелости живи!
Мерцай потомкам верным маяком,
Указывай им самый точный путь,
Чтобы приплыть желанным земляком
  
    

  Актау – в переводе с казахского – Белая гора (Прим. Авт.)  БН – сокращённое название атомного реактора на быстрых нейтронах. БН-350 – первый в мире реактор такого типа, построенный в Шевченко –ныне г. Актау на Мангышлаке.

Ночной разговор

Звезда грустила в уголке окна,                                                   
А месяц веселился за окошком.
По небу из лилового сукна
Ступала ночь неслышной, дикой кошкой.
Пыталась всё дотошно рассмотреть,
Обнюхать всё увиденное разом…
Одним зрачком заметить чью-то смерть,
Другим – рожденье, вспыхнув, как алмазом…
У диких кошек тоже радость есть.
Особенно в минуты материнства. –
Тогда они урчат, забыв про месть
И про людские дикие бесчинства.
Над всем встаёт, благословляя, мать!
Над хищностью, жестокостью и злостью,
И хочет, чтобы стали понимать
Когда-нибудь её – ночную гостью…
Она урчит о высшей доброте,
О высшем даре, данном нам природой,
Об истинной вселенской красоте,
Не меченной ни видом, ни породой.
Мы – люди – мало ценим доброту!
Мы разрушаем хрупкую природу!
И, презирая мира красоту,
Себя возносим – высшую породу.
Но это – драматический обман –
Нельзя взойти, топча своих собратьев…
Безумен и несчастен пироман,
Что любит женщин лишь за пламя платьев…
Что любит мир, за то, что он горюч,
За то, что слёзы матерей горючи!
Он, просветлённый знанием, дремуч,
И жалкие дела его дремучи!
Без теплоты душевной и любви,
Без состраданья к матушке-природе!
Опасный эгоизм в такой крови,
Как гниль, как яд, как бешенство в народе…
Народ не видит кошек в небесах. –
(Пусть этим забавляются поэты!)
Он бьёт в упор зверьё в своих лесах,
Для скольких тварей песенки отпеты!
Но он не понимает – человек! –
Без острой боли чувствуя отдачу… –
Что обокрал не только этот век,
Но и другие обокрал в придачу.
Ударила свинцовая картечь
Не только в повалившегося зверя, –
Но в совесть нашу, в нравственность и речь,
Во всё, чем живы мы, в гуманность веря…
Я не сгущаю краски. – Это ночь
Наполнила палитру грустным светом
Звезды…, а я старался лишь помочь
Стать свету и портретом и ответом
На, может быть, банальнейший вопрос:
Кто и какие мы в подлунном мире?
И ужас, как космический мороз,
Обжог мне сердце в городской квартире!

Чинара

В голубизне, в недвижимом просторе,
Над падью рек и зеленью лесов
Она стоит, с потоком ветра споря,
Укутываясь в клочья облаков.
И в вышине, расправив ветви-крылья,
Как птица гор, вцепилась в край скалы,
Глядишь и кажется, что все её усилья
Не ввысь, а вниз, к скале устремлены.
И человек, тревожась, как чинара,
Из звёздной выси тянется к земле.
Не только крылья – корни у Икара
Растут и ноют в звёздном корабле.

* * *

Стареет мать и понемногу
Молитвы обращает к Богу.
За наши детские грехи
Выпрашивает мать прощенье…
У хорошеющей снохи
К молитвам зреет отвращенье.
Ей, располневшей, не понять
Что мать волнует и тревожит,
Какая дума душу гложет,
За что на нашу жизнь пенять.
Ведь наши детские грехи -
Ничто в сравнении с другими.
Но мать словами дорогими
Очистить хочет от трухи
И от плевел те семена,
Что в нас посеяла когда-то,
Чтоб жили, пусть и небогато,
Но, не забыв про имена.
Мы мало думаем о том,
Какими мы предстанем богу,
Как будто вечную дорогу
Нам кто-то выстроит потом,
Когда душа, отвергнув плоть,
Преодолеет притяженье
Земли и смерти напряженье
И сможет время побороть.
Мы погрязаем в суете,
Грызём друг друга, словно мыши,
Забыв о назначенье свыше,
Находим радость в маете.                                                                                                              
Но это ложь! И мстит душа
За оскорбленье высшей сути,
Нам приговор выносят судьи,
А мы не видим ни шиша.
И огорчаем этим мать.
Она спасает наши души.
А мы заткнули наши уши,
Не научившись понимать.
Самонадеянности пыл,
Как дурь, сожжёт в огне греховном,
И судьбы на суде Верховном
Пойдут, не спасшись, на распыл.
Мы легкомысленность, как СПИД,
Преступно загоняем в гены!..
Способны высветить рентгены
Порок… Но тщетно! – совесть спит.
Вот потому и молит мать
Всевышнего, спасает души.
Но мы заткнули наши уши
И убиваем этим мать.