Ночь на мельнице

 

 

 

В одной из недавно основанных сунженских станиц жила переехавшая с низовий Дона на новое место семья Дубининых. Ключевое слово – жила. Двадцать лет назад в станицу приехали три брата – Михаил, Василий и Максим. Тут же все трое женились на переселенках из Малороссии. Три свадьбы сыграли с разницей в неделю. Через несколько месяцев погиб Максим, Ольга пережила мужа на пять лет и умерла от болезни. Спустя год после приезда Михаил и Василий вместе со своим полком попали в окружение – из этого боя вернулся только один израненный хорунжий, который всё равно скончался от заражения крови. Бездетная Наталья, погоревав о Василии, нашла другого мужа и вместе с ним уехала из станицы. Анна осталась с единственным сыном от Михаила – Кириллом.

Сейчас Кириллу Михайловичу уже девятнадцать лет. Он вырос смелым казаком и настоящим мужчиной, несмотря на исключительно женское воспитание. В это же время начал свою кампанию небезызвестный Шамиль. Терское казачье войско было мобилизовано, станицу покидали даже полки второй и третьей очереди.

– Кирюша, сынок! – Рано постаревшая женщина выбежала из дома.

– Матушка, простились ведь уже. Ты знаешь, я не люблю затягивать. – Парень уже положил руку на шею своему Сивке.

– Кирюша, прости меня старую, забыла совсем, образок вот тебе на дорогу. Серебряный.

Образок представлял собой пластинку белого металла с изображением Георгия Победоносца на цепочке. Поверх пластинки надевался матерчатый чехольчик – чтобы металл не потемнел от пота.

– Мама, а ты где его взяла? – Протянул Кирилл.

– Купила.

– У жида?

– Ну да, а что? И он человек Божий, под одним с нами небом ходит.

– Да я и не говорю ничего… Спасибо, матушка. Храни тебя Бог.

Мать поцеловала сына в лоб и ещё долго стояла у крыльца, глядя вслед поднимаемой Сивкой пыли. Сорокалетняя старуха.

– Парни, скачите на сбор без меня, я сейчас, только заеду кое-куда.

– Кирилл, ты куда?

– Долго рассказывать, Макар. Хочешь – поехали со мной.

Парни намётом подскочили к мирно бредущему по пустынной улице Иосифу с двух сторон.

– Мы тебя не отвлекаем от очередного обмана, собака? – не спешиваясь, спросил у жида Кирилл.

– Что вы говорите, добрые казаки? Какой обман? Иосиф никогда никого не обманывал, тем более таких бравых воинов, как вы. – Еврей завертел головой, глядя снизу вверх то на Макара, то на Кирилла.

– А когда ты продал Анне Митрофановне оловянный образок как серебряный – это не обман ли?

– Какие образки, какие Анны Митрофановны? Я ничего не знаю! – Иосиф утёр рукавом выступивший на лбу холодный пот.

– Вдове Анне Митрофановне ты продал недавно вот этот образок. – Кирилл показал пластинку. – Так?

– Так. Но клянусь Богом, это чистое серебро!

– Я не вчера родился. Этот образок слишком лёгкий для серебра, он весит столько, сколько весило бы олово! Моли своего Бога за то, что я сейчас уезжаю, и у меня нет времени хорошо тебя проучить, но скоро я вернусь.

Кирилл замахнулся на жида плетью, но посмотрел на его жалкое трусливое лицо и не стал «портить ему шкуру».

– Что же ты его не ударил? – спросил Макар Кирилла, когда они нагнали станичников.

– А чем тогда я буду лучше его? Он обманул вдову, воспользовавшись её слабым зрением и доверчивостью, а я, стало быть, ударил бы его, воспользовавшись его беззащитностью? Нет. Мерзко это.

– Как знаешь, я б его насмерть запорол, вздумай он над моей матерью издеваться.

Кирилл пожал плечами и в ответ ничего не сказал.

– Вот верите ли, всю жизнь боялся тесных мест. Даже иной раз и в дому, ежели он маленький, дурно становится. И сейчас вот такое ощущение, что стены вот-вот сомкнутся. – сказал Макар, когда около пяти десятков станичников въехали в узкое ущёлье. От одной стены до другой такое расстояние, чтобы могли проехать четыре всадника в ряд.

– Не каркай! – оборвал его один из старых казаков. – Коли ущелье не по нраву – коня подгони, а казакам душу не трави, без тебя тошно.

Макар сделал обиженное лицо и замолчал. Кирилл, как и все, ощущал какое-то давящее беспокойство, странное предчувствие терзало его, когда он зачем-то посмотрел наверх, на самый гребень, и заметил там металлический отблеск. Его сердце бешено заколотилось, и язык немедленно присох к нёбу. Пересилив себя, он медленно приблизился к старшему.

– Ермолай Тимофеич, за нами следят вооруженные люди, я видел, как блеснуло ружейное дуло, – тихим шепотом сказал он.

– Точно? – так же спросил его казак.

– Точнее только в тыкву с двух шагов попасть.

– Ну, смотри, если пустое сказал, лично выпорю.

– Да я уж и сам не против узнать, что зря потревожился.

– Щегол… Казаки, в намёт! Без вопросов! – последнюю фразу Ермолай Тимофеевич выкрикнул, и сам подал пример, стеганув своего коня плетью.

Вокруг тут же засвистели пули. Две из них сбили замешкавшихся всадников с лошадей, вероятнее всего, убив. Прочие плющились о стены ущелья, подчас пролетая буквально меж конских ушей. Выскочив на открытое место, казаки увидели направляющихся к ним верховых горцев, сотни полторы. Они вытащили заткнутые сзади за пояс по сунженской традиции пистолеты, сделали по выстрелу в сторону неприятеля. Когда расстояние сократилось примерно до двадцати метров, Ермолай скомандовал:

– Сунженцы, в шашки!

Все обнажили оружие, кто-то даже взял в левую руку кинжал. Две конные массы столкнулись на полной скорости и увязли друг в друге. Кирилл с видимой лёгкостью, пользуясь только последней четвертью клинка, перерезал вены на шее одному противнику, полоснул по хребту другого, ткнул ещё одного в грудь… и получил удар в висок. Всё вокруг стало размытым, неясным и каким-то несерьёзным, ненастоящим, шутейным. Он потерял сознание.

Придя в себя, Кирилл почувствовал, что у него страшно болит голова, и затекло всё, что только могло. Открыв глаза, он понял, что сидит на земле связанный, лицом вниз. Рядом он услышал речь, которую узнал бы, даже если бы говорящий использовал русский язык, по одной только интонации. Чечены. Кирилл повернул голову, чтобы увидеть, кто говорит. Он увидел трёх абреков в чёрных черкесках. Судя по лицам – братья. Вдалеке, в какой-то балке, были видны те самые поредевшие полторы сотни. «Теперь уже скорее сотня, и то, наверное, неполная», – отметил про себя Кирилл.

– А, второй гяур тоже очнулся. Молодец. От такого удара кто другой бы околел уже, – сказал один из них, щурливо улыбаясь. Я возьму на себя смелость, уважаемый Читатель, приводить речь абреков в литературной обработке, чтобы облегчить восприятие. – Только тебя мы и дожидались.

Кирилл покрутил шеей, чтобы увидеть «первого гяура», позвонки жутко хрустнули, и он встретился глазами с Макаром. Парень выглядел измученным, и словно принявшим какое-то нелёгкое решение.

– Нам с братьями стало жаль добивать таких отважных воинов, поэтому…

– Где остальные казаки? – В горле было сухо, и Кирилл едва слышно просипел эти слова.

– Все неверные, кроме вас двоих, приняли смерть от нашего оружия возле того ущелья. Так вот, мы видели вас в бою и посчитали, что Шамилю не помешают такие джигиты. Вы ещё молодые, вам ещё не поздно покинуть отару и присоединиться к стае.

– Чего тебе надо от нас? – исподлобья глядя на говорящего, спросил Кирилл.

– Мне – ничего. Это нужно скорее вам самим. Если вам не нужна смерть. Вот вам два пути: принять истинную веру, стать нам назваными братьями и вместе с нами присоединиться к Шамилю, либо умереть. Что скажешь ты? – Абрек ткнул пальцем в сторону Макара.

– Я хочу жить, развяжите меня, братья, – ответил казак, уперев взгляд в землю.

– Вот это решение, достойное мудрого, – одобрительно кивнул оратор и сделал знак своим братьям. Те сняли с Макара верёвки. – Но помни, предав братьев, ты не успеешь увидеть весь цикл луны, когда тебя уже зарежут. Иди к прочим молодцам. А что скажешь мне ты?

– Хорошо, когда волки бегают по лесу. Хорошо, когда собаки стерегут дом. Плохо, когда волки крадут овец, и волкодавам приходится гоняться за ними. Но ещё хуже, когда волкодав уходит жить к волкам. Он не будет за это в чести ни дома, ни в чужой стае. – Последнее предложение он почти выкрикнул вслед Макару. Тот дёрнулся было обернуться, но только ссутулился и пошел дальше. – Это всё, что я хотел сказать тебе, волк.

– Воистину, твои слова достойны мужчины, но это означает лишь, что у тебя, верно, хватит сил с честью принять смерть. Это будет нелегко, так как ты будешь примером. Примером для тех, кто откажется нам подчиниться.

Довольно скоро в землю вкопали небольшой столб, под него подложили связку хворостин, политых смолой. К этому столбу привязали Кирилла. Дым был виден на расстоянии в пару вёрст.

Прошел день. На поиски не пришедших вовремя казаков был отправлен отряд из трёх человек. Они нашли место битвы, по следам, ведущим от него, нашли и место короткой стоянки. И обгорелые останки человека, рядом с которыми в землю была воткнута казачья шашка – наверное, принадлежавшая покойному.

– Гляди, чего они сделали, нехристи, – сокрушался седой казак. – Нешто можно этак издеваться-то?..

Следопыт помоложе заметил, что на шее трупа что-то висит. Цепочка и какой-то подвес к ней, сильно закопчённые. Стерев сажу рукавом, он увидел образ Георгия Победоносца.

– Епишка, гляди, серебро, – подозвал он своего сверстника.

– Да ну, олово какое-нибудь.

– Да ты что, серебро это, вот те крест! Чистейшее!

Следопыты долго разглядывали отмытый в реке серебряный образок.

 

 

*   *   *

 

Сидевший всё время рассказа как на иголках Сергей едва не подскочил, услышав далёкий петушиный крик.

– Ну вот, ночь уже и кончилась. Пойдём теперь спать. И, чур, не халтурить, если до полудня кто встанет – пусть пеняет на себя! – весело провозгласил Пётр Петрович.

Мне предложили отдельную комнату с кроватью, но я отказался и спать лёг вместе со всей компанией на сене.