Да будет воля твоя, патриот

 

Купить в журнале за декабрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Алла вышла из салона, ещё раз осмотрела новый маникюр и направилась к своему лэндкрузеру. Она села в машину, поправила блузку, всё никак не могла привыкнуть к новому размеру груди. Завела двигатель, стала выезжать с парковки «Центра красоты». Телефон зазвонил, мама:

– Аллочка, доча, тетя Матрёна умерла.

– Какая тетя Матрёна?

– Ну как какая, из Ивановки, в интернате которая жила, бабушка твоя двоюродная. Я же тебе сколько раз про неё говорила. Вот, сейчас только позвонили с интерната, сообщили. Ехать надо, хоронить.

– Мам, ну куда ты собралась, ты же в больнице. Похоронят без тебя, успокойся, лучше давай я к тебе сейчас приеду. Тебе купить чего?

– Да, я, конечно, не поеду, все швы разойдутся. Алла, тебе надо ехать, я сейчас Косте позвоню, чтобы устроил всё. А ты поезжай, до него поезжай в этот интернат, чтобы всё готовили там.

– Мама, какое езжай, какой Костя, ты о чём вообще? Мне сегодня вечером Бориса в аэропорт везти, а сейчас к тебе приеду.

– Костя, мой сосед по площадке, Константин Александрович, ну ты же помнишь, милиционером он был, а сейчас в похоронной конторе работает. Я ему сейчас позвоню, а ты не ко мне, в интернат езжай. Она наша родня, мы её должны похоронить по-человечески.

– Мама, я эту Матрёну ни разу в жизни не видела, какая я ей родня?

– Ну и что, что не видела, всё равно родня. Алла, надо ехать, больше некому, если ты не поедешь, то я сама сейчас повыдергиваю все капельницы и повязки и поеду.

– Мама, не сходи с ума, не вздумай вставать!

– Езжай в интернат, сейчас же! Обещаешь?

– Ну ладно, ладно, ты только лежи, я всё сделаю, как ты говоришь.

– Надо, дочь, надо, Алла, поезжай, звони мне, что и как. Если деньги там нужны будут, конечно, нужны, не скупись, заработает твой Боря своей «Добродетелью», не обеднеете. В больницу ко мне не приезжай, со мной всё нормально, мне сейчас важнее тётю Матрёну по-человечески похоронить. Всё, Аллочка, я Косте позвоню и тебе сообщу о результатах. Езжай, целую.

Ну, мама в своем репертуаре – корки мочит! И попробуй, вот прямо сейчас, не поехать, с мамы станется, встанет со строго постельного, послеоперационного режима и сама поедет, загнется где-нибудь по дороге, кровью истечёт, но поедет. Уж если маме чего пригорело, то так оно и будет, и все окружающие должны ей помогать. И ничего тут не поделаешь, надо ехать. Впрочем, муж всё равно в Москву сегодня улетает, прямо из своей «Добродетели» в аэропорт поедет, на такси пусть доберётся, раз такой форс-мажор с мамиными заскоками.

Алла набрала в навигаторе запрос «Ивановка, интернат для инвалидов» и поехала. По дороге она позвонила мужу, объяснила, что не сможет отвезти его в аэропорт, Борис посочувствовал ей и сказал, что, конечно же, сам без проблем доберётся, на такси. Потом позвонила опять мама, доложила, что никакой Константин Александрович в интернат не поедет, что, как он сказал, интернаты сами своих хоронят и что там у них это дело налажено, всё пройдёт гладко и быстро.

 

Спустя час Алла проехала Ивановку и на окраине деревни припарковалась у казённого двухэтажного здания, выкрашенного яркой, ультрарозовой краской. Да, снаружи весёленько выглядит дом инвалидов. Внутри так же?

Внутри Аллу встретил длинный, плохо освещённый коридор, острые запахи хлорки, туалета, варящейся квашеной капусты и пожилая женщина в больничном халате, на костылях.

– Здравствуйте, а где здесь руководство найти? – громко обратилась к ней Алла.

– Вы с газеты или из мэрии, вам же директор наш нужен?

– Я сама по себе, где ваш директор?

– Вон его кабинет, а вы что приехали, вы из города, а у вас сигаретки случайно не найдётся? – не унималась бабушка, прыгая на костылях за Аллой, шедшей к кабинету директора.

– Не курю и вам не советую, – брезгливо бросила Алла, открывая искомую дверь.

Директор сидел за столом, поставленным посреди убого обставленного кабинета, что-то писал.

– Здравствуйте, вы директор?

– Да, а вы по какому вопросу?

– Я к бабушке Матрёне, на похороны.

– Чего? – невысокий мужчина средних лет привстал из-за стола и уставился на Аллу. – Какие похороны?

– Ну, не знаю, моя двоюродная бабушка тут жила, Матрёна её звали. Я родственница, на похороны приехала, во сколько они будут, я не опоздала?

– А вы ничего не перепутали?

– Это интернат для инвалидов, здесь умерла бабушка Матрёна? Что вы на меня так смотрите, что-то не так? – Алла нервно поправила блузку.

– Да всё так, интернат, умерла Матрёна Филиппова, только не пойму, про какие похороны вы толкуете.

– А что, хоронить не будете?

– Будем.

– Сегодня?

– Да нет, двадцать пятого обычно закапываем.

– Как двадцать пятого, неделя ещё, и где же она будет столько дней?

– В подвале.

– Каком подвале?

– Нашем подвале, на леднике, иначе прокиснет труп за неделю. Вы чего от меня хотите, вообще?

– Я хочу похоронить бабушку Матрёну, она моя родственница.

– Вы уверены в этом, действительно хотите хоронить?

– Да, а в чём проблема-то, что вы так удивляетесь?

– Да за девять лет, что я здесь работаю, такое впервые. Первый раз родственники хотят сами кого-то из наших инвалидов хоронить.

– Ну, всё когда-то в первый раз бывает. Вы мне скажите, какой будет гроб, где будет могила и сколько человек будет на поминках. Я всё оплачу.

– Какой гроб, какие поминки?

– Так ведь похороны же.

Директор сел за стол, помолчал, разглядывая Аллу.

– Вы, я смотрю, впервые в подобном заведении. Это, конечно, не в моих правилах, но, пойдёмте, я вам всё покажу, раз такое дело.

 

И они пошли. По коридорам, палатам, столовой, мастерским и подсобкам в цоколе. Они ходили из одного помещения в другое, а директор не умолкая рассказывал Алле про житие инвалидов. Они не нужны никому, они выселены «за сто первый километр» от города, потому что обычным людям неприятно смотреть на эти уродства, ведь инвалиды иногда умудряются выходить за пределы здания и даже за ворота территории интерната. Их здесь, в Ивановке, вдали от городов и магистралей, совсем не видно. Все инфекционные диспансеры с опасно заразными больными в городе, а безвредные, но неприятные глазу обывателя инвалиды – у чёрта на куличиках. Изредка приезжает какая-нибудь комиссия для определения размера выделяемого интернату бюджета или молоденькая журналистка, ищущая материальчик для своей душещипательной или, что чаще, пропагандистской статьи в газете или на сайте. Приедут, побродят вокруг, попортят кровь директору и уедут восвояси, чтобы урезать бюджет интерната или повысить рейтинг своего сайта. В палаты заходить никто из приезжих не хочет, неприятно. Из родственников приезжают лишь матери и бабушки ещё молодых инвалидов. К старикам не ездит никто, никогда. Обслуживают интернат только жители Ивановки, никого из N в такую даль на такие гроши не заманишь. Работают ивановские частенько под градусом, физические и психологические нагрузки здесь большие, а других работников у директора нет. Да и вообще, спасает интернат только царящая в Ивановке безработица. Никакой иной работы в округе совсем нет. А интернат выживает как может. И это ещё они неплохо живут. В области, помимо них, три подобных интерната, в ещё большей глухомани, туда никакие комиссии и журналистки не ездят. Вот там действительно зрелище не для слабонервных. Да уж куда хлеще-то?!

Алла ходила по палатам, видела это ужасающее, да, действительно, неприятное зрелище. Люди без рук, без ног. Или с усохшими, недоразвитыми, неправдоподобно искривлёнными, обезображенными конечностями. У одного из инвалидов – только одна нога и полруки. Под уборочный комбайн попал. Одет всегда в тёплую ночную рубаху на голое тело, чтобы, допрыгав до туалета, справиться без посторонней помощи. Ещё один молодой мужчина, он родился с ногами до колена и руками до локтя, не обрезаны, такой генетический сбой, таким и вырос. Всё: пишет, заправляет постель, переключает пульт телевизора; всё делает ртом, больше нечем. Инвалидные коляски – дефицит, одна на четверых нуждающихся. Но это только для тех, кто сможет ей управлять. А большинство не смогут и этого. Три палаты «беспозвоночных», это те, у кого переломан позвоночник. Лежат годами, пока не отмучаются. В их палатах невыносимый смрад, заставляющий затыкать нос и, жмуря глаза, поскорее выбегать вон. Погулять для них, вечнолежащих, это открыть форточку. Любят смотреть соревнования бодибилдеров и «фэшен тиви» с бесконечным показом мод. Кроме телевизора и полупьяной няньки, не видят ничего.

И все эти несчастные люди, заключённые в обрубки, обрезки человеческих тел, живут здесь, это их дом. Здесь не бывает Нового года и дней рождений. Здесь в каждой палате почти круглосуточно включён телевизор, потому что своих событий и новостей тут не бывает. Они все как один, разинув рты, бесцеремонно разглядывали Аллу, молодую, с шиком одетую, эффектную. Ведь это настоящее событие!

– Ну как, не передумали ещё делать похороны с поминками? – спросил директор Аллу после посещения последней палаты.

– Насколько это возможно, давайте сделаем, – неуверенно ответила она.

Алла уже совсем ничего не хотела, но только что звонила мама, спросила, как успехи, и объявила дочери, что на сорок дней обязательно приедет на могилу к тете Матрёне, как раз швы подживут уже.

– Ладно, тогда сделаем гроб, сейчас парень выйдет, «Красавчик» его все зовут. Вы не пугайтесь его, он обычный, нормальный, руки золотые. На чеченской войне в бэтээре обгорел сильно, поэтому у нас живёт. Вообще-то его Андрей зовут, главное, не пугайтесь.

 

Андрей был одет в потёртые джинсы и балахон с длинными рукавами и капюшоном. Лицо спрятано под капюшоном, впрочем, он всегда настолько ловко оборачивался ко всем боком или спиной, что и так ничего не было видно. Втроём они спустились в цоколь, здесь находилась небольшая столярная мастерская. Андрей приступил к работе, стал строгать, пилить доски и сколачивать гроб. Всё делал молча, ловко, быстро. В какой-то момент он увлёкся, резко нагнулся, выравнивая доски, и его защитный капюшон слетел с головы, Андрей тотчас бросил всё из рук и накинул капюшон обратно. Лишь несколько секунд Алла видела это. От всего лица молодого мужчины остался только один глаз, всё остальное было сплошным, безобразным ожоговым шрамом. Нет, она больше не может. Хватит!

– Я наверх, можно пойду? – попросила Алла.

– Да, конечно. Пойдёмте, я думал, хотите сами всё проконтролировать. Андрей, жёлтой занавеской обтяни, в бендежке которые лежат.

– Хорошо, сделаем, – ответил Андрей приятным, густым баритоном.

 

Когда они поднялись, директор предложил Алле пройти посмотреть на кладбище. Вышли за ворота интерната. Поле, утыканное рядами холмиков, нескольких свежих, но в основном почти сгладившихся, поросших ещё не высоким пока майским бурьяном.

– Вот, собственно, пришли.

– Куда пришли?

– На кладбище.

– Но здесь же ничего нет, ни крестов, ни плит никаких надгробных.

– Вы о чём? Раз в месяц местный тракторист Саша за ведро солярки и две бутылки водки с закуской выкапывает своим стареньким «Беларусем» яму поглубже, складываем туда все накопившиеся за месяц трупы, и он зарывает их. Вот такая у нас процедура. Каждый холмик – это месяц. Каждый рядок – это год. Первый ряд – это восемьдесят второй год. Считайте рядки и холмики. Всё чётко, понятно. Кому нужны эти кресты и плиты, где, а главное, на что их ставить? Кому, зачем, такие церемонии, родственникам? Эти инвалиды и живые-то никому не нужны, а уж мёртвые и подавно. Вам, простите, Матрёне Филипповой, из уважения к вам, можем выделить персональные два квадратных метра.

– Хорошо, – выдавила из себя Алла. – Крест попозже поставим. Я сейчас в магазины за продуктами для поминок съезжу, готовьте могилу.

– Сделаем.

 

Алла поспешила в машину и поехала в деревню. На всю Ивановку было два небольших магазинчика. Работал только один. Никакие банковские карты, у Аллы их было три, в магазине не принимали к оплате. А наличных на руках – сущие копейки, лишь восемнадцать тысяч. Вот и все поминки. Пришлось на эти деньги просто закупить конфет, почти все, имевшиеся в магазине. Продавщица и двое пожилых покупателей, пришедшие в магазин за хлебом, не скрывая тревоги, спрашивали Аллу: «Что, в городе совсем нет конфет, всё скупили? А хлеб, спички, соль? Может, война скоро или перестройка?».

Подъехав спустя час к интернату, Алла увидела, что обитый ярко-жёлтой материей гроб с телом покойной уже вынесли на улицу. Вокруг стоящего на табуретах гроба снуют люди. Весь двор полон инвалидами на колясках, костылях, дощечках-каталках. На некоторых колясках сразу двое умудряются уместиться. Почти во всех окнах интерната лица, десятки лиц инвалидов, которые не могут выйти на улицу, но непременно должны увидеть происходящее.

Алла вытащила из машины мешки с конфетами и отдала их пожилым санитаркам, те пошли раздавать помин всем окружающим. Алла порылась в своей дамской сумочке, нашла среди множества прочих нужных вещей складную иконку Спасителя.

– Вот, ей, – сказала она, отдавая образок директору.

Директор, подойдя к гробу покойной, сунул иконку в окаменевшие мёртвые руки:

– Даже с иконой. Могила почти готова, закрываем гроб?

– Да, пожалуйста, – попросила Алла, так и не посмотрев в лицо покойной.

Заколоченный гроб санитарки поставили на кухонную тележку для бачков и медленно повезли на «кладбище». Алла и директор интерната пошли за ними. Несколько инвалидов на колясках и костылях замыкали процессию.

– Я вот не знаю, как быть, – обратилась Алла к директору. – У меня все деньги на карточках, что была мелочь наличкой, на конфеты истратила, а вам за все расходы и хлопоты я потом…

– Да вы что, какие деньги? Вы взгляните на эти лица, это дороже любых денег.

Алла обернулась и только сейчас заметила, что все, и на улице, и в окнах, все эти лица, эти глаза безнадёжных инвалидов, обречённых на прозябание людей озарены светлой улыбкой и счастливым восторгом.

– Чему они радуются, что веселого в похоронах? – смутилась Алла.

– Все эти люди инвалиды, но они совсем не глупы и прекрасно осознают, что их ждёт в конце концов – безымянное братское захоронение даже без именной таблички. Во время Великой Отечественной хотя бы каску или звёздочку на столбик крепили к таким могилам, а здесь и этого нет. А сегодня они искренне и, поверьте, очень чисто, по-детски радуются, что хоть у кого-то будет настоящая могила. Они впервые за все эти бесконечные и беспросветные годы ощутили надежду.

– Какую надежду?

– На чудо. Ведь они все считают эти настоящие похороны с гробом, помином, отдельной могилой, приехавшей родственницей и даже иконкой для покойной, они считают это чудом, дающим надежду.

– На что?

– На чудо, вдруг и про них кто-то вспомнит, хотя бы после смерти.

Закапывал могилу ветеран братоубийственной войны. Сильный и ловкий, как всегда укрытый капюшоном, молчаливый Андрей только что один, за час, вырыл могилку. А теперь очень быстро, так же в одиночку, её, уже наполненную гробом, закапывал. Несмотря на свою занятость, он из глубины своего капюшона рассматривал Аллу, молодую, красивую женщину, стоящую совсем рядом. Она поняла, почувствовала это. Молодой, сильный и выносливый мужчина, мастеровой и работящий, обладающий красивым приятным голосом… может себе позволить лишь крайне редко, на расстоянии, украдкой посмотреть на женщину. Чужую женщину, своей у него не будет никогда.

Всё, закончились похороны. Алла честно отработала задание матери. Она сказала директору интерната: «Спасибо, до свидания», села в машину и уехала. Она потеряла целый день, она насмотрелась страшных и неприятных зрелищ, она устала. Домой, скорее домой. Борис уже уехал, она будет дома одна, она отключит телефон, она будет отдыхать ото всех и ото всего.

 

Алла выехала из Ивановки, вскоре вышла на федеральную трассу. И грянул дождь, ливень, стеной. Сплошная стена воды, мигом заливающая всё и вся. Вести машину стало сложнее, и скорость пришлось сбавить. Дворники машины, работая на максимальной частоте, не успевали очистить лобовое стекло, а начавшиеся сумерки ухудшили и без того плохую видимость на дороге.

Алла запомнила, наверное, на всю жизнь, те несколько секунд, когда шедшие в противоположном направлении машины вдруг стали кружиться, сталкиваться, а на встречную полосу, прямо на Аллу, вынесло фуру-длинномер. Отдельно тягач, отдельно фургон, «заломавшись» и перекрывая всю дорогу. И тот самый яркий кадр, когда светящиеся фары грузовика пронеслись в нескольких сантиметрах от Аллиной машины. Тормоза, уход вправо, широкая на том участке обочина и доля секунды спасли Аллу. И хотя она была честно пристёгнута ремнём безопасности, ехала не на дешёвенькой малолитражке, а на солидном джипе, где подушек безопасности больше, чем колёс, но десятки тонн гружёной, несущейся навстречу поперек дороги, неуправляемой фуры не оставляли ей шансов. Ну, разве что шансы на инвалидность. Аллу спасло лишь чудо.

Она проехала ещё несколько сот метров, увидела небольшой «карманчик» на дороге и припарковалась. Включила аварийки, выключила дворники и просто сидела в машине, глядя на струи воды, текущие по стеклу, и огни проезжающих мимо машин. Сейчас, только что, она была всего в нескольких сантиметрах от неминуемого столкновения. От, скорее всего, тяжёлых увечий, инвалидности и… лишь вопрос времени, участи тех самых инвалидов, которых видела сегодня в интернате. Как, оказывается, тонка и хрупка эта перегородка, разделяющая два разных мира. Мир обычный, общий для большинства, привычный для Аллы – и тот, другой, на выселках, для изгоев, виновных лишь в своей физической неполноценности, зачастую врождённой. И войдя в мир инвалидов, обратно уже не вернёшься, ты навсегда останешься там. И любой, пусть даже ныне здоровый, красивый и сколь угодно богатый, может в любой миг пересечь этот необратимый рубеж.

Алла вдруг поняла, как никчемно, бездарно она тратит свои силы, время, деньги, эмоции, жизнь, все свои двадцать пять лет. Магазины, тусовки, рауты, спа-салоны, пластические операции, опять магазины, поездки на тропические пляжи. Дура, зачем ей всё это? Зачем ей эта неудобная, увеличенная грудь, зачем ей намеченное через месяц наращивание бёдер, зачем ей менять форму ушей? Ведь можно сделать так, что, приговорённый всегда прятаться в капюшоне, Андрей, после пластических операций, смог бы жить полноценной жизнью, в обычном мире. Пусть не фотомоделью, пусть в парике и чёрных очках, но всё же не прячась от мира в убогом интернате для инвалидов. Зачем Алле заказанный мужем новый джип, этому ещё трех лет нет. На эти деньги можно устроить в интернате Новый год, с ёлкой, Дедом Морозом, подарками. Зачем Алла собралась, в который уже раз, осенью лететь с мамой на Мальдивы, зачем ей горные лыжи в Андорре? Можно раз в месяц устраивать День именинника в интернате и вносить хоть какую-то искру в их унылое, однообразное существование. Зачем ей столько ювелирных украшений, косметики, юбок, блузок, туфель, сумочек, которые спустя месяц после покупки валяются ненужным хламом в гардеробной? Можно, например, купить молодым инвалидам ноутбуки и оплачивать им Интернет. А если заняться протезами, новейшими, бионическими, возвращающими инвалида в обычный мир? Зачем прожигать жизнь впустую, когда можно наполнить её реальной помощью нуждающимся? Кто мешает Алле хоть чем-то помочь инвалидам, сирым и брошенным?

Алле вдруг стало очень стыдно за маму, которая вспомнила о своей родной тётке лишь в связи с её кончиной. И ни на какие сороковины мать не поедет, пройдёт этот родственный импульс. Ей уже не интересно, не звонит больше. Всё-таки правильно, что в интернат поехала сама Алла. Как много она там увидела, поняла. Как действительно светились счастьем лица и глаза бедных, обречённых инвалидов, искренне радовавшихся за бабушку Матрёну, что у неё не жизнь, так хотя бы похороны были настоящие. Они с чистым сердцем радовались не за себя, за другого. Эти люди, крепко обмолоченные цепами судьбы, обретшие истинное, внутренне смирение, были совсем лишены зависти. Той самой, что управляет обычным нашим миром. Неужели, чтобы быть чище, необходим столь жёсткий катарсис?

Алла дождалась, пока ливень поутихнет и спустя час продолжила свой путь. До дома добиралась долго, весь N стоял в автомобильных заторах. Многие улицы превратились в реки и стали непроезжими. Позвонил Борис, сказал, что в Москву передумал лететь и уже дома, ждёт её. Прекрасно, значит, Алла уже сегодня расскажет ему о своей поездке и о том, как теперь будет расходовать деньги, которые он ей выделяет. Ведь Алла может распоряжаться этими суммами по своей воле.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.