Миниатюра (записки жены снайпера)

Машка уже выбежала на крыльцо, когда я перехватил её, уцепился за локоть и грозно посмотрел в её пляшущие искорки глаз:

– Куда без меня намылилась?

– Димчик, ну я же тебе говорила, что у нас в группе новогодний корпоратив. Все без пар. Максимум кого можно привести – это подругу.

– Никуда я тебя одну не пущу, даже и не думай, – я накинул ветровку поверх футболки и отправился в гараж заводить машину.

– Ну Димчик! Со мной же будет Снежка!

– Я не знаю, кто такая эта твоя Снежка и не могу доверить жену неизвестно кому. Садись.

Она обожала ночные клубы трепетно и нежно, и в этом мы с ней различались. В полуподвальном помещении было темно и на всю мощь гремела какая-то безумная музыка. Как только мы вошли, на жену тут же набросилась визжащая толпа, которая потащила её на танцпол, но Маша вырвалась и направилась в сторону высокой фигуры, одиноко сидевшей за одним из столиков.

– Дим, познакомься, это Снежана, моя лучшая подруга. И как так вышло, что тебя не было у нас на свадьбе?.. – Маша недоуменно пожала плечами и присела рядом.

Моя до сумасшествия красивая жена на миг показалась мне бледным серым пятном рядом с той, кого она назвала своей подругой. Снежана была сногсшибательна во всех известных смыслах: высокая, стройная с шикарными тёмно-рыжими волосами и зелёными глазами с лёгкой поволокой. Я на секунду просто обалдел и так и уселся за столик с открытым от изумления ртом.

– Снежана – будущий дизайнер мужских костюмов, – продолжала щебетать Машка. – Она большая умница – сама выкарабкалась из детдома, сама встала на ноги и уже даже начала создавать собственные коллекции.

До конца вечера Снежана так и просидела угрюмо в углу в полном одиночестве: она не выходила на танцпол, где даже я пытался что-то изобразить, только чтобы Маша не досталась какому-нибудь другому партнёру.

Так и начались трудные взаимоотношения нашей странной троицы.

Уже через несколько недель я стал замечать, как мрачнеет моя Маша при упоминании имени Снежаны, а когда я предложил позвать её к нам в гости, она вдруг резко замотала головой:

– Боюсь, она не придёт.

– Нам надо ей помогать, раз у неё не осталось никого из родных. Нельзя её одну оставлять.

Маша отправила меня в гостиную смотреть телевизор и качать новорождённую Адель, а сама закрылась на кухне вместе со Снежаной. Они шушукались там под капучино, но делали это так громко, что отдельные фразы долетали до моего слуха, и я подкрался чуть ближе, поскольку меня насторожила тема их разговора – я.

– …Мань, – явно продолжала уже начатое предложение Снежана, – ведь неслучайно твои родители так резко выступают против вашего брака. Он ненормальный, как ты этого не замечаешь? Даже я это поняла, хотя видела его всего один раз…

– Да ладно тебе, – добродушно засмеялась Маша, – мне с ним очень комфортно. А чего родителям любить его? Они меня за дипломата прочили, а не за военного без роду без племени. Но мама смирится, никуда не денется, у неё всё-таки уже внучка растёт…

– Да бог с ней, с мамой твоей! Ты же сама мне рассказывала, каким он дурным из командировок возвращается! Не боишься, что однажды он топором тебе голову проломит?

– Да он себе скорее её проломит, чем мне. До знакомства со мной он и вправду дурным был, но сейчас сильно изменился в лучшую сторону. Его Делька сделала очень мягким и податливым. Думаю, что мы со временем совсем притрёмся, и ссор не будет вообще.

– Я бы на твоём месте сто раз подумала, прежде чем рожать детей такому мужчине…

Ненависть Снежаны ко мне не знала границ: она стала часто гостить у нас и постоянно накручивала Маню против меня, что неизменно кончалось вселенской руганью. В конце концов, не взирая на всю мою жалость к детдомовской девочке, я волевым решением запретил жене водить её к нам в дом, и на несколько месяцев мы погрузились в мир, покой и гармонию. Которая внезапно нарушилась аварией, унёсшей четыре жизни…

Родители Маши настояли на том, чтобы хоронить её в её родном городе – Самаре, и мне пришлось тащиться туда и выслушивать их нотации, ибо мы с ней были мужем и женой лишь перед Богом, так и не успев узаконить свои отношения на государственном уровне. Я едва держался на ногах, когда гроб начали забрасывать землёй, но в этот момент кто-то ловко подхватил меня за локоть и не дал упасть, позволяя опереться на своё плечо. Я обернулся и увидел Снежану в строгом чёрном костюме. Её роскошная рыжая грива была гладко зачёсана и убрана в пучок под прозрачным тёмным шарфиком. Она не проронила ни единой слезинки, но была смертельно бледна той больной чахоточной бледностью, что отмечалась на лицах умирающих ещё около века назад.

Я предложил отвезти её назад в Москву на своей машине, поскольку приехала она поездом и обратного билета ещё не купила. Тогда-то по её глазам я и понял, что она чувствует и в чём призналась мне лишь через год. Иногда я задумываюсь о том, как странно распределяет жизнь порции любви между людьми: часто ту, что обычно хватает на двоих, наделяя их долгим семейным счастьем, она вручает одному, заставляя его мучиться и сжигать свои внутренние резервы в бесплодных попытках обрести хоть что-то в ответ. Помню, я смотрел на неё и не мог не восхищаться её красотой, её талантами, скромностью; я даже нашёл объяснение её прежней ненависти ко мне в ревности, ибо она была очень ревнива. Но ни в одном закоулке своей души я не мог отыскать ни капли любви к ней. Я хотел её любить, я пытался полюбить её, я попросил дать мне немного времени, чтобы взрастить это чувство, но сам лишь по уши втрескался в Светку, и если бы она не обманула меня, то мы до сих пор были бы вместе, а Снежана так и продолжала бы страдать и изнывать от безответного чувства. Впрочем, так вышло бы лучше для всех и, в первую очередь, для Пересветовой.

Итак, для меня всё началось сначала, только, наверное, было проще – она стала жить со мной, её полюбил Кеша, жизнь вошла в привычную колею, и именно тогда на свет божий выплыла Ленка. Подожди я немного, не гони лошадей со Снежаной, и всё могло бы сложиться иначе, но встретить главную любовь своей жизни через полтора года после смерти любимой жены и почти сразу же после того, как сделал предложение другой женщине, полностью от тебя зависящей эмоционально – равносильно выстрелу в грудь – лежишь на земле, не можешь ни дышать, ни даже пошевелиться. Вот она, такая близкая и желанная, стоит только руку протянуть. Но рука у тебя налилась свинцовой тяжестью, а к земле словно оковами приковали, и ты лежишь и обливаешься кровью, понимая, что ничего не можешь сделать…

Наверное, я какой-то неправильный. Другие мужчины годами так живут – любят одну, детей им рожает другая, и даже умудряются быть счастливыми при таком раскладе. А у меня даже эрекция на Снежану пропала, но она искренне полагала, что это всё от усталости после командировки…

Когда я, наконец, честно признался Снежане, что не могу её любить и ухожу, она тут же метнулась к окну. Едва успел ухватить её за волосы. Потом оказалось, что кто-то рассказал ей о Пересветовой. Я несколько раз спасал ей жизнь и клялся, что у меня никогда не будет другой женщины. Боюсь даже представить, что почувствовала она, когда узнала о нас с Ленкой…

Ленка… что же мне делать с тобой…