Ебитеньевка и ее обитатели

 

Быль на и за гранью фола

 

 

 

 

 

С председателей его, конечно, не сняли, но пистон сзади вогнали такой, что аж брызги на стену полетели. Десять тысяч, понятно, уплыли, а вместе с ними уплыл и ящик стратегического «Белого аиста», припрятанного на час «Ч».

 

Иван Пантелеймонович уже два часа с лишком сидел у себя в саду под яблоней и наливал (по выражению жены Анфисы) бельмы. Заканчивалась литра «Пшеничной», а бельмы всё не наливались. «Не берёт, сука», – думал председатель. А нажраться ох как хотелось. Упасть рылом в укроп и забыть всё на свете. Хотя бы на малое время. А завтра? Завтра будет уже не так остро, конечно, будет саднить, но не так.

 

Хозяин Ебитеньевки налил полный стакан, залпом хряснул, занюхал папиросой, закурил и задумался. «Хрен с ними, с этими вонькими начальниками, – думал он. – Ни хрена они мне не сделают, сами кипятком за место ссатся. Не сегодня, так завтра Боря их всех на упокой отправит. И хрена ль? Козёл умер, да здравствует козёл! Эти хоть наворовались, берут с разбором и оглядкой. А придут новые, молодые и голодные. Начнут мести всё подряд, вот тогда то и придёт России самый натуральный писец! И так уже наверху хренотень творится. Скупают заводы, фабрики. Какой-то вауруч придумали. А всё это гамно рыжее с латинской фамилией. Чубчик, мля, кучерявый.

 

Совхоз дохнет, уже не совхоз, а прости Господи, совкотина. Денег не дают, технику не дают, спецов нет, а молодёжь табунами в город дезертирует. И в чём обвинить их, в том, что хотят цирк, театру, кино? Правильно хотят, а я им раз в неделю автобус до райцентра. И то, не всегда даю. Вот ведь сука я, – сам себе удивился Хведя. – Клуб запустил, музыку нормальную на танцульки купить не могу. У Фашистки в сельпо только водка, завтрак туриста да телогрейки. О прошлом воскресенье привёз лектора из культпросвета. Выдал молодёжи лекцию на тему – Гонорея и способы её диагностики. Пока слушал, сам чуть не сдох от скуки. А то?!

 

«Возьмите крайнюю плоть, оттяните её вверх до упора…» Тьфу, мля, самому противно! А молодняк первые десять минут ржал, а потом как то скоренько просочились и ту-ту! Короче, когда председатель проснулся, в зале было человек пять пенсионеров, да Лободыровская Найда, мирно спящая в углу у эстрады.

 

Председатель почесал задницу и что есть мочи заорал:

– Анфиса, старая… это, ага… любовь моя! Анфиса, у меня водка кончилась. Неси бутылку, а то драться стану.

Минуты через две в огороде появилась его жена Анфиса. Ещё крепкая, в самом соку сорокапятилетняя баба. Со злостью брякнув поллитрой об стол, она подпёрла руками бока и недобро уставилась на мужа.

– Ну, и долго ты, чувырло коммунистическое, изгаляться будешь? Кровопийца, ирод! Когда надо работать как проклятым, когда страна подыхает от голоду, вы, мужики, горькую жрёте. Когда на календаре праздник и сам Господь велел, стол накрывать вас, идиётов, с работы палкой не выгонишь.

 

Ах, женщина, извечная загадка. Да какая, в задницу, загадка. Мы всегда на виду, на ладони. Чё бабе надо? Дом, мужик плохенький, детишки, да любви чуток. А вы, ироды, хочу водки, не хочу водки. Хочу бабу, не хочу бабу. Всю жизнь какой-то хрен доказываете себе и людям. Рожей в дверь бьётесь, когда её на себя потянуть надо. А мы вам всю жись сопли вытираем, напоминаем, чтобы опосля бани трусы поменяли, когти на ногах обстригли. Воистину, муж – самый капризный ребёнок. Жри свою водку, аспид, и ложись, дохни. Ишь, горе, районные засранцы его отшлёпали. Да радуйся, болван. Оне завтре загремят со своих постов кверху жопами, а ты вроде как опальный, ими обиженный. Мол, не пел под их дудку, уже тогда почуял, что враги они нашему колхозному делу. Ну, уразумел, лешак? То-то, сиди и думай, мозгуй головой. Ежели, конечно, мозги у тебя от водки ещё в жопу не иммигрировали.

 

Ушла злая, красная и распаренная, а председатель задумался.

– А ведь права баба-то, ох права! Хоть и ума, как у таракана в члене, а соображает. Да, всю-то жизнь мы, мужики, учимся, тренируемся, оттачиваем, чтобы хоть к старости скопить толику ума. А баба, хоть пятнадцатилетняя, хоть столетняя с рождения, позвонком, маткой чует, чё, где, как. Инстинкт, едри их в промежутки.

 

Председатель уже здорово окосел и мысли от того пошли тоже косые, красноносые.

– Ну и хрен с неё, что умнее, зато я в зубы могу так залупить, что весь огород креветкой вспашет. Иван Пантелеймонович довольно улыбнулся этой мысли и потянулся к бутылке.

 

Конечно, завтра он будет болеть. Конечно, ему будет стыдно перед собой и, в первую очередь, перед Анфисушкой. Но в данный момент председатель жрал горькую. И не было на свете силы, способной убедить его, что это нехорошо.