Разные стихотворения

Периферия

Край мечтаний фарисея –
Связи, грязи, мат да блат.
Полупьяный крик "Расе-ея-а!.."
Увенчает голь бравад.
 
Лучше опусти ресницы –
Не с кем бросится в разгон.
Невозможно объясниться,
Не срываясь на жаргон.
 
Лучше памятью согреться,
Чем, играючи в живых,
Затеряться, затереться
В жути лестниц винтовых,
 
В желтой жути коридоров,
В пыльном празднике углов,
Где не убран труп раздора –
Жалкий кухонный улов
 
Коммунальных перепалок
Без надежды на разъезд:
"Все пропало! Все пропало!"
Пахнет кошками подъезд.
 
Пахнут старым жиром плиты.
Дверь плотнее затвори.
Мы – забыты, "планом" крыты –
Спим в глуши периферий.

Вечное прощание

                        "...и сколько помнится, прощался."
                                                         Б.Пастернак

Бой часов. Осенний мир прозрачен.
Поздно. Бой часов. А осень медлит
Этот год ушедший обозначить
Восковой тоски прозрачной меткой.
 
Золотом дерев да солнца ложью
Навевает все одно и то же –
То, чем год до тла сожжен и прожит,
Что забыть теперь уж невозможно.
 
Уходящая моя, моя чужая,
Дни разлук мы точно четки нижем,
Жалуясь, кляня и провожая.
Но, клянусь, никто мне не был ближе.
 
Никогда, в виденьях горьких множась,
Не росла так память, неизбежна.
Никогда так страстно безнадежность
Не желала светлой стать надеждой.
 
Не было на белизне бумажной
Строк странней – прочтешь и удивишься.
Никого я не любил так страшно –
Ты не зря меня, мой свет, боишься.
 
И не зря ты, поступью незрячей,
Тщишься обойти объятий петли.
Снова ты. Осенний мир прозрачен.
Поздно. Бой часов. И осень медлит.

1980

Т.Н.

Я узнаю тебя по выраженью глаз
Чужих, но чем-то все-таки похожих,
И времени снимаю тонкий пласт
И в прошлое ищу укромный лаз,
Которого, конечно, быть не может.
 
Я узнаю тебя, я в твой вживаюсь след
И узнаю по ветки мановенью,
По фотографии, которой столько лет,
По памяти (с нее и спроса нет),
По непонятной жажде откровенья.
 
Я узнаю тебя по первым петухам,
По небесам, роняющим пушинки,
По легким, замирающим шагам,
По нежности, по собственным стихам,
По стуку старой пишущей машинки.
 
Я узнаю тебя по приступам тоски,
По городам, чужим и нелюдимым,
По нереальной грации руки...
Мы в этом мире так полярно далеки,
Что в высях вечности уже едины.

1978

Ноябрь

Как хаос арматуры – рощи.
Игра прорех – простор окну.
Вновь ноября неровный росчерк
Жизнь желтизны перечеркнул.
 
И поздно вздрогнуть, оглядеться
И, приложив ладонь ко лбу,
Вздохнуть. Уже не отвертеться –
Уже бросаюсь наобум
 
Навстречу – явно! – пораженью
Под тягостный оплыв небес
Других спокойному движенью
Наперекор, наперерез.
 
Туда, где ветра дикий запах,
Где мертв часов усталых бой,
Где ночь кончается внезапно,
А начинается – тобой.

* * *

Оставь меня, не надо, откажись –
Невыполнимо то, о чем просила:
Такая вот чудовищная жизнь,
Которую никто прожить не в силах.
 
Оставь меня и не смотри с укором –
Я не умею счастьем ворожить
И смерти поддаваться уговорам.
Все ложь. Есть только страшный мир, в котором
Остались мы. И – долго-долго жить.
 
Не говори о жалости и страхе.
Я слишком жив, и слишком боль остра,
И в памяти, и в черных крыльев взмахе
Запечатлелся вечной бездны страх.
 
Не говори об ангелах и Боге –
Ты их имен не знала никогда.
И благодати чистая вода
Ушла, разбившись о твои пороги.
 
Ты все о счастье? Хватит, откажись.
Не видишь, свет его – страданье оку.
От жалости и страха мало проку,
Когда живешь чудовищную жизнь,
Которая по силам только Богу.

1980

* * *

Никто не знал. И я не знал.
Сама судьба того не знала.
Мой город столько лет не спал
И ждал меня в дверях вокзала.
 
И прямо с поезда пристал
Ко мне и встречей рад упиться.
Но эта радость не проста –
Так рад сообщнику убийца.
 
Я говорю ему: "Оставь
Пока – ведь я теперь надолго.
Мы вместе встретим ледостав
Над изуродованной Волгой.
 
Мы сговоримся, но потом.
Потом. Когда-нибудь, но скоро
Ты ввалишься в мой желтый дом,
Что прошлым надвое расколот.
 
Тебе откроется секрет
О том, как неспокойно в мире,
Как кошкой белой бродит бред
По жуткой, без нее, квартире,
 
И как в суровейшей из схим
Не говорят, не ждут, не плачут,
И как слагаются стихи,
Не пачкая себя удачей."

1979 – Самара

Москва

                        В.Енокяну

Не от неторопливого бега
Исчезающих в Лете лет
Этот город сед, не от снега –
Этот город от страха сед.
 
От молчания сна не ожил.
Вечной вьюги визжит волчок.
Дверь закроем – щелчок, молчок.
Тянет палец к губам прохожий.
 
И ни голоса, и ни звука –
Будто мертвых играют роль.
Тянет палец к губам – пароль.
Тишины круговая порука.
 
Тяжесть штор, тяжесть век –
Ни эха. Западня – ни следов, ни мет.
Этот город сед не от снега –
Этот город от страха сед.

1978, Москва

В. Енокяну в Воркуту

                                    "Во глубине сибирских руд..." 
          
                                                     (А.С.Пушкин) 


Недонабедокурили мы – нас и недоказнили.
Ни взлететь, ни упасть после этой недоброй игры.
Жуй молчанье. О, пир захолустной поры –
Пир пустот под мерцанье покойницкой гнили.
 
Полыхнуло и тлеет под сердцем – невидимо, глухо.
Пересохшему нёбу чужд змеиный извив языка.
Мудрецы и герои – на небе. А здесь – на века –
Понт полярный да вместо цикуты – сивуха.
 
И ужасны пространства бездушного душного лета!
В них – ни Бога, ни скорби. Только похоть и жар.
Только город в дырявом кармане бессмысленно сжал
Раскаленной ладонью бессмысленный грех пистолета.
 
Отсидимся пока. Будет осень. А осенью выжить
Много проще, да и смерть несказанно добрей.
Это – время любви и ухода, когда в ноябре
Остывает огонь и понятливость душами движет.
 
Это время холодных дождей нам прекрасно подходит.
Мы ж не кошки бездомные, чтобы бояться дождей.
Мы – бездомные просто. И в нашей бездонной нужде
Оправданье молчанью и крику, и страху находим.
 
Значит, так – отсидимся пока. Горечь?.. Горечь растает
И осядет в глубоких, как трещины, складках у рта.
Станет некому мстить. Заструится с перстов доброта.
И Господь не оставит тебя. И никто не оставит.

1978, Самара.

* * *

Не лгите мне – свирели вьюг
Не отзвучали.
И каждый вечер я даю
Балы печали.
 
Там нота тешит боль виска
И плачет всуе.
Там танец госпожа Тоска
Со мной танцует.
 
Глядит в глаза, ведет к окну,
Манит в объятья.
Игриво просит расстегнуть
Крючок на платье.
 
Так полон сна ресниц узор
И влажно томен.
И одиночества разор
Пирует в доме.
 
Раплывчатый рисунок вьюг –
В оконной черни.
Балы печали я даю
Ежевечерне.


1978, Самара.
1980

Отъезд

                        1.
 
И вот опять срываюсь я на крик:
"Живут же люди – с них и взятки гладки!"
А мне – в эпилептическом припадке
Весь искорежен расставанья миг.
И кажется, Сам Бог не все постиг
Еще в творимом им миропорядке.
 
Все душераздирающее – речи.
У милых лиц – гримасы боли резче.
Безумнее и горше – взмахи рук.
Орет "Разлуку" хрипло черный кречет,
И ложным обещаньем скорой встречи
Я целование – иудино?! – дарю.
 
Ну вот и всё. Застыв в дверях вокзала,
Прости мне, Русь, что сердце вдруг устало
Переживать твой черно-алый бред.
За тщетный бег от бесконечных бед
Прости и знай, что лучше мне не стало.
Какая боль уж только не пытала.
Какой вины на мне уж только нет.

1991


                        2.
 
Все пройдет. И зима заметет
Там, в России, дома и могилы.
Лишь безумного сердца полет,
Этой птицы больной перелет,
Досягнет до Отчизны немилой.
 
И оно там останется жить.
И оставит меня, и обманет.
И заставит опять ворошить
Память ту и как-будто бы жить.
А само будет – там – сторожить
Улиц глушь да безумие мамы.
 
Там – пойдет колобродить-бродить
По пурге в жути уличных линий,
С безымянской шпаной разводить
Тары-бары "по фене", бродить.
И покинет меня, и покинет
На-все-гда, и пустые года
Электричкой пустой пронесутся,
И упьются собой вдрабадан,
И уснут, и уже не проснутся
Никогда, никогда, никогда.
 
А в России пурга заметет
И оконные рамы и раны.
И безумного сердца полет
До Отчизны родной досягнет.
И забудет далекие страны
Сердце, и без меня заживет.
Вольной птицей больной обернется,
Чей безумен прощальный полет.
 
И ко мне никогда не вернется.

2001

Эмигрант

Налей мне темного вина –
Я выпью, не дыша, до дна
Воспоминаний яд горчащий
За сердце, бившееся чаще,
За ту, которая одна,
Что прежним именем звала
И в губы целовала жарко...
 
Задумавшись, запнулась парка
И нить случайно порвала.
 
И, спохватившись, впопыхах
Пошла плести совсем другое,
В судьбу какого-то изгоя
Вплетая боль мою и страх.
 
Чужая жаркая страна…
 
Налей-ка мне еще вина.
Оплачу с прошлым я разлуку
И эту жизнь, что сплетена
На скорую богини руку.

2001-12-25

Т.К.

                 "А может, даст Бог, встретимся еще на этом веку" 
                               
                                                       (из письма)

Другая женщина – иного солнца свет,
Иной земли, мне незнакомой, дали,
Бес-крайние, иного счастья бред
Мне сладко лжет, и приступы печали
Иных морей зеленою волной
Нахлынут, не изведанные мной
Доселе, и с полоской острой стали
Приступят к горлу.
 
Едок и незрим,
Отечества былого горький дым
Ест очи и газетною побаской
Нас мучает, побаской пустомель...
 
Другая женщина – за тридевять земель,
Из-за медвежьих хмурых снов Аляски
С печалью тою струи Вашей ласки
Приносит мне иных морей Гольфстрим.
Поверьте, ею я в живых храним.
 
И даже мнится... мнится, что любим,
Как в прошлом, проклятом, блаженно-ложном,
Как в те года безумных юных странствий,
Где было все не страшно и возможно.
Но перекрыто прошлое таможней.
И дуболомы, пьяные от чванства,
Нам не дадут ни визы, ни гражданства,
Ни yellow-, ни green-, ни credit-card.
Во времени дороги нет назад.
 
Уж заполночь. И головою вдоволь
Побившись в стену, призываю сон
Вотще в провале черной ночи вдовой,
Сном позабытой, и мечтою новой
О встрече с Вами диких мыслей сонм
Утерянный мне заменяет сон.
 
По лествице, протянутой с созвездий,
Нисходит некто с запредельной вестью.
И знаменье творит его щепоть.
И тихий шепот: "Властен в том Господь".

2002

Поэт в Беэр-Шеве*

Исход субботы. Темен небосвод.
Хамсин** сухой горячей пылью дышит.
Компьютер нем. А он... Он хмуро пьет:
"Погода чертова! Хамсин меня убьет.
Соб-бачья жизнь – опять никто не пишет.
Ни-кто..." Тоски угрюмый беспредел.
И вдохновенья призрак улетел.
 
А жизнь – как жизнь: жестока и проста.
С измятого газетного листа
Священные каракули иврита
Оповещают: "Столько-то убито..."
И далее – убористым петитом –
Идут убитых этих имена.
Орут соседи, и – почти война.
 
Мерцают старой почты письмена
Со старого овального экрана.
"Не пишут из России, и она,
Далекая-далекая Татьяна
Не пишет." Душно, и почти война.
Война – общенародный сдвиг по фазе.
Опять кого-то замочили в Газе.
 
А в будущем – египетская тьма.
А жизнь проста, жестока и напрасна.
Война ... Атас! Страна сошла с ума –
Закрыли все веселые дома
И выслали украинок прекрасных.
Увы. И всех в сердцах назвав на "мэ",
Охота сделать жизни резюмэ.
 
На Севере, в России, снег, поди,
И до идиотизма – перестройка.
Куда летишь, родная? Осади!
Валит в веках лихая Птица-Тройка –
Тачанка, паровоз, головомойка,
Истории Олимп, ее помойка –
А ты как зверь с дороги уходи
С привычной болью ноющей в груди.
 
Почти война. Соседи голосят.
Горячие, чернильны ночи крылья.
"Зачем дома веселые закрыли?
Да, нешто, делать в руку в пятьдесят!"
 
Просматривает, пальцами хрустя,
Ряд строк неровных. Кашляет от пыли.
И громко вслух: "Да сколько бы ни крыли,
Меня прочтут потомки и простят.
Ведь любят нас потом – когда зарыли."

Израиль 2002-2003
 
*Беэр Шева – город на Юге Израиля
**хамсин – сухой горячий ветер, дующий с Юго-Востока и несущий с собой мельчайшую пыль.

Монолог к Ахиллу

Ты обиду забудь, Ахиллес –
О Патрокле подумай, о друге.
Ты – герой. Твои тяжкие руки
Как лозу рубят вражеский лес.
А Патрокл – он дитя, Ахиллес,
Храбрый мальчик, что в драку полез.
О Патрокле подумай, о друге.
 
Я и сам, ты ведь знаешь, Пелид,
В сердце злую лелею кручину.
Я и сам, наглотавшись обид,
Бросил все – убежал на чужбину
Испытать роковую судьбину.
 
Жизнь проходит, а сердце болит.
Так нам боги судили, Пелид.
 
Я, хотя на чужбине тужу,
Волю светлых богов не сужу
И по внутренностям не гадаю.
Я себя, как могу, соблюдаю:
 
С незнакомыми водку не пью
И с "мимозами" "роз" не рифмую,
За зеленым сукном не блефую,
Грозноликих вождей не пою.
 
Год сменяет в забвении год,
Да сердечной усталости гнет.
 
Я устал от убитых людей
И от этого вечного лета.
Ядовитой пыльцой "марафета"
Сушит ноздри хамсин-лиходей.
Как-то так – ни идей, ни плетей.
Лишь земля, добела разогрета,
Принимает убитых людей.
 
Жизнь проходит, а сердце болит.
Вознесем всесожженье, Пелид,
Всеблагого Владыку понежим –
Люди, персть мы земная понеже.
 
Будто гривы коней вороных
Вьется дым приношений двойных.
Сердце поедом гложет кручина,
Множит ночью недобрые сны:
На поля иудейской войны
Провожать полурусского сына.

2002

* * *

Как необъявленной войны
Смертельны тайны,
Так сны несбывшейся весны,
Как смерть, случайны.
 
Молчание почище слов
Необъяснимо.
Ты миражом случайных снов
Проходишь мимо
 
Там, за пределом – как он груб! –
Границ, таможен,
Где даже легкий шелест губ
Едва возможен.
 
Проходишь ты – хоть пой, хоть вой.
Такая лажа!
И неусыпный наш конвой
Всегда на страже.
 
Проклятый прошлого конвой
Всегда на страже.
Нечеловечий ночи вой
По-волчьи страшен.
 
Ищи-свищи, кто виноват,
Ори, аукай.
Кто сдал нас заживо на блат?
Какая сука?
 
Кто нас обрек на бред вытья
Ночной неволи,
Любви, вина и забытья,
Любви и боли?

29/10/03

Время

Чем больше лет, тем гуще глубина
Ночей, тем дней толпа теснее
В прихожей памяти, тем темный ток вина
Ретроспективу делает яснее.
 
Все больше лет. Толпа теснее дней
В прихожей памяти. И никуда не деться.
Все больше лет. Все слаще и больней
В свои стихи, как в зеркало, глядеться.

27/10/03

Два стихотворения

                        1.
 
Помоги мне – приди, разреши непонятицу злую:
Запечатан июнь, горяча восковая печать,
То ли бьют по щекам, то ли в жаркие губы целуют,
То ли дождь моросит, то ли цедит по капле печаль.
 
То ли нечего есть, то ли так – неохота от барства...
Помоги разобраться, развей полусна пелену.
Так колодезна глубь тридевятого мрачного царства,
Где немного поплачут и снова идут на войну.
 
И не тайна мечты, а тяжелая алая одурь
Наползает и душит, мертвецки пьяна и слепа.
Пала в воды Полынь – я не пью эту горькую воду.
На кровавой страде ни за что не подъемлю серпа.
 
И за это за все ни к чему мне бояться огласки
Прокаженных веков и неистовых глоток огня.
 
На моей простыне – твои темные пряди и ласка.
Помоги. А иначе, зачем же ты любишь меня?
 

                  2. Романс
 
Мой друг, мой ласковый, о, мой невероятный
Свидетель мертвой-мертвой тишины.
Неравный, неожиданный, невнятный
Союз несчастий – мы ему должны
В колени кланяться.
 
И нет очей чернее,
Темнее прядей, невозможней ласк.
Союз несчастий – нет, он нас не спас.
Он нас обрек. Он – взгляд назад Орфея.
 
Мой друг, мой ласковый. Уже Преображенье
Прошло. Уже и осень при дверях.
И теплых рук поспешное движенье –
Объятья круг – не превозможет страх
Грядущей непогоды.
 
Друг мой нежный.
Свидетель, не готовый ни к чему.
Язык разлуки, влажный и прилежный,
Неспешно слижет след вокзальных мук,
Беспомощную ярость поцелуя –
Все слижет и над всем восторжествует,
Смеясь над нами, злой язык разлук.
 
Мой друг, мой ласковый. Не зря же пронизала
Вода слои небес и подсказала,
Что все всегда проходит. И теперь
Пустырь ночного мокрого вокзала
Уныло пьян густым вином потерь.
 
И тянется и пьет вино строка.
 
Не открывай тому, кто после встретит,
Что ночь осталась на губах, горька,
Как пьющая вино потерь строка,
Как память о тебе, о нас, о лете.

1979-2004

Надпись на книге

                                    Т.К.

Вот, опять возвращаюсь к тебе
Из несчастных колумбовых странствий.
В равнодушно-прохладном пространстве –
Птичьи крики. Накликают бед,
 
Улетая в чужие края
Прочь от Родины заиндевелой,
Неприкаянные, как я.
Но не в птицах, конечно же, дело.
 
И не в том, что весною теплей
Будет ветер и небо отверсто...
 
Лживой лести смертельный елей,
Будто клятва неверной невесты,
В безмятежное сердце войдет –
А оно в простоте ему внемлет –
И названьем чужим назовет
Мной открытые чудные земли.
 
Зависть-ненависть, проводы-сводни...
Эй, забудем об этом сегодня.
 
Парус туг, как натянутый лук,
Бел, как пламя моих упований.
Из непреодолимых разлук
Я сегодня к тебе приплываю.
 
Ветер, небо и крыл колдовство
Прочь от Родины заиндевелой.
Но не в птицах, конечно же, дело.
 
Рождество, Рождество, Рождество!
В нем – споткнувшийся Времени бег,
Оный Сын на Кресте одолеет.
В нем – тяжелая сладость елея
И канадский неласковый снег –
Чтобы было больней и белее.
 
12/01/05

Ностальгия, или апокалипсис

О грусть моя, о чем ты и о ком?
О той, с которой был едва знаком?
О том, что снова мы под каблуком
Воспоминаний о России снежной?
Вотще их сердце держит под замком –
Оно не строгий страж и не прилежный,
Хотя и ночью не смыкает глаз,
От слез невидящих. И посещают нас
Сны детства нежного и школьный бред о том,
Как в Смольном заварили суп с котом,
Как худозадая красавица-мартышка,
Осел, козел и косолапый мишка
По киру забазланили квартет.
Лабают звери, а музЫки нет.
 
Вот так и в жизни нашей нет музЫки.
И всех времен базар косноязыкий,
В европожопый свал объединясь,
Новородившийся из грязи князь,
Махнет, не различая слов и лиц,
Серпом под корни мягкие яиц
И закрепит победу кирпичом.
 
О грусть моя, ты, милая, о чем?

01/03/05