Два художника

 

 

 

Однажды Ивана изловила на улице хозяйка обувного магазина и попросила оформить вывеску.

 

– Обувь я не рисую, – сразу отказался Шишкин. – Шнурки, стельки всякие, гуталин и щетки – не мой профиль. Извините!

 

– Но мне рекомендовали Вас, как хорошего художника. Вы попробуйте! – настаивала она. – И взглянув на разношенные ботинки Ивана Валентиновича, добавила, – я вам лично новую обувь за это презентую. У меня очень качественный товар. Супер! Из Германии! Там очень дорогая обувь. Зато качественная!

 

– Вы бываете в Германии?

 

– Случается! Закупаю партии товара. Но главная моя гордость там – это внук! Он суперталантливый парень. Вся наша семья им гордится...

 

– В чем же он суперталантливый? – без особенного интереса, а лишь, скорее, из вежливости спросил Шишкин, зная, как все бабушки любят до крайности преувеличивать достоинства своих внуков.

 

– Он учится в Германии в специальной художественной школе, – с распирающим восторгом и почти что с горловым визгом воскликнула дама. – Туда берут не каждого, а лишь особо одаренных детей. Сейчас они поехали в Италию. Учебная экскурсия. А Италия – это же Мекка художников! Ни один живописец без Италии не станет мастером. Вы же художник, Вам это известно! Вы не прошли эту школу, вот и рисуете вывески...

 

– Да никакой я и не художник, – выждав, когда экзальтированная дама чуть успокоится, сказал он. – Рисовальщик только... Копировщик! А сколько лет вашему внуку?

 

– Сереженьке-то? Десятый пошел... Но рука у него уже поставлена.

 

"Как Николке! – грустно отметил он про себя. – Но в Италии ему тоже не бывать! И разменяет весь талант на мелочи".

 

Неожиданно душу его осветил радостный луч. Он словно отогрел ледяную мертвую землю...

 

– Еще раз извините, что не помог! – торопливо закончил он разговор с владелицей обувного магазина и заспешил домой.

 

Он шел и, по-прежнему чувствуя неведомую благодать в душе, мучительно пытался разгадать причину обновления.

 

И вдруг сами собой, будто кто их со стороны нашептывал, вспомнились слова его приемной матери.

 

– Иван, – сказала она перед смертью. – Я усыновила тебя, но все твои прежние документы – те, с которыми тебя когда-то сняли с поезда и привезли к нам в детский дом на Урале – они целы... Там даже есть справка о твоих настоящих родителях. Где умерли и где похоронены. Знай об этом! Они хранятся в старом сундуке моих родителей. Он стоит в чулане. Я не посчитала нужным уничтожить всё о твоем прошлом. Мало ли что произойдет в будущем. Жизнь человека – не прямая дорога. Это кольцо, замыкающее наши дни. И пока не сойдутся начало и конец – Бог не примет душу.

 

"По этим документам я – стопроцентный иностранец... Немцы массово переселяются на Запад, – наконец, Иван начал размышлять здраво. – И мне есть туда дорога. Стало быть, и для Николки есть. Один светлый человек переменил когда-то мою судьбу.

Пришла моя очередь спасать талантливого мальчишку. Разве он хуже какого-то внука Сереженьки, который сейчас обучается в самой Италии?!"

 

Придя домой, он стал с небывалой тщательностью отыскивать в кладовой сундук, о котором давно забыл. Надобности-то в нем прежде никакой не возникало.

 

Под обувью погребальным хором звенели бутылки. "А ведь прав был судья, не отдавший мне Николку в сыны! – подумал Шишкин. – Это сколько же водки я вылакал? Какой дурак повелел мне ходить по этой тропе?"

 

Заветный сундучок не скоро, но обнаружился, заваленный пересохшими лаптями, серпом, ручной мельницей для блинов, плюшевой жакеткой, собачьей цепью с ошейником... Его содержимое охранял грубый, ручной ковки замок. Ключ от него Шишкин найти не надеялся вовсе. Пришлось, скрепя сердце, крушить запор с помощью небольшого ломика. Дерево истлело от времени, поэтому старинные петли, вделанные в крышку, легко поддались взлому.

 

Внутри была кипа бумаг, в основном, военные газеты – на многих из них он увидел портреты молодой летчицы Валентины Шишкиной, очерки, статьи и заметки о ней. Она действительно была знаменитой во время войны и была, к тому же, очень красивой девушкой. На этих фотографиях в ней еще не было той суровости, которая появилась позже.

 

В отдельную тряпицу были завернуты его, из первой жизни, немецкие документы, в которых он был записан Эдвардом Химмелем... Валентина Николаевна оказалась прозорливым человеком. Она могла бы уничтожить эти бумаги, чтобы Иван не мог вернуться обратно, но не сделала этого, и теперь Шишкин, держа в руках свои детские документы, еще раз с благодарностью воскресил в памяти ее образ. "Вот и сойдутся начало и конец!" – радостно вздохнул он и сдул с архивов пыль. В косом свете облачко заискрилось мерцающей пылью.

 

Вечером, по обыкновению, пришел навестить его Николка. Он был хмур и озабочен.

 

Шишкин был уже пьян, однако, глаза его поразили мальчишку: они обрели молодой блеск. Обхватив руками маленькую полуседую голову, он, пошатываясь, ходил по комнате, и мычал что-то бессвязное, похожее на молитву.

 

– Дядь Вань! – морщась, сказал мальчишка. – Мне запретили у тебя ночевать. Директор пригрозил. Мол, вечно будешь на кухне дежурить.

 

– Ерунда все это!

 

Шишкин, глупо улыбаясь и пританцовывая, указал ему рукой на стол, где лежали бумаги.

 

– Никакой я не дядя Ваня! – вдруг пронзительно закричал он и ударил себя кулаком по лбу. – Пойми ты это... Я – не дядя Ваня! Пошли своего директора ко всем чертям! Вот здесь, – качнувшись, он подошел к столу, – здесь, Николка, наше с тобой будущее! Я тебя буду снова усыновлять. Ты только скажи мне, согласен быть моим сыном?

 

– Да! – кивнул головой мальчишка.

 

– Скажи, как следует!

 

– Дядя Ваня! Ну, ты же знаешь! Чего спрашивать? Но против суда не попрешь...

 

– А я опять напишу заявление! И ты, Николка, пойдешь со мной в суд... Если опять откажут – ты скажи твердо свое решение. Прямо судьям в лицо. Заплачь там, закричи, хоть что делай, но в этот раз проиграть мы не должны. На карту теперь ставится всё... Мы поедем с тобой за границу... Я мечтаю побывать во Фландрии, а тебе обязательно нужно посмотреть Италию... Это Мекка художников!

 

– Я не понимаю, дядь Иван! Что ты задумал? – в недетском испуге крикнул мальчишка, пронзительно вдруг осознавая, что его учитель просто начал от пьянства путаться умом. – Ложись-ка ты лучше спать. Дядь Ваня, умоляю тебя! Ну, миленький! Прекрати дурака валять...

 

– Я вовсе и не Шишкин, как все думают... Я – Эдвард Химмель. Я снова буду им скоро... В соответствии с документами, – кричал Иван в пьяном восторге. – Когда-то одна добрая женщина спасла меня, теперь я должен сделать то же самое... Николка, где твои родители? Отвечай, сукин сын!

 

– Я же говорил тебе. Их давно нет. Разбились на машине. И мать, и отец! Вернее, не разбились, а их трактор переехал, – всхлипнул мальчишка. – Машина у них маленькая была, а трактор – большой…

 

– Ты знаешь, где они похоронены?

 

– Знаю! Только это далеко отсюда...

 

– Мы проведаем их! Перед отъездом за границу. Как уладим все дела. Обещаю тебе! Ты ведь можешь и не вернуться обратно. Я и своих родителей еще должен найти. Увидеть их могилы.

 

– Дядь Вань, мне страшно что-то! Я не пойму, что сегодня с тобой? Лучше мне уйти! До свидания!

 

– Ну и проваливай! – жестко сказал пьяный Шишкин. – Один хрен ты мне сегодня не веришь... Дурачок!

 

Утром Николка пришел снова. Шишкин уже был трезв, перебирал за столом вчерашние, мельком знакомые мальчишке бумаги, но энергичный блеск в его глазах так и не прошел.

 

– Садись, Николка! – дружески прокричал он ему, подставляя стул. – Вчера напугал я тебя, вижу. Извини, сын! Были причины. Вот сейчас хочу тебе одну длинную-предлинную историю рассказать. Все сам поймешь! Ты, парень, у меня неглупый... Сам уже лиха немало хватанул. Слушай!

 

И он поведал мальчишке историю своей, так долго скрываемой, двойной жизни. Рассказал все, ничего не утаив. Долго рассказывал. Начал уральским детдомом и закончил вчерашней встречей с хозяйкой обувного магазина. Показал военные фотографии своей приемной материи и все свои прежние документы.

 

Николка изумленно таращился на него, и все же чуток мучился вчерашними сомнениями.

 

– А я подумал, что ты, дядь Вань, с ума спятил. Всю ночь не спал от расстройства. Вот это да! Ух, история! А ты, оказывается, навроде шпиона жил. С двойной фамилией.

 

– Спятишь тут. Немудрено. Жизнь, видишь, как брыкается. Будто на коне диком мы с тобой сидим.

 

– А вдруг не выгорит дело? Тогда один уедешь в Германию? – тревожно спросил мальчишка.

 

– Отбрось сомнения... Все у нас должно получиться. Объездим мустанга. Не сбросит он нас на землю. Не на тех напали! – уверенно заключил Шишкин, – Сегодня воскресенье – давай на озеро съездим. Порыбачим, уху сварим... Ты поныряешь. Я водочки на бережку выпью. Впереди много дел. Кто знает, когда нам еще такая благодать выпадет!