Потеха времени - 2

Городское

Закрыло горизонта веко
Налитый кровью солнца глаз.
Как повелось с начала века,
Ночь в койку неба улеглась.
Сквозь дыры в старом одеяле
Синели стылые клочки,
И трубы спешно надевали
На город дымные очки.
Я плыл извилинами улиц
В железо-каменном мозгу.
Аккорды первые взметнулись,
Трамвайной музыки разгул.
Гул радужный навис, трезвоны,
Мышиное шуршанье шин,
Сирены трезвые резоны,
Гудки встревоженных машин,
Толпы невнятный разговор,
Шагов весёлая чечётка,
Красноречивый светофор,
И смех ребёнка странно чёткий.
И провода на муть тумана
Легли, покорные ужата,
Ликует сердце меломана:
Скрипичным знаком дым впечатан.
И вот промчались искры-ноты,
Ужей целуя с лёгким треском...
Казённой музыки длинноты
Звучали диссонансом резким.

            1953, Киев

* * *

На библейском курорте в Эдеме
Бог-отец учинил самосуд.
За греховную склонность к богеме
Дети тяжкую кару несут.
Был небрит Он, в измятой пижаме.
Это грех первородный. Нельзя.
И рождаются дети ежами,
Мать увеча, друг друга разя.
Эти иглы наружу мечами,
И никто не ушёл от меча.
Мы же только молитвы мычали,
И в крови погибали, мыча.
Но у сильных случается тоже,
Любят плотницких жён короли.
Был мальчишка, как все, иглокожий,
Только иглы вовнутрь росли.
Не кричала Мария, рожая,
И потом не кололся малец.
Колосок был того урожая,
Что подымет земля, наконец.
Каждый день четвертован и распят
На иголках своих и чужих.
Принял он нашу лютую распрю
За грехи и ежей, и ежих.
Ну, а те понемногу зверея,
С голодухи, устатку и ран,
Порешили младого еврея,
Разогнали его христиан.
Им не сладко, лютуя как прежде,
Власти скоро расправу вершат.
Но земля не сдаётся в надежде
На своих аномальных ежат.
И вокруг всё не так уже голо,
Поворот ощущаю в крови
От цинизма наружных иголок
К благодати христовой любви.

           1970, Киев

* * *

На садовой скамейке
Лоскутный ковёр.
Этих листьев камеи,
Как судьбы приговор.
Стайки тонких флотилий
И бухточки луж
Разбудили рептилий
Песнопений и служб.
Осень, осень,
Золотая пора.
Ерунду мы выносим
Из избы, со двора,
Из страны потрясённой,
Как из сонной глуши
До поры не спасённой
Души.
На садовой скамейке
Лоскутный ковёр.
Я веду, как умею,
С судьбой разговор.
А удары всё чаще:
Увяданию гимн,
Этим листьям летящим,
Этим веткам нагим.
Осень, осень,
Вот такая пора.
Ерунду мы выносим
Из избы, со двора.
Из страны потрясённой,
Как из сонной глуши
До поры не спасённой
Души.

            1975, Киев

* * *

Нас представили и вы
Улыбнулись мне.
Я подумал, вот чёрт,
Улыбнулась, как во сне,
Ну, а я, ну, а явь здесь
Непричём.
Музыканты в чёрно-белом,
Чёрно-белое к лицу им.
Вы прекрасны, донна белла!
Мы танцуум.
Я гляжу на вас, гляжу,
Даже в горле пульс.
Я подумал, беда,
Пропаду ведь.
Ну, и пусть,
Не пропали б музыканты,
Кто куда.
Музыканты все в лиловом,
И лиловое к лицу им.
И ни слова,
Ни пол-слова.
Мы танцуем.
Я гляжу на вас, гляжу,
В голове кисель.
Я подумал, конец,
И сказал, мадмуазель,
Не угодно ли нынче
Под венец?
Музыканты в ярко-красном.
Ярко-красное к лицу им.
Всё прекрасно,
Всё напрасно.
Мы танцуем.

            1975, Киев

* * *

Я с капитаншей пробовал по-разному,
Искал я к ней особенный подход.
Все неудачи, как удачи праздновал,
Но не берут меня на параход.
Команда, объясняет, здесь отборная,
Рубашки чистые, как в самый первый день.
Твои же песенки какие-то заборные,
И дух тяжёлый, словом, дребедень.
Не уходи, послушай, недотрога,
Пусть продан перегаром за версту,
Нет ничего естественнее Бога,
И я молюсь святому естеству.
На это капитанша без внимания.
Отчаливай, матросик, и – пока.
У нас такая, брат, каюк-компания,
Коль не уймёшься, враз намнут бока.
А мне неймётся. Что без капитанши?
Хоть по миру да «миру мир» орать.
Я через год намного буду старше,
А через два – и вовсе помирать.
Так погоди, послушай, недотрога,
Пусть продан перегаром за версту.
Нет ничего естественнее Бога,
И я молюсь святому естеству.

            1978, Сиэттл

* * *

Я читаю чужие стихи,
Как считаю чужие грехи.
Прозревая движения завязь,
Навострю я как лезвие зависть.
А по лезвию задом скользя,
Позавидуешь, злее нельзя.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
И шепчу я неистово, страстно:
Боже мой, как чужое прекрасно!

            1990, Колумбус

* * *

Я гляжу, гляжу на эту,
на мерцающую даль...
И не жаль меня поэту,
это мне поэта жаль.

            2008, Киев

* * *

Центральный нападающий,
Финты, обманы, трюки...
У вратаря, естественно.
Опустились руки.

            2009, Бонита Спрингс

* * *

Мяч на отметке.
Нападающий не зря
Последняя надежда
Вратаря.

            2009, Бонита Спрингс

* * *

Родился.
Жил.
Играл в футбол.
Спасибо.
Слышу:
Not at all.

            2010, Бонита Спрингс