Ебитеньевка и ее обитатели

 

Быль на и за гранью фола

 

 

 

 

 

 

– Я, знаю, что ты не трёхжильный, но раз сказал, пойдешь, значит пойдешь. А будешь ерепениться, побежишь, как Бубка.

Председатель, злой и разгоряченный разговором, перевел дух и взял тайм-аут, делая вид, что закуривает.

– Почему я? – ныл Фися. Чё я у вас всегда самый крайний. Нашли передовое человечество. А у меня здоровья нет, я инвалид.

В доказательство своих слов Егор помахал перед носом председателя своей культявой рукой.

 

– Да ты что, Фисин, не понимаешь? Ну, некому, совсем некому. А ты мужик физически развитый, я думаю, потянешь.

– А детям моим пенсию ты што ли будешь платить, горлопан большевицкий? А ну как меня этой самой гирей придавит? Ты ж в сторонку отойдёшь, а детки мои сирые по миру пойдут. Босыми ножками по дождю, по морозу, на паперть…

– Не зли меня, сволочь, – не выдержав, заорал председатель. – Бери дружка своего Антона, и езжайте на соревнования. И чтобы без золота носа не показывали. Дистрофик!

 

Егор Фисин и Антон Бармин, злые, как собаки, на телеге, запряженной старой клячей Примадонной, ехали в соседнее село на соревнования по гиревому спорту. Угораздило же двух председателей хлестнуться между собой за ящик «белой», у кого в колхозе богатыри круче. Всё как всегда. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

 

– Ну, ты хоть готов к новым мировым рекордам? – закуривая и скептически разглядывая тщедушное тельце друга, спросил Антон. – А то сам знаешь, с той стороны они сто процентов Фаридку-татарина выставят, да Гришку Чубарина. А они, если помнишь, что на кулачки, что на работу самые первейшие.

 

Фися, не отвечая, с тоскою глядел на тянущиеся поля, берёзовые рощи. Какой из него гиревик? Ясен хрен, для количества его Иван отправил, чтобы баранку не залупили. Вслух же он сказал:

– Да пошёл ты в жопу, кузнечяра, со своими подначками. Может, я ещё и тебя победю. Погледим, у нас, сам знаш, в роду все махонькие, как мандав… как пони. Но жилистые, и жуть, какие сильные.

 

В сельский клуб колхоза-побратима, названного в честь 50-ти летия ВВС «Пролетающим коммунизмом» они прибыли вовремя. Быстро прошли в комнату за сценой и застали там весь цвет конкуренции. Громадный, как скала, Фаридка-татарин, в трико и голый по пояс, разминался гантелями. Его толстые, как Егорка Гайдар, мышцы играли и перетекали, как плоть жидкого терминатора. Он поздоровкался с друзьями кивком головы, не прекращая своих занятий. Гришка Чубарин же напротив, только лишь увидев земляков, бросился к ним навстречу. Преувеличенно радостно улыбнулся и, поздоровавшись, произнёс:

– А я всю-то ноченьку голову ломал, кого же Хведя пришлёт по наши души. А оно вона чё! Ещё до соревнований решил хозяин Ебитени нас ушатать. Илья Муромец и Микула Селянинович пожаловали, собственными персонами.

 

Антон, набычившись и покраснев харей, конкретно ни к кому не обращаясь, выдавил из себя:

– И чё у вас здесь так говном запахло? Гриня, а у тебя все хорошо, родимый, с попкой? Мало ли, может, обкакался, а попка-то отработанная не чует. Ты бы сходил, стряхнул из штанов, пока время есть.

 

Их перепалку прекратил ворвавшийся в закулисье зампред Андрийчук.

– Ну, готовы, Гераклы вы наши… Его взгляд упал на робкую тушку Фиси, и что-то изменилось в голосе шутника.

– Впрочем, и сушёные Гераклы нам тоже сгодятся. Мамы разные нужны, мамы всякие важны.

Закончив свою тираду, Андрийчук поманил Егора пальцем и жалобным голосом попросил: – Егорушка, подь сюды. Шибко мне с тобой перетолковать надо.

 

Фися нехотя поднялся с лавки, которую только что массажировал своей задницей и, подойдя к Андрийчуку, спросил хмуро и настороженно:

– Говори, фунциклёр штабной, чё надо?

Нехотя повинуясь заговорщицки подмигивающему зампреду, он вышел с ним в двери.

Минут через пять, когда соревнования уже начались, а на помосте перед переполненным залом трудился с полуторапудовками Фарид, вернулся Фися. Подойдя к Атону, он приблизил свои губы к его уху, и жарко пыхтя и плюясь слюнями, прошептал:

– Ты меня, Тоша, не теряй и ничего не бойся. Делай своё дело, я скоро вернусь.

 

Не успел Антон возразить, воспрепятствовать очередной афёре друга, как того и след простыл.

 

Минут через сорок, когда отстрелялись все участники соревнований, когда и в рывке, и в жиме победил Антон, – явился Фися. Довольный и сияющий, как орден Победы.

– Ты где пропадал, гадила, – зашумел на него Антон. – Пиздуй на помост, тебя уже два раза выкрикивали, засранец чумной.

 

Фися, не ввязываясь в спор с дружком, как был, в сапогах и телогрейке шагнул на сцену. Зал, видя перед собой это чудо закатившегося века, просто-таки взорвался аплодисментами. А Фися, как ни в чём не бывало, подошел к гирям, взялся за них обоими руками, натужился, громко, с подвыванием, пукнул и упал.

 

Антон, вопреки всем правилам, бросился на выручку другу, но Егор остановил его нетерпеливым жестом и вновь взялся за гири. Когда смешки в зале утихли, а люди дружелюбно, с озорными чертенятами в глазах взирали на помост, Фися повторил попытку. Выжав гири два раза, он вдруг схватился за живот, и мелко-мелко семеня сжатыми в кучку ногами, убежал за кулисы.

 

Зал взорвался хохотом и шквалом аплодисментов. Антон, красный, как варёный рак, сидел на лавке и, понурившись, размышлял о том, что он сделает с этим проклятым клоуном, когда распахнулась дверь, и в помещение ворвался Андрийчук.

– Ну, что сидим, победитель?! Бегом за наградой, и топайте домой, а то пока доберётесь, стемняет.

 

Ничего не понимающий Антон вышел на сцену. Там уже стояли с недовольными рожами Фарид-татарин и Гришка Чубарин. А председатель «Пролетающего коммунизма», Сан Саныч Нагулянный уже спешил к нему навстречу. Он говорил красивые слова, жал кузнецу руку, вручал красивую и очень блестящую грамоту, а Антон тупо смотрел в послезавтра и ни хера не соображал.

 

Через сорок минут, пообедав на халяву в колхозной столовке, Антон и Фися ехали обратно. После долгих раздумий и мучительного молчания Антон, наконец, спросил:

– Слышь, аферист! А ну, рассказывай, чё там произошло? Только не темни, а то домой пойдешь пешком, пизженный.

Помявшись для приличия, Фися всё же растворил рот и поведал Антону тайну своего исчезновения с последующим фурором.

 

Оказывается, Андрийчук, он же главный судья-распорядитель соревнований, купил намедни домой кухонный гарнитур. В назначенный час пришла машина и выгрузила большие плоские и очень тяжёлые пакеты.

 

Зампред расписался в квитанции о доставке и счастливый бросился распаковывать покупку. Глаза его надолго зафиксировались на лбу, когда он увидел здоровенную кучу полированных досок, нарезанных в размер, и кучку поменьше с шурупами и прочей мелочью.

 

Вот почему, увидев Егора, он так обрадовался. Ведь сам-то зампред в своей поносной жизни тяжелее арифмометра «Феликс» в руках ничего не держал. Недолго торговались два афериста, любитель и профессионал. За победу и очки Фися в течение часа собрал основные детали гарнитура в коробки и, показав хозяину, что делать дальше, побежал устанавливать мировые рекорды.

 

Помолчали. Наконец, Антон, растворив смёрзшуюся пасть, промолвил смущённо:

– Не честно это, Егорша, непорядочно.

– Как это непорядочно? – возмутился Фися. – А порядочно супротив этих жлобов меня, робкого и стройного, выставлять? Нет уж, Тошечка, мы с тобой свои призы заработали честно. Ни одна блудь не могёт мене в глаза тыкать.

 

Оба невольно покосились на яркие коробки с призами, лежащие на заду телеги. Компьютер с импортными буковками и коробка с настольным теннисом, – вот что ценой неимоверного напряжения сил физических и моральных вырвали друзья из окровавленных пастей соперников.

 

Неожиданно Фися чему-то расхохотался. Затем, засунув руку за пазуху и сделав своё коронное придурошное лицо, достал литровую бутыль со спиртом. Наклейка гордо сообщала миру своё претенциозное название.

 

– Ро-яль, – по складам прочитал Фися. – Стало быть, музыканты ево пьют, Тоша, а значит, пойло козырное, феншенебельное!

 

Пили на ходу, из горла, запивали молоком, собранным в дорогу кузнецу заботливой Настёной. На третьей или четвёртой версте хмельного путешествия, языки у корешей развязались. И снова были песни, потом травили анекдоты. Уже подъезжая к родной Ебитеньевке, кузнец подозрительно повёл носом и, уставясь на Егора злым взглядом, проревел: – Опять бзданул, скотина? Да сколько же ж можно-то?

 

– Да пошёл ты, козёл, бля, – возмутился Фися. – И не думал я пердеть, не то воспитание у меня, кузнечяра. Просто когда я последний раз то гири тягал, дак и выпало у меня маленько.

– Маленько? – с подозрением переспросил Антон.

– Ну, где-то с полкило, не так уж и много.

– Так ты всё ещё в говне, што ли, едешь, придурок?

– Не дурнее тебя, знамо дело, вытряхнул. Тока штаны то, оне ведь тряпошные, вот и впитали в себя некое количество, так сказать, препарата.

– Некое?!

– Да чё ты привязался то, чё, спросить больше нечего? Может, это вообще не от меня пахнет. Может это совсем кобыла серанула. Примадонна, – обратился Егор к кобыле. – Говори, сучка некованая, ты пёрнула?

 

Примадонна укоризненно посмотрела на плотника, покачала головой, презрительно поджала губы, но промолчала.