О чуде воскресения

* * *

…И снова ищешь тот брелок из детства, что был обронен мальчиком другим (какая-нибудь кукла-непоседа со сломанным моторчиком в груди заместо лживого живого сердца): спускаешься по лесенкам крутым в бомбоубежище, червивый сад, где воздух густ и сладок словно тесто – ни надышаться им и ни наесться – и комьями тяжелыми висят, не двигаясь с назначенного места, оглохшие стеклянные клесты, в их клювах ящерицы и кроты (и черепа уложены впритык, как некое печальное наследство). Там капли не устанут набухать и опадать в свой срок без опозданья, там Брайль читает Брейгеля с листа, там странные болтливые созданья, без имени и вовсе без лица, мерцают перламутром на боках, но никого не могут напугать, – они расскажут, где твоя невеста, потерянная мальчиком другим.

Atropinum sulfuricum

Ручной божок в промасленном тряпье
почтенный волк на тлеющей тропе
давно мой друг не мыслил я побега
А дальше и драконы не живут
и тайным именем не назовут
а нам с тобой нужна одна победа

Одна на всех одна за всех за тех
кто съеден был в тиши библиотек
за воск размятый и разъятый текст
что не пролазит в горло неофита
(Отравленные буквицы кармин
лазурь и охру нам Господь скормил
и по губам ударил необидно)

Мой тайный друг небесный атропин
когда седьмой охранник вострубит
обрубит нам хвосты и интернеты
ужо мы спляшем ламцадрицаца
возьмем фошыстов на прицел шприца
ужо утопим их в говне и нефти

Поверх старинных пожелтевших карт
(по кафелю кровавое кап-кап)
записано прозрачным жиром нерпы
здесь антиподы, карлики и мгла
в размятый воск вонзается игла
и почта полевая не дошла
про то
что нам нужна не та планета

Новогодняя

Мандаринок мороженых куль,
покупной оливье,
что еще не забыть?
В этом списке не так уж и много:
спотыкливые тосты –
побольше любви и лавэ,
заоконный хлопушечный ад,
ужимки веселого гнома.
Это праздник всех недозатюканных,
недозагнанных в гроб,
всех,
кому отпускается жизни по капле,
по часу.
И несчастная пьяная дурочка,
задом утюжа сугроб,
«С новым годом», надсадно орет,
«с новым счастьем».

* * *

Сучьи дети и багровы внуки
гей вы мамины сибиряки
разбирайте АКМы в руки
в обе молодецкие руки

Сладко пахнет мясо новобранцев
всюду растворенье воздухов
от тревожно-радостных вибраций
хорошо срифмованных штыков

С кем их там до кучи зарифмуют
нам с тобой ни горести ни зла
Бог не съест свинья не заревнует
Господу свинину есть нельзя

А какой-нибудь дремучий Велес
старый пень с червивой бородой
будет очень даже рад и весел
терпкой протоплазме молодой

Духи предков это одобряют
пляшут и Ярило и Сварог
если пуля в сердце ударяет
если наш ненашего дырявит
если тот как резаный орет

Славно пахнет завтрашним погромом
и закат раскинулся багров
словно бы над тризною огромной
задубевший от земли и крови
богородицын покров

Победная песнь мха

Станем сфагнумом,
будем есть сфагнум,
ебать сфагнум.
Необходимо смириться с фактом:
мхи живут в агрессивных средах,
на лабораторных срезах,
даже в Антарктиде.
В общем, они такие.

Если, скажем, простую бабу скрестить с фавном,
она родит ежа, потом древесную жабу, а далее густо попрет сфагнум.
Занимаясь факом или войной, веруя во всесильный фатум,
ты делишь себя на ноль,
то есть приумножаешь сфагнум.
Дорогие жители Луны, вам письмо, к нему прикрепленным файлом –
а) артефакты майя,
б) немного ласточкиной слюны,
в) тараканья куколка и, конечно же, сфагнум.
Необходимо помнить о главном,
о важном,
о самом-самом:
жизнь есть сфагнум,
и сфагнум родит сфагнум.

* * *

…и сказал тогда Видагдха Шакалья:
«Мне не нужно мое сердце шакалье,
ни кузнечиково, ни людское,
можжевеловое, никакое.
Потому что сердце есть брахман,
вынь его и не вставляй обратно.
Расскажи про синеликих богов,
что кусают нас огнем со всех боков».

Отвечал мудрец Яджнавалкья:
«Тут и так дела ни шатко ни валко,
и не время разматывать сопли –
всех богов на свете три раза по три сотни,
а еще точнее, их числом шесть,
сучий потрох твой и блядская шерсть.
А по совести – ну два, ну один,
так что ты, пацан, давай без обид.

Ибо сердце есть брахман,
и речь есть брахман,
и ты есть брахман,
и твое говно есть брахман,
все было светом, все станет прахом, и обратно».

Машет гривою Видагдха Шакалья,
наполняет уши Божьей мочою
и уходит, размышляя о чем-то,
ходит-бродит, размышляя о чем-то,
напряженно размышляет о чем-то.
Мудрость – штука непростая такая.
Тяжело сиротинушке в учебе.

про энтропию

Ю. Б.

Все на свете переходит
в состоянье чепухи.
От античной терракоты
остаются черепки.
Все на свете дураки.

Жизнь, что берегов не видит
и сама себя не знает –
ничего у ней не выйдет,
тоже ляжет мордой наземь.

Дар случайный, дар напрасный.
Мир обманутый,
прекрасный.

Заговор на детство

ты ужаль меня чтобы вставило
чтобы сразу на взлет и аах
и волшебные птичьи штабики
расцветали на деревах

грязный рай для домашних деточек
из соплей пустоты и веточек
мохноглазых заморских девочек из журнала советский экран
моргунованикулинавицына и миелафона алисиного
ушатай меня чтобы выхлестнуло
чтобы вынесло за край

чтобы стены тихо раскачивались
байки страшные рассказывались
где-то рядом вздували голуби
перламутровые зобы
а потом собрать это в кучечку
поднести веселую спичечку
все на свете тайные штабики
карты голые
птичьи трупики
сходни шаткие
ветки-прутики
кости хрупкие
сжечь-
развеять
насрать-
забыть

* * *

Убили людоеда
вместе с людоедихой.
Сказали, отклонение это несовместимо с моралью и этикой
и прочими материями тонкими.
Такие доводы кого хочешь убедят.
Заодно сгорели в людоедском домике трое маленьких людоедят
(четвертого отловили в розовом садике).
Так им и надо,
потому что сейчас гадики,
а вырастут, конечно же, пидарасы и гады.
(Червивое яблочко от кривой яблоньки недалеко падает. )
Флэшбек: на столе глиняные миски,
в них еще дымится похлебка.
Тлеет лучина.
(Кушать себе подобных – плохо,
ни мудрецы прошлого, ни отцы церкви нас такому не учили,
не к этому нужно стремиться, по идее,
ибо сказано: «Не есть ни эллина, ни иудея».)
Короче, одержана очередная небольшая победа.
Давайте похлопаем.

* * *

Если бы Пушкин не родился русским поэтом,
крался бы в высокой жесткой траве саванны
с легким копьем наперевес, раздувая ноздри,
а вечерами грустил о непонятном,
жаловался колдуну в дубленых морщинах:
«Давно, старик, хочу сбежать, а куда – не знаю,
и вот здесь как бы душит, давит что-то,
дай мне, старик, еще твоего отвару».

Если бы Мандельштам не родился русским поэтом,
торговал бы вонючими кожами в отцовской лавке,
мечтал держать экзамен в Политехнический
на кафедру зоологии и энтомологии,
зная, что отец нипочем не позволит.
Женился бы на толстой косастой Двойре,
повесил над кроватью картинку из «Нивы» с желтой саванной,
под нею спустя сорок лет и умер тихо.

Если бы Пуханов не родился русским поэтом,
рванул бы в Одессу,
поступил в мореходку,
выучился на мичмана, обогнул мыс Горна,
купил ржавую развалюху, починил
                                              и жил на хлебе
и воде с растворенными звездами грубого помола.

Если бы я не родился русским поэтом
……………………………………………
……………………………………………
……………………………………………
впрочем,
одно другому никогда не мешало.

* * *

Спросить неведомо с кого
зачем так много нынче снега
он вкусен словно эскимо
и чист как совесть омбудсмена

Покуда в горле мертвый ком
прекрасно быть снегоманьяком
доверься непечатным знакам
и не печалься ни о ком
дыши сладчайшим аммиа́ком
а может быть аммиако́м

Не будь обмудок и слабак
доверься племени собак
что метят городские тумбы
не бойся трещин на губах
не бойся сволочной простуды
Зимою нет иных забав
душеполезней и преступней

Вот так доводит нас до ручки
его мертвейшество февраль
и замерзает в день получки
фабричная бухая шваль

лежи огромная страна
кончай в миссионерской позе
ты вся засос вампирский на
тридцатиградусном морозе

Зима слаба на передок
люблю ее до белой крови
Когда сей смрадный городок
пиздою снежною накроет
воткну в сугроб февральский до
обмороженья и некроза

* * *

когда на небе скучно и светло
господь берет стеклянное стило
и пишет треш на тысячу страниц
и хлещет в одиночку абсолют
а дети непослушные его
не понимая вовсе ничего
наловят снегирей клестов синиц
очищенным бензином обольют
и подожгут
потом немного подождут
и запускают вертикально
в
н
и
з

они летят от них глазам светло
повсюду загорается капслок
(они летят)
пророк совокупляется с козлом
гори гори упоротый капслок
(они летят)
из ноева ковчега не спаслось
ни одного
врубается капслок
(они летят)
еще крупнее шрифт
отчетливее каждый взмах и штрих
и ближе губы кровожадных жриц
они летят
как некий послепраздничный салют

СТРАШИСЯ РАСШИРЯЮЩИХ ВЕЩЕСТВ
БЕГИ РАЗВРАТНЫХ ЖЕНЩИН И ВООБЩЕ
МУЖЧИН РАЗВРАТНЫХ ПАЧЕ СТОРОНИСЬ
ПОЗНАЙ ЧТО НИЗ ГДЕ ВЕРХ А ВЕРХ ГДЕ НИЗ
НЕ ПОТРЕБЛЯЙ НИ ЯДОВ НИ КИСЛОТ
ИНАЧЕ И ТЕБЕ ПРИДЕТ КАПСЛОК
ОТКРОЕТСЯ СЕЗАМ

они еще летят
от них глазам и больно и светло

* * *

Мальчик говорит маме: «Давай поиграем,
разглядим, что там, за двойным экраном
сумерек и дождя.
Чтобы я спрятал секрет, а ты нашла.
Секрет такой: перо индейского вождя,
солдатик с отломанной рукой,
ракушка,
вечный небольничный покой.

Эти вот вещички подарили мне мои новые тихие друзья,
чрезвычайные гномы.
Потому что они такие же, как я,
потому что мне по правде скоро к ним,
потому что куда меня ни ткни,
сразу брызнет светлая, свежая,
с белым гноем смешанная.

(Такие, как я, знают много,
жалуются мало,
уходят быстро.)

И еще потому что ты не моя мама».

Четыре минуты (О чуде воскресения)

Вот он появляется на свет
будто бы с повесткой в страшный суд
(В комнате его покамест нет
в комнату его сейчас внесут)
Грузчики ругаются внизу
утро ковыряется в носу
и в тяжелом колченогом гробе
горячо и злобно мертвецу
словно в механической утробе

(Как по смрадным улицам везли
хорошо еще хоть не роняли
в недрах уцененного рояля
душу неживую растрясли)

Вот он выпускает коготки
обрывает заспанные шторы
как больной или неместный что ли
бьется в окна двери потолки
лезет по незримой вертикали
превращаясь в желтую осу
а внизу толпятся вертухаи

Свяжут руки
выломают локти
в полотенца спеленают ловко
и вперед ногами понесут
…………………………………………..
Люди в голубых татуировках
музыку из дома понесут

Обсудить