Миниатюра (записки жены снайпера)

Твоей сестре снятся странные сны, причем практически каждый день. Выдержит ли мой только что утвердившийся атеизм подобную атаку? Или это всего лишь попытка воспалённого и больного мозга нащупать хоть какую-то твёрдую почву под ногами? Ну да чего уж там…

Ты приходишь к ней почти каждую ночь, вспоминаешь детство, маму и беззаботную жизнь – жизнь, в которой ещё не было меня. Так говорит мне она. Во сне ты печёшь ей лимонный пирог, который вам в детстве делала мама, а потом подсказываешь, что сам рецепт можно найти в стареньком томике Ахматовой во втором ряду битком набитого книжного шкафа. И, просыпаясь наутро, она и впрямь обнаруживает там рецепт.

Ты чересчур откровенен с ней, почти до пошлости. Говоришь, что со мной больше не увидишься, что я никогда не приду к тебе там – в другом мире – что мне надо прекращать тебя ревновать и начинать жить заново. И всё же она меня не отпускает, она до сих пор не может мне простить.

Казалось бы, чего проще – навсегда выбросить из головы ту, которая пусть и невольно, но поспособствовала смерти твоего брата? Ведь непрерывный приток ненависти разрушает нервную систему. Но его не остановить, ты, Лара, словно та лошадь Диккенса, которая мчится под откос и рада бы остановиться, да тебя уже коляска сзади гонит.

Давеча он приснился тебе и сказал, что Бога нет. Всё-таки нет. Что же это за жизнь после смерти такая в этом случае? Переход в иное измерение мозговых импульсов? Разве такое возможно?

В любом случае, я уже знаю, что случившееся расставание – это итог, жирная точка. Войти в вашу семью и стать её полноправным членом мне так и не удалось, да и не удастся теперь – у Демина не может быть двух жён, с него и Маши довольно. Всё это безбожно глупо, конечно, но отчего-то мозг не покидает одна странная мысль – впрочем, вполне достойная Демина и его мышления: он ведь любит меня, и ты об этом знаешь, и поэтому ты до сих пор злишься: если бы он сказал тебе, что разлюбил меня, ты бы давно уже и думать забыла о моём существовании. Тебя сама мысль о том, что меня он любит больше, чем всех членов своей семьи вместе взятых, доводит до белого каления. Ты бы, кажется, согласилась на наш с ним брак и ребёнка, только бы он не любил меня, а я – его, но всё происходит против твоей воли, поэтому ты рвёшь и мечешь, поэтому ненавидишь и пытаешься доказать мне, что мы никогда с ним больше не увидимся. Не увидимся, тут ты права. Но вовсе не оттого, что он разлюбил. Обязательства и чувства других для него всегда были важнее своих собственных желаний, и тебе-то это должно быть известно лучше остальных. Поэтому ты и злишься. Разве не обидно осознавать, что твой родной брат, в которого ты влюблена почти по Моэму – как в мужчину – не отвечает тебе взаимностью? Разве не больно понимать, что он заботится о тебе лишь потому, что об этом его просила умирающая мать? Разве не съедает тебя мысль о том, что и в другой жизни рядом со всеми вами он будет лишь отбывать повинность, исполнять обязанность, а его душа в это время будет находиться совсем в другом месте? И больно, и обидно, и противно, и ненавистно. Прости меня, Лара. Настоятельно рекомендую прочесть рассказ «Сумка с книгами», уж ты-то должна оценить его по достоинству.

Впрочем, с тебя хватит и истории Байрона: не правда ли, это весьма романтично – прожить жизнь почти по Байрону? Правда, с одной лишь только стороны.

Через месяц тебе, вероятно, рожать, странно, что предстоящее событие никоим образом не волнует тебя, ведь это будет его племянник, если уж на то пошло. Странно, что тебя расстроила неспособность Крис иметь детей, мне всегда наивно казалось, что ты единолично решила приватизировать право Деминых на продолжение рода. Право же, у тебя остался ещё Кеша, но не подомнёшь ли ты его под себя, что так безуспешно пыталась сделать с Димой?

Временами я тебя ненавижу, а потом вдруг начинаю жалеть, хотя очевидно, что пострадавшей тебя назвать невозможно. Жалею за твою убогость и душевную болезнь, жалею за такую сильную и ненормальную привязанность к кровному брату, которая сама по себе аномальна, так как во имя этой привязанности ты готова была намотать на маховик репрессий кого угодно. Но всё чаще мне становится всё равно, существуешь ты или нет, снится он тебе или нет, и что вообще происходит в твоей чёртовой дешёвой, как распоследний ширпотреб, жизни. Хотя то, что ты ведёшь, жизнью назвать нельзя.