Полгода и полночи

* * *

Напевая в промёрзшие трубы,
Распоясалась ночка теперь:
Припечатала тонкие губы
В февраля неприкрытую дверь

(распахнувшуюся ненарочно).
Он зажёг в коридоре свечу,
Чтобы свет желтовато-молочный
Отыграл поединок вничью.

Как она танцевала кругами,
Всё стараясь прижаться к нему,
Ледяными стуча каблуками
На колючем от снега дыму!

Расстилала меловую кожу
На намокший от пыла паркет
И хотела казаться моложе
Миллионов, наверное, лет.

Вне себя от удавшейся встречи
Посветлевшая зимняя дочь,
Прикрывая остывшие плечи,
Выходила на улицу ночь

(чтобы завтра вернуться украдкой),
Не заметив, что дня белизна
Уже тянет улыбкою сладкой,
А на ней молодая весна.

* * *

Глядят на меня желтоватые полосы,
Качаясь от мёртвого мощного воздуха
И больше ни зги, и ни звука – ни отзвука.
Бесшумно волос поднимаются колосы.

Я лягу на землю обильно мохнатую,
Чтоб дать подрасти зеленеющей поросли,
Когда камикадзе с палёной гранатою
Сычом заорёт, что они уже взрослые.

Поедут знакомым маршрутом вагончики,
Без голоса в них сундуки мягкотелые.
И только покажется: всё уже кончено,
Как зубы полезут и косточки белые.

И выжду пять лет, если что-то не сложится
(я буду беречь колоски непримятые),
Тогда застрелю свои тонкие волосы
Очерченным резко последним нажатием.

* * *

Уже земли коричневые кони
Зарыты в белом саване,
Как пьяницы в прокуренном фургоне
Сопят. Хрустят суставами

Промёрзшие каштановые пальцы,
И дом скрежещет стенами,
Ему б весны. Снегов хлористый кальций
Схватившийся антеннами –

Немым неузнаваемым солдатом –
В сияющие мощи,
Стоит в оцепенении хохлатом.
Осталось чуть – полгода и полночи.

* * *

Наполняется след весенней водой,
Зияют колодцы,
Растекаются с крыш прозрачной фатой
Рябые болотца.

Я плыву и плыву – апрельский кораблик,
А может, корытце,
Распыляя с вёсел холодные капли
На мокрые лица.

Выжимая нектар на губы пахучей
Проснувшейся ивы,
Набухающий воздух спелые тучи
Кусает лениво.

* * *

Голосят и шатаются щели
По дырявым оконным квадратам.
Вместо кожи кусочек фланели,
Под которой скрипит стекловата.

Вылетают картонные пули
Из прикрытых руками позиций,
Мы воюем в пустом вестибюле
На настилах из красного ситца.

* * *

Чуть запахнет топлёной водой.
Обливают лицо мне качели
Лепестками слюнявого снега.
Бесконечные дни чередой
Громыхают на виолончели.
Фонари, сквозь прикрытые веки,

Испускают белеющий свет,
Разбивает сосуличьи вазы
Ветерком, и следы отовсюду
Открывает похмельный рассвет.
Полулюди жуют полуфразы
И колотят больную посуду.

Мне газелевый лыбится рот
Ненасытный, бродячий, всеядный.
Эту жижу и серую кашу
С полутёмных обочных бород
Он жуёт аппетитно и жадно,
Превращая её в простоквашу.

Паучиха

Мутной ночью, тихо-тихо
Дышит мерно в твою дверь
Серым шумом паучиха –
Жадный ошалевший зверь.

И пока ты дремлешь сладко,
Её лапы потолок
Подпирают и вприсядку
Чуть лежащий на подушке

Твой щекочут волосок.
Очень-очень хочет есть
Пузо тощее в опушке.
На ногах густая шерсть

Вверх вздымается со свистом,
Глаз горит слепым огнём.
Светом солнечным мясистым
Озарится тихий дом.

И привет! Нет паучихи.
Помни только, помни днём:
С каждым словом, с каждым чихом -
Глаз горит слепым огнём!

* * *

Под лёгким и пушистым одеялом
Я вижу берега,
Как тихо проплывают над каналом
Немые облака,

Как старый пёс с обвислыми ушами
Сгрызает кость
И как скрежещет между этажами
Забитый гвоздь.

Сосущий ветер брызжет волны,
Шипит сквозь свист.
Живот его, снегами полный,
Бело-слоист.

Мне каждый раз нашёптывает кто-то
Про низкий дом.
И голова, вся липкая от пота
Под лоскутом

Волос, под руку с лёгким одеялом
Идёт опять
Туда, где проплывает над каналом
Ночного снегопада непроглядь.

* * *

Сгорает лучина в заверти,
Стылые пальцы хрустят от холода.
Сегодня в руинах памяти
Волосы цвета хмельного солода

Сгинули. Бродят уставшие
Ноги. Не в силах нащупать облачко
С ними, кричат заплутавшие
Руки, что даже в открытой форточке

Шарили. Только на сколотом
Тополе, запах душистый солода
Свис. Рассыпается золотом
Прямо в кудрявую бороду
Тополю.

* * *

Я забыла поселок в лесах. Я забыла брёвна
Чернеющих изб, серый мост и гул уходящего поезда,
Речная змея, извиваясь, блестит чешуёй хладнокровно
В облезших полях, дом увяз по шею в сугробистых
Топях. Над ним брошенный месяц в подтаявшей луже
С полупьяною прытью внушает последней старухе:
«Понимаешь, Иван-нна... Они нас убили без ружей,
И вот
Теперь ты здесь, да я». Безучастно сереет краюха
Остывших болот.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: