РеалIST

Витя Пушков любил гомосексуалистов, не будучи таковым от природы. Следил за их модой, перенял манеру говорить и двигаться. Считал, что это прогрессивно. Он был женат, имел двух дочерей. Дети отказывались с ним гулять: стеснялись. Жена с некоторых пор привыкла к его странностям, но даже ее иногда прорывало:

– Твое мнимое пидарство не приносит никакой отдачи! – восклицала она.

– У них мафия, – убеждал Витя, – и без нее карьеры не построишь. Я должен им понравиться и внедриться.

– Так внедрись же в кого-нибудь из них!..

И Витя отдался жирному гею из Калуги Роме Тонконогову. Тот был издателем местной газеты бесплатных объявлений «Компас новостей». Тонконогов проникся к любовнику и дал ему денег на открытие смоленского филиала своей газеты. Так Витя стал главным редактором. Газета пользовалась успехом: в ней печатались самые гнусные сплетни и чудовищные измышления. Пушков был беспощаден в креативе:

– Записывайте за мной темы! – вещал он на планерке. – «Зомби с католического кладбища изнасиловал старушку!», «Попугай начальника УВД раскрывает преступления!», «Цыпленка табака разрешили курить»!..

Журналистский коллектив поначалу был в шоке, потом – смирился. Тем более, что газета раскупалась молниеносно.

Узнав, что я вернулся из Москвы, Пушков позвонил мне домой и назначил встречу:

– Мне нужен реальный креативщик со столичными замашками, – сообщил он. – Пора преодолеть провинциальный уровень.

– Может, сразу доплюнем до европейского? – предлагаю.

– Не знаю. Не думал. Жду тебя в редакции.

Там прямо с порога приказал:

– Давай пару идей. Навскидку.

– Слышал, что в Париже любитель французских поцелуев загрыз свою жену?

– спрашиваю.

– Что, правда? – выпучил глаза Ваня.

– Если не напечатаешь – никто и не узнает…

– Ты принят!

Каждый день я выдвигал все более изощренные темы для публикаций. Особым успехом пользовались знаменитости и почему-то – инопланетяне. Иногда я их совмещал. Настоящий фурор вызвала статья о мироточащем бревне монаха Дионисия. Последний рубил дрова, и вдруг они… В общем, ясно. Никогда не пойму, почему за грубый обман люди с удовольствием платят двойную цену?..

Процветание длилось недолго. В августе грянул кризис. Пушков заволновался: партнер Рома перестал инвестировать развитие проекта, а покупатель все чаще проходил мимо газетных киосков. Витя урезал зарплаты сотрудникам, а половину – уволил. К началу декабря 2008-го в редакции осталось шесть человек. Я уже не только придумывал темы, но и писал половину статей, собирая весь бред в интернете. Сама газета съежилась до восьми полос, а тираж уменьшился втрое. Витя выглядел как истаскавшийся брутальный педераст, нокаутированный на боксерском ринге. Его движения приобрели характер хватательных, а в разговоре он стал банально огрызаться. К примеру, я предлагал:

– Надо оставить первую полосу цветной.

– Дальтоники – тоже люди! – констатировал Витя.
– Это отпугивает читателя, – настаивал я.

– Ой, ой, ой, какие мы нежные! – аргументировал редактор, зачем-то выхватывая из кармана мобильный телефон и набирая несуществующий номер.

И тут приехал Гудман. Он был в командировке: снимал по договору клип какой-то здешней певицы. Предложил встретиться вечером в ресторане. Сказал, что имеет ко мне денежное поручение от Шефа. Я пришел к восьми, как и договорились. Увидел Левку, сидящего за столиком с длинноногой блондинкой. В ней я узнал местную телеведущую Соню Каликову. Соня спала со всеми знаменитостями, приезжающими в Смоленск. Однажды она публично уснула на коленях у пьяного Боярского. Но Левка не был знаменитостью, поэтому ему ничего не светило. Я подошел к столику, Гудман встал, сделал шаг навстречу, мы обнялись.

– Чумово выглядишь, – похвалил меня Левка и почему-то уточнил: – болеешь, что ли?

– Бодун, – говорю, – крепкий парень. Колошматит с самого утра.

– Ты же, вроде, трезвым из Москвы уехал? – пошутил Гудман. Он явно надеялся усыпить сегодня Соню на своей груди. Но та даже не улыбнулась.

– Не трать время, – отвечаю, садясь за стол. – Лучше налей.

Левка щелкнул пальцами:

– Аф-фициант!..

Каликова выпятила нижнюю губу:

– Ладно, я пойду. – И с презрением посмотрела на меня: – У тебя еще печень от халявы не отслоилась?

– Что это с ней? – спросил Гудман, когда Сонины длинные ноги утащили ее тело в вестибюль.

– Спать пошла, – отвечаю, – а ты не похож на Брэда Питта.

Из-за спины, как поганка, вырос официант на длинных ножках:

– Что будем?

– Будем есть, – весело ответил Левка. – Жень, как тут у вас мясо в горшочке?

– Хорошую вещь в горшочек не положат, – предупреждаю.

– Тогда два столичных салатика и одноименный графинчик.

«Поганка» метнулась в сторону кухни, унося за собой шлейф дешевого парфюма. Спустя пару минут принесла заказ. Гудман налил водки:

– Помнишь, как мы с тобой…

– Не надо. Прошлая жизнь закончилась.

– Жаль. Тебя часто вспоминают. Шеф, например, когда ругается. Плохи его дела: того и гляди разорится. Ну, вперед! – Он приподнял рюмку. Мы выпили.

– У нас почти весь коллектив поменялся, – сообщил Гудман. – Карпина в декрет ушла, Бекетов нахватал долгов и скрывается, Деревьев уволился и перешел на печенье.

– В смысле?

– Ходит по магазинам, дорогое печенье ломает, а потом покупает, как лом, в пять раз дешевле. Его уже и охранники били, а он – снова за свое.

– Ладно хоть не ворует.

– Да-а? Еще как! На днях каску у гастарбайтера стащил: всей стройкой его ловили. Темные люди: не понимают природу болезни.

– А как Надин с Савкой?

– Уехали. Звонили тут на днях. У них дочка, русский преподает.
– Кто?

– Надин, конечно! Что-то ты тупишь… Савка устроился монтажером в студию, матерится на весь Париж, а его никто не понимает. Так что у ребят все отлично. Цюруповна сняла сериал о проститутках, теперь болеет.

– Подцепила что-нибудь? – обрадовался я.

– Мечтай, мечтай… Василиса вышла замуж за какого-то телефониста. У него мобильная сеть, так что золотая клетка вполне по размеру. Вега-Серова рванула к папе в Гавану, ведет там какую-то программу типа «Курим бамбук правильно». Дина без работы сидит: ее с «Мосфильма» уволили. Ты, кстати, Санбоя видел?

– Не посчастливилось…

– Он на кабельном канале ежедневно в юмористическом шоу светится. Бред, конечно, но пипл хавает – аж пищит! Представляешь, вышел тут в эфир в презервативе во весь рост. Изображал мастурбацию.

– Гнусь какая, – говорю.

– Да уж, нравы поменялись. Даже Броня повесился.

– Как?!..

– За шею, а как еще? Купил дорогую машину в кредит, а тут – кризис, расплатиться нечем. На него коллекторская контора наехала. Ну, он и… Давай помянем…

Мы выпили еще по одной, не чокаясь. Алкоголь действовал отрезвляюще. Гудман посоветовал закусить. Салат мне показался несвежим.

– Может, халдея позвать? – предложил я. – Скормить ему деликатес?..

– Какой-то ты агрессивный, – нахмурился Гудман. – Не пора ли вернуться к столичным делам?

– Мне и тут неплохо.

– Я уж заметил. Кстати, негры умными оказались. Сами реализовали проект, а моего дипломата кинули. Хорошо, что не сожрали. Так что ты был прав…

– А что в Масловке? – интересовался я.

– Да ничего. Пьют, как всегда. Полторашников под следствием, Матвеевна скрипит, Гальченко съел Фому.

– Целиком?

– Почему? Рога оставил.

– А дом?

– Всю зиму на кирпичи растаскивали. Ничего не осталось…

Допив содержимое графина, мы заказали еще «по сто». Потом – «по двести». Дальше сознание включило цензуру, купируя самые неприличные эпизоды. Левка кричал:

– Да все они там – воры! Стрелять их надо!..

– Без вариантов, – охотно соглашался я.

– Россию они поднимают, – ерничал Гудман. – Да ты отъедь за МКАД, поводи свиным грызлом, как народ живет!..

– Подыхает, – вносил я веские уточнения.

Озабоченный распорядитель зала подошел к нам и вежливо сообщил:

– Господа, политика отбивает аппетит.

– Что? – Гудман привстал из-за столика, задев животом рюмку, от чего она опрокинулась. – Это кто мне говорит?..

– У нас в соседнем зале юбилей начальника уголовного розыска: так сказать – банкет, – угрожающе улыбнулся распорядитель.

Левка пьяно икнул и, подняв руки вверх, опустился на стул:

– А мы – что? Мы власть уважаем. Правда, Жень? Сколько мы ей должны?

– Четыре-восемьсот, – с готовностью ответил озабоченный.

Гудман открыл кошелек, протянул пятитысячную купюру:

– Сдачи не надо!

– Благодарю, – не подавился распорядитель. – Ждем вас завтра…

…На улице было жарко, или это просто водка?..

Левка обнял меня, мучительно признался:

– Шеф дал мне пять тысяч. Сказал, что задолжал тебе какой-то гонорар. Ну, мы его и пропили. Зато – честно. Ты не в обиде?..

– Ерунда, – отвечаю. – Будут и другие.

– Реально! – подтвердил он. – Ну, я пошел. Завтра опять снимать эту мерзкую кобылу. Не пропадай!..

…Денег на такси не было, а идти пешком становилось невыносимо. Снежное месиво затрудняло шаг, и тошнота подступала к горлу. Я попытался поймать частника, но каждый, кто останавливался, отвечал отказом:

– Да ну тебя, еще салон заблюешь…

Неужели я так плохо выгляжу? По-моему, вполне по-людски. Ну, выпил, так ведь все вокруг пьют!..

Я остановился на мосту. Днепр еще не совсем замерз, и я долго всматривался в его мутный ленивый поток, перевалившись через чугунное ограждение. Неправота Гоголя ударяла по самолюбию: почему это птицы не долетают до его середины? И зачем так чудовищно врать? Я опустился на корточки, закурил последнюю сигарету, с трудом добыв на ветру огонь из зажигалки. Жаль, что я не спросил у Гудмана про Берту. Может, она меня еще не забыла? Я же ее вспоминаю, невзирая на жуткий холод и снег, залепляющий глаза. Вот же она, стоит передо мной: необычайно красивая, зеленоглазая, заметно похудевшая – явно занимается спортом. Или нет: она же выглядит на восемнадцать!..

– Как ты здесь оказалась? – спросил я ее.

– Я всегда рядом с тобой.

– Зачем?

– Потому что люблю.

– Меня не за что любить.

– Неправда. Любить можно за то, что ты – есть…

– Хочешь, я к тебе приеду?

– Не нужно.

– Почему?

– Мой самолет разбился под Дюссельдорфом. А тебе нужно встать. Ты рискуешь замерзнуть…

Я открыл глаза, потряс головой, вытер рукавом куртки мокрое от снега лицо, с третьей попытки поднялся на ноги. К горлу подступала кислая тошнота. Что я делал все это время, черт возьми? Может, кого-то осчастливил? Или написал хороший роман? Или полюбил женщину и создал семью? Я даже на это не способен. Допустим, занимался выживанием, идя на поводу у обстоятельств. Страх, прикрытый шутовством, не спасает от катастрофы. Можно долго бегать от похмельного дыхания, но нельзя перестать дышать…

Подо мной, утопая в метели, шевелился вялотекущий Днепр. Его вечные волны безмолвно звали к себе. Я перелез через ограждение и, держась за него руками, наклонился и всмотрелся в черно-белую пропасть.

– Эй, псих! – услышал я за спиной чей-то сиплый от мороза голос. – Ты че, совсем, что ли, опух?..

От неожиданности я вздрогнул, мои руки соскользнули, и тело, погрузившись в рябую пелену, выпрямилось в воздухе и зависло, обнаружив способность к левитации. Если бы я об этом догадался раньше – никогда бы не ходил по земле. И пусть я зависну здесь, в этом мире. Навсегда. Реально…