Марина Рябоченко
РассказОпубликовано редактором: Карина Романова, 12.02.2010
– Эй! Ты не уснул? Он вынырнул из оцепенения и словно мысленно протер очки. Тряхнул головой…Перед ним кокетливо сидела на стуле его новая подруга, на многие годы моложе, общительная и веселая… Серые глаза. Та же изящная лепка руки – узкая ладонь, длинные пальцы… Его даже раздосадовало это вдруг подмеченное сходство – не хотелось бередить прошлое. Но картинка всплыла сама собой. … Кажется, было только начало сентября. Серый, какой-то хмурый день. Первые холодные капли дождя застали их уже около самого дома его Учителя, и все равно намочили им волосы. Она расстроилась из-за испорченной прически… Художник, к которому он привел свою Марусю, был близким другом его отца, тоже художника, умершего девять лет тому назад. Видя явные способности ученика, Учитель трудился над ним увлеченно и как-то по отечески тепло, пытаясь заложить навыки работы не только с перспективой, формой, цветом, но и собственным воображением, мыслью… Еще на прошлом занятии заметив, что горшки и натюрморты поднадоели парню, сказал просто: – У тебя ведь есть девушка? Приводи, попробуем новую тему... Когда Маруся села на стул, Учитель, профессиональным взглядом окинув «натурщицу», вдруг развернул к себе мольберт, открыл пастель. – Посмотри, какой необычный разрез глаз, – обратился он к Ученику. – Нос – будто великоват для женского лица, но линия губ, подбородка... Все вместе очень женственно и строго одновременно… Глаза – очень мягкие… Локоны упали на лоб беспорядочно… Убирать их не надо… Очень хорошо… Учитель говорил коротко, отрывисто. А он слушал его, открыв рот. Он каждый день видел свою Марусю, казалось, знал каждую черточку на лице, любовался ее неброской, но такой благородной красотой, но то, что сейчас говорил Учитель, видел как будто впервые. – Очень интересное лицо. Давай, садись, будем работать вместе. Я буду писать портрет. А ты начни с рук – смотри, сколько изящества, благородства… Тебе уже под силу. Учитель работал уверенно и азартно, лишь изредка бросая взгляд на работу ученика… – Учись видеть…Следи, следи за линией рук… Тридцать лет прошло с тех пор. И сегодня он сам работал как мастер. Быстро, четко. Он знал, что его рука, уверенно держащая карандаш, ни одним штрихом не подведет его, и опять нырнул в прошлое. А картинки лепились одна на другую. Тот день, проведенный в мастерской учителя, был последним счастливым их днем. Потому и запомнился… По дороге домой они совершенно промокли под холодным дождем, у нее дома обсохли и отогрелись горячим чаем. Она, по обыкновению, затеяла для него безе. Но ждать, пока они испекутся, не хотелось и он просто взял из ее рук миску со взбитыми с сахаром белками и ел эти не испеченные безе большой ложкой… Ее родители были на даче. Он зачем-то позвонил домой. – Можно, я останусь? – Нет, – почти закричала в трубку мать. Он еле брел к дому. – Что, в женихи заделался? – его поразил злой голос матери, уже поджидавшей его за дверью. – Да, мы решили пожениться, – впервые он решился сказать ей правду. – Не сейчас, конечно, – пытаясь смягчить удар, уточнил он. – Через год, летом, когда я поступлю. Буду подрабатывать… – Что ты нашел в этой простушке? Не пара она тебе! Чтоб не было ее в нашем доме! Дочь инженеришков… Дальше он слушать не хотел и, даже не сбросив башмаки, ринулся в свою комнату, хлопнул дверью, бросился на диван и накрыл голову подушкой. Впервые он не любил мать, впервые ему захотелось крикнуть ей грубое «дура»… Он помнил, о какой невестке всегда мечтала мать – нужной национальности и обязательно из творческой, богемной семьи. Неужели она не шутила? Простушка... Просто Маруся никогда не выпячивала себя. Ее душа, как и красота, открывались не каждому… Да, дочь инженеров. Добрые, интеллигентные, образованные люди, которые всегда тепло принимали его. И причем тут родство крови, если есть родство душ? Ему не хотелось ничего объяснять матери, не хотелось ругаться, идти на разрыв… Ну конечно же, он любил мать. Жалел за ее женское одиночество и даже считал, что это ради него, любимого сына, она после смерти отца так и не устроила свою личную жизнь. Любовь и обида за Марусю, ненависть и нежная сыновья привязанность к матери теснились в душе, выливались слезами… Впервые ему был так тошно и безнадежно… Сколько лет прошло с того дня, а и сейчас – нет, уже не боль, а какая-то застарелая тоска – вывернула душу… Все, баста! Он неестественно громко хлопнул карандашом по столу, будто остановив себя на самом краю пропасти… – Готово! – обратился к подруге. Та, глянув на рисунок, вдруг надулась. – Почему руки? А портрет? – Так получилось. Портрет в следующий раз. Обиженная подруга засобиралась домой. Проводив ее, и сам отправился к дому. В который раз за последнее время возвращался позже положенного срока. Знал все взгляды и слова, которыми его встретит жена, наизусть знал, что скажет ей в ответ. И чтобы хоть как-то оттянуть очередную ложь, в который раз шел пешком, медленно, размеренно, вдумчиво, будто перелистывая жизнь.
Пятьдесят лет уже терялись за спиной. Рубеж оказался болезненным. Если раньше он считал, что его жизнь заполнена до краев и самое главное, самое счастливое, значимое еще впереди, то в последние месяцы время больших надежд сменилось временем великих раздумий. Все прошедшие годы он учился видеть, замечать то, что вокруг. Сейчас, идя по улицам по-деревенски низкорослого и простого городка, от чужой нелюбимой женщины – к нелюбимой родной, в темноте позднего вечера он вдруг увидел, различил свою собственную жизнь. Вот уже двадцать лет он жил на исторической родине предков. Давно привык к неторопливости провинциальной жизни. Но корнями прорасти так и не смог. Чужой оставалась «родная» земля. Неуютной, несостоявшейся казалась собственная жизнь, словно скроенная чужой рукой, сикось-накось… В который раз он словно закидывал в закоулки своей памяти волшебную нить Ариадны, надеясь найти выход, причину, свет… И каждый раз безжалостный клубок приводил его в те осенние дни. …Маруся работала и училась, и с наступлением осени они могли видеться только по выходным. В тот, последний вечер, они уже решили, куда отправятся в субботу. Планы рухнули, когда мать сказала, что их ждут на даче старые друзья семьи и потребовала обойтись без «партнерши» – так глупо и грубо стала она называть Марусю. Он было заикнулся о собственных планах … «В следующий раз», отрубила мать. Он встретил Марусю в пятницу, когда она возвращалась с работы, извинился, обещал вернуться пораньше, прийти в гости. А вернулись поздним вечером в воскресенье, даже не успел позвонить. Мать его больше не отпускала – ни в следующие выходные, ни через две недели … Она работала в театре и ее «сценариям» не было конца – премьеры, вернисажи, дни рождения ее друзей и подруг… Он поначалу не сопротивлялся, наивно надеясь смягчить послушанием материнский гнев, потихоньку приучить ее к мысли о Марусе. Хорошо хоть, что дед и бабушка, родители матери, поддерживали его. Они души в Марусе не чаяли. Особенно после того, как он ушел в армию, а она осталась их ангелом-хранителем на два года. Мать ездила на гастроли, много работала, часто пропадала у друзей… А старики-то были уже беспомощными. Бабушка давно не выходила из дома, и все хозяйство лежало на плечах деда, который стал до того забывчив, что, выйдя за порог, мог часами блуждать в поисках обратной дороги. Маруся приходила несколько раз в неделю, убирала дом, ходила в магазин, обстирывала и стригла, слушала и успокаивала… – А чего тянуть? Каждому яблочку – свой срок, – вот и недавно в который раз заикнулся о свадьбе дед. – Да какому яблочку? Какой срок? Не твое это дело! – будто кнутом стегала мать. Да. Он прогнулся. Предал, хоть и невольно, почти по-детски. Как щенок запутался в материнском поводке. Они не виделись всю осень. Он звонил, но разговоры были пустые, натянутые – он не мог ей сказать правду, стеснялся признаться, что «мама не велит», а она стала обижаться, ревновать… Он пытался успокоить, трусливо закрывая глаза на то, что все больше привыкает к кокетливому заигрыванию юных дев, буквально кишащих в его отныне суматошной, светской жизни. Он очень хотел помириться, все объяснить, и, прибежав на полчаса за неделю до праздника, заранее договорился встретить с ней Новый год… А его опять увезла мама. После этого оба впали в отчаянье, стали делать ошибки. Он, чтобы хоть как-то заглушить чувство вины, неожиданно приударил за хорошенькой дочерью материнской подруги. Маруся, как дошли до него слухи, стала встречаться с однокурсником… Или врали злые языки? А может, и не было их любви? Он помнил их день знакомства, будто он был вчера. Оба учились в десятом классе, но в разных школах, а жили в соседних домах, в десяти минутах ходьбы. Увидел ее впервые на каком-то общешкольном вечере. Тогда она привлекла его какой-то удивительной тишиной и спокойствием, которые сразу выделяли ее из стайки ярких, шумных, громко смеющихся одноклассниц. Дружили поначалу большой командой – она с подругой, он и четверо его закадычных друзей. Дружили очень тепло, как-то по-детски, называя друг друга сестренками и братишками. Чем дольше общались, тем больше она нравилась ему. Навсегда запомнил и тот день, в конце лета, когда она была у него дома в гостях, почему-то одна, и сидела, поджав ноги в кресле посреди его по обыкновению неприбранной комнаты. Он вдруг упал перед ней на колени и уткнулся лицом в ее руки, лежащие на коленях, – так сильно, остро, впервые и навсегда поразила его любовь. Она осторожно высвободила одну и стала тихо гладить его по голове, перебирая его длинные черные кудри… И это беззвучное обоюдное признание было сильнее любых слов. Их отношения были светлыми и нежными. К каждому его приходу в гости – а приходил он каждый день – она готовила что-нибудь вкусненькое к чаю. Он же готов был подарить ей весь мир, а пока не переставал повторять, что сам – только пыль у ее ног… А их переписка за те два года, пока он служил в армии? Он до сих пор хранил ее письма. В первые годы после разлуки часто перечитывал – в них была и любовь, и забота, и тревога о его будущем. Помнится, пока служил в армии, он скучал именно по ее дому, такому тихому, уютному, где не толпились по вечерам гости, не слышны были перебранки матери с дедами. Только в Марусиной комнате и только рядом с Марусей он мог побыть наедине с собой, отсюда начались его первые шаги к самому себе. Была. Была любовь. Нежная. Сильная и очень хрупкая – не выдержала испытаний. Были они оба слишком молодыми, очень мягкими, совсем не готовыми к борьбе… Последний раз он пришел к ней почти спустя год, декабрьским студеным вечером. Был так пьян, так раздавлен случившимся, что выскочил из дома в одной рубашке, даже не накинув пиджака… Когда она открыла дверь, протопал прямо в ее комнату, рухнул на колени и рыдал, рыдал, показывая обручальное кольцо. Всю дорогу какой-то крошечной долей трезвого рассудка молил кого-то, чтобы Маруся оставила его, хотел услышать только одно слово: «останься!» А она, как девчонка, поджав ноги села на диван и тоже заплакала. Он лег на пол, не в силах думать, двигаться, говорить. Он никогда бы не ушел отсюда, если бы не друзья. Прибежали, закутав почему-то в материнскую дубленку, буквально понесли к дому. Каким же диким был первый его самостоятельный поступок! Эту девчонку, свою первую жену, он буквально подобрал в собственном подъезде. От нее противно пахло перегаром, она сидела на грязном полу, подпирая головой почтовые ящики на стене. Он просто пожалел ее. Матери дома не было. Весь прошлый год она стерегла сына, а по осени поехала на гастроли. Девчонка отоспалась, отогрелась, осталась. Она оказалась очень красивой, он даже влюбился, и еще до приезда матери они подали заявление в ЗАГС. Мать сначала онемела, потом начала скандалить. Но невеста попалась не из робких. Ответила так же яростно, грубо. И хоть ему противна была сама перебранка, в душе страшно обрадовался, что эта его избранница может защитить себя. Еще до свадьбы он понял, что делает непоправимое, но остановиться не мог. Ему так хотелось доказать всем – матери, Марусе, себе – что он мужчина, что способен принимать решения. Какими же дикими оказалась пять лет семейной жизни!.. Красавица-жена ни в чем не знала удержу: ни в редких, но сильных, запоях, ни в изменах, ни в жестоких драках со строптивой свекровью. Они несколько раз собирались развестись. Не успели. В одно утро жена, встав с постели, упала и больше не смогла подняться. Врачи определили полный паралич… Видимо, результат тяжелой наследственности, сказали они. Ее родители, и вправду, то ли пили, то ли часто выпивали… Дали ей два месяца жизни. «Нет!» – хотелось кричать ему на весь белый свет. Пусть измены, драки, только не это. Только не смерть… «Нет!» – читал он в ее полных ужаса и страдания глазах. В свои двадцать семь он весь поседел, полтора года спасая жену от смерти с помощью травников, уже народившихся экстрасенсов, бабок… Многие из его друзей считали, что он совершил человеческий подвиг, восхищались его мужеством. А он тихо ненавидел себя. Да, от смерти спас. А зачем? Растянул физические страдания, добавил душевных? Она не шевелила даже пальцем, не говорила. Но, казалось, понимала и чувствовала больше, чем прежде. И, наверное, догадывалась… В те нестерпимые от страха и одиночества дни к нему на работе «прибилась» молодая женщина, с ребенком… И он, путая благодарность с любовью, поддавшись наконец уговорам матери и настоятельным советам врачей завести нормальную семью и детей, открыл ей сердце, а затем и двери своего дома – «живой труп» он отвез на попечение тещи, которую впервые и увидел за эти почти семь лет родства. После этого они и засобирались в дорогу. Вообще, инициатором переселения была мать. Задумала его давно, очень давно, скорее всего сразу после внезапной смерти его отца. Тогда она считала своим долгом уехать из страны, где не оценили ее мужа-художника. Когда стало ясно, что художником будет и сын, она еще больше укрепилась в своем желании, утверждая, что таланты тут никому не нужны. Переезжали горько, со слезами, с болью отрывая от себя все родные места, всех любимых – живых и мертвых; тяжело – он буквально на себе тащил мать, жену, и двух дочерей – семилетнюю приемную и двухлетнюю родную. При взлете, окинув прощальным взглядом заснеженные крыши Шереметьево, он словно задвинул в душе печную заслонку – дым прошлого, едкий до слез, никак не должен был омрачать его отныне совершенно новую и, как мечталось, совершенно счастливую жизнь. Нет, никогда больше в ней не будет этой страшной зимы, которая длилась последние десять лет. Вспомнил, как где-то за месяц до отъезда по выходным в их доме стали собираться гости. Приходили партиями – родственники, добрые друзья, сослуживцы… Почти все одобряли и подбадривали, много говорили о творческом взлете в свободной стране, о прелестях цивилизованной жизни, о здоровом питании, высоком уровне медицины, свободе выбора. Пытаясь заглушить страх разлуки, веселыми голосами договаривались о будущих встречах на нейтральной территории – в Европе и Америке. Европу он видел, друзей – больше никогда… Гримасам цивилизованной жизни, казалось, не будет конца. Хлопоты по обустройству, поиски работы, конфликты, которые то и дело возникали между его женщинами, попавшими в новую жизнь и абсолютно непривычный быт – все эти проблемы и проблемки быстро сбили состояние эйфории, не давали расслабиться. Было трудно. И найти достойное место, и заявить о себе. Иной раз приходилось идти на компромиссы с совестью, принимая спонсорство не очень молодых, но имеющих связи и «выходы» дам. Жена делала вид, что ничего не замечает – материнский инстинкт перекрывал все личное, женское. Мать, чуя сердцем душевную напряженность, неудовлетворенность сына, делала все, что позволяли ее силы – вела дом, присматривала за детьми, старалась быть тише воды, ниже травы... Ее материнский подвиг закончился лет через пять, когда врачи поставили диагноз, перед которым бессилен любой уровень медицины. Как быстро, незаметно выросли дочери, у каждой теперь – своя жизнь. Он оказался лицом к лицу с женой. Да, привык и привязан. Связан. Годы, неурядицы, обиды злыми морщинками легли вокруг ее глаз, расчертили лоб. Время затерло чувство благодарности, а найти другого он не мог. И сами собой вдруг стали возникать в его мастерской подруги, в отличие от давних спонсорш, молодые, ясноглазые, веселые. В любые времена его отдушиной было творчество. Но то, чего он достиг здесь, он мог бы достичь и в любом другом месте… Да и чего достиг? Его отец, не доживший до его лет, был известен и уважаем в творческих кругах. Имя его живо и по сей день. Учитель к его возрасту был признан, выставлялся, много работал… А он? За многие годы – три персональных скромных выставки, с немногочисленными зрителями, напряженным молчанием или тихими похвалами – за глубину и необычность… Его выворачивало от этого вранья – он и сам не знал, что хотел сказать… Он уже подходил к дому, словно клещами сдирая с души воспоминания. И вдруг остановился, будто прозрев…Может ли быть, что то далекое, такое невольное, почти детское предательство вдруг обернулось невольной мерой его судьбы? Он даже засмеялся, прищурил в темноту глаза – нет, это бред, тоска: столько лет, событий за спиной, не причем тут первая любовь…
«Ты прости меня», – незадолго до ухода вдруг попросила мать. Ее давно простил, себя – так и не смог. Ему отчаянно захотелось упасть на колени и уткнуться в любимые ладони… Только прохладный ночной ветерок, принеся ароматы чужих цветов, на секундочку запутался в его седых волосах.
|
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 03.12.2024 Игорь, Вы в своё время осилили такой неподъёмный груз (создание журнала), что я просто "снимаю шляпу". Это – не лесть и не моё запоздалое "расшаркивание" (в качестве благодарности). Просто я сам был когда-то редактором двух десятков книг (стихи и проза) плюс нескольких выпусков альманаха в 300 страниц (на бумаге). Поэтому представляю, насколько тяжела эта работа. Евгений Разумов 02.12.2024 Хотелось бы отдельно сказать вам спасибо за публикацию в вашем блоге моего текста. Буквально через неделю со мной связался выпускник режиссерского факультета ГИТИСа и выкупил права на экранизацию короткометражного фильма по моему тексту. Это будет его дипломная работа, а съемки начнутся весной 2025 года. Для меня это весьма приятный опыт. А еще ваш блог (надеюсь, и журнал) читают редакторы других изданий. Так как получил несколько предложений по сотрудничеству. За что вам, в первую очередь, спасибо! Тима Ковальских 02.12.2024 Мне кажется, что у вас очень крутая редакционная политика, и многие люди реально получают возможность воплотить мечту в жизнь. А для некоторых (я уверен в этом) ваше издание стало своеобразным трамплином и путевкой в большую творческую жизнь. Alex-Yves Mannanov
|
||
© 2001—2024 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+ 📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 Согласие на обработку персональных данных |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Автокредит на новый автомобиль. Оформить автокредит на покупку автомобиля. |