Ловля камчатского лосося без удочки

 

 

 

Мишка, черпая икру алюминиевой армейской кружкой, стал перекладывать её из рыбьего брюха в ведро, поднесённое Валеркой. Наполнив ведро икрой, Мишка распрямился, вытер с лица пот, ещё сильнее измазавшись в рыбьей крови, и устало произнёс:

– Всё! Амба! Пошли к костру.

Распоротую, но еще вздрагивающую рыбу, оставили лежать на берегу. Никто не собирался тащить чавычу размером более метра и весом около двадцати пяти килограммов домой. Местные жители считали эту рыбу второсортной и годной только для переработки на котлеты. В засолку шла более благородная рыба: кижуч, нерка, в крайнем случае, кета. Брошенную рыбу сожрут звери, расклюют птицы, или сгниет она на берегу, так и не доплыв до своей конечной цели, места рождения, куда её гнал природный инстинкт.

Солнце уже зашло, и ночь заливала темнотой долину, окружённую вулканами и сопками, когда рыболовы дошли до базового лагеря.

– Давайте шамать, – произнёс устало Мишка, – жрать хотца!

Колька расстелил возле разведённого костра под котелком, наполненным речной водой для чая, плащ-палатку и вывалил из рюкзака продукты, захваченные ребятнёй из дома. Каждый внёс в общий котёл, что мог, в зависимости от профессии и обеспеченности семьи.

Мишке на рыбалку мать выдала кусок солёного свиного сала и китайские яблоки. Мишкин отец работал плотником в строительной бригаде, мать подрабатывала в потребительском кооперативе на круглогодичной переборке овощей, поступающих из местного совхоза, и импортных китайских яблок. С учётом двойного северного коэффициента зарабатывали они неплохо, но и в магазинах всё было дорого, не то, что на материке, откуда они приехали. К тому же, как коренные деревенские жители, Мишкины родители привыкли жить натуральным хозяйством. Стёпка, увидев сало, подумал, что оно может быть от свиньи, при заклании которой в Мишкином дворе он недавно присутствовал. Стёпка невольно передёрнулся, вспомнив, как мужики, участвующие в ритуале, пили свежую свиную кровь и предлагали ему. Стёпку тогда чуть не вырвало.

«Нет. Это сало не от той свиньи, – успокоил себя Стёпка, поразмыслив минутку. – Сало засаливается долго».

Сам Стёпка взял с собой в поход на речку несколько больших кусков белого хлеба, жирно намазанных жёлтым сливочным маслом, банку сгущённого молока и банку китайской свиной тушёнки «Великая стена», всё по тем временам товар дефицитный и доступный по блату только матери Стёпки, работающей в райисполкоме. Масло и молочные продукты выдавались в магазине «Кулинария» исключительно по талонам беременным женщинам и кормящим матерям. Сливочного масла, производимого в совхозах, едва-едва хватало для обязательного обеспечения пайковой раскладки военнослужащих, несущих постоянное стратегическое дежурство на самом восточном рубеже нашей Родины и составляющих более половины населения Камчатки.

– Дай сорок! – кричали пацаны, когда Стёпка выходил погулять на улицу с куском белого хлеба, намазанного сливочным маслом, и он с гордостью делился с ними усиленным домашним пайком.

Генка внёс в общий котёл излишки ресторанных блюд, приносимых матерью с работы, чтобы побаловать лакомствами своё многодетное семейство: обрезки колбасы и ветчины, сдобное печенье и большие куски малосольной жирующей жупановской сельди в поллитровой банке. Эта селедочка при всем рыбном камчатском изобилии была особым лакомством. Её вылавливали в небольших количествах в районе маленького посёлка Жупаново на тихоокеанском побережье Камчатки, известного своим стареньким рыбообрабатывающим комбинатом и буйными массовыми драками между наёмными сезонными рабочими, привозимыми туда обрабатывать рыбу во время путины. Приезжие представляли собой всякий неквалифицированный, нередко с уголовным прошлым, пьющий сброд, собранный по городам и весям дальневосточного края. Драки вспыхивали в то время, когда каким-то образом в нарушение сухого закона, устанавливаемого на путине, алкоголь проникал в ряды наёмников.

Валерка, известное дело, захватил с собой лук, редиску, редьку, варённый рис и другие продукты русско-китайского домашнего производства.

Колька выложил на общий стол свой знаменитый пирог с капустой, выпеченный матерью, передовым овощеводом местного совхоза. Время от времени районная, а иногда и областная газета печатали её фотографию в поле в обнимку с огромным кочаном капусты, из-за которой героиню было почти не видно. Гигантизм.

Такое разнообразие продуктов на столе было редкостью для ребятни. В этом отношении родители расщедривались не часто и только в пользу ночной ловли лосося, когда дети уходили на речку на целые сутки.

Насытившись от души, рыболовы прилегли вокруг костра и молча глядели в его завораживающий огонь, разбрасывающий вокруг яркие, но сразу гаснущие искры. Глаза после сытного ужина слипались. Сон теплой волной заливал потрескивающий костёр. Стёпка даже уснул и стал похрапывать от неудобного положения головы, лежащей на вещевом мешке.

– Наша бабка так храпит ночью, что тараканы и мыши разбегаются, – прокомментировал Стёпкин храп Генка. – Летом мы ей стелим на веранде.

– Надо делать дыхательные упражнения перед сном, тогда не будешь храпеть, – посоветовал Валерка.

– Какие? – лениво спросил Колька.

– Надо дышать диафрагмой: вдох короткий – надул живот, выдох как можно длинный – втянул живот в себя, – учил Валерка.

Колька попробовал следовать советам Валерки, но через несколько минут воздуха ему стало не хватать, и он сказал:

– Мура всё это! Бабка просто сдохнет, если начнёт так дышать.

Валерка дипломатично промолчал.

– Бля! Комары зажрали! – хлопнул себя по шее Мишка.

Комары, действительно, вышли на ночную охоту. Свирепствовали комариные самки. Им нужна была свежая кровь для развития своего зарождающегося потомства.

– Колька, хватит сопеть, буди Стёпку, и поджигайте надью возле воды. Пора крючкать рыбу, – распорядился Мишка.

Надья, три толстых обрубка дерева, уложенные параллельно, два внизу одно сверху, была подожжена со стороны уреза реки. Пламя горело медленно и ровно, освещая небольшое пространство на воде. В световом пятне, как в проруби, река просматривалась до самого дна. В кругу света на дне реки стояла, едва шевелясь горбуша: две самочки и огромный самец. Горб у него был такой большой, что казалось, вся рыба была одним горбом с прикреплёнными к нему хвостом и крючковатой головой. Самец был лащавым, покрытым бурыми и желтоватыми пятнами с рваным хвостом, избитым о камни речных перекатов. Ему досталась тяжёлая доля довести в целости и сохранности своих подруг до места нереста, где они выпустят из брюха созревшую икру, а он оплодотворит её облаком сперматозоидов, выпущенных из молок. По пути ему приходилось насмерть биться с другими лососями за право остаться вожаком и отгонять от самочек нахальных гольцов, жаждущих икры.

– Генка, давай крючкай! – распорядился Мишка, уставший от дневной борьбы с чавычей. – Отгони горбыля, а то он распугает всю рыбу!

Генка опустил крючок в воду и попытался пихнуть им горбыля. Рыбы ушли в темноту за пределы освещенной зоны, но через несколько минут появились вновь, загипнотизированные светом костра.

– Крючкани его, падлу! – посоветовал Колька. – Он сам не уйдёт!

Генка крючканул горбыля и выбросил его на берег. Колька подбежал к уродливой рыбе, скалящей пасть с острыми зубами, и пинками отбросил её в темноту, в высокую прибрежную траву.

Через десять минут подошла солидная кета. Генка подцепил пару самочек, с животами набитыми икрой, и передал орудие лова Валерке. Тому, как всегда, повезло. На лобное место подошла нерка или красница, как называли её местные жители за ярко-красное мясо, краснее которого не было ни у одного лосося. Светло-серебристые рыбы, постоянно менялись местами, как будто хотели сбить с толку рыболова. Первую красницу Валерка зацепил удачно и легко выбросил на берег. Вторую зацепил за хвост, и она сорвалась с крючка, когда он вытаскивал её из воды.

– Дай я! – протянул руку к крючку Мишка, не стерпевший драгоценной потери. Он стоял возле Валерки с острогой и оценивал возможность пустить её в ход, но место было глубокое, течение быстрое и точного удара не получилось бы, поэтому Мишка намеревался забрать у Валерки крючок. Желая освободить руки для крючка, предводитель мальчишеской команды воткнул в землю возле своей ноги острогу. Усталая рука Мишки дрогнула, и в темноте он проткнул свой ботинок крайним зубцом трезубца.

– Бля! Кажется, я проткнул ногу, – испуганным голосом произнёс Мишка.

Друзья обступили раненого и в растерянности смотрели на него. Лицо у Мишки побледнело, на лбу выступил пот. Первым очнулся Валерка.

– Стой! – распорядился он, – не шевелись!

Потом Валерка расшнуровал ботинок, проткнутый острогой, осторожно просунул в него руку и нащупал зубец остроги. Мишка застонал, но ничего не сказал.

– Генка, помоги Мишке стоять! Колька, держи острогу! – скомандовал собственный санитар и стал осторожно снимать ботинок с ноги.

К счастью, зубец остроги распорол только мягкий внешний край ступни. Валерка наложил на рану листья подорожника и обмотал ногу чистой тряпкой, в которую до этого были завёрнуты чьи-то продукты.

– Сможешь идти? – спросил он у Мишки.

Предводитель сделал шаг и скривился от боли. Валерка сунул ему в правую руку палку и предложил:

– Попробуй!

Мишка, опираясь на палку и прихрамывая, сделал несколько шагов и сообщил:

– Тихо-тихо дойду! Бля!

Словечко «бля» не имело смысла в речи Мишки, кроме выражения сильных эмоций. Это словечко-паразит появилось среди ребятни неизвестно откуда, как вирус гонконгского гриппа. Однажды эпидемия этого словечка поразила всех пацанов, и их речь наполовину состояла из «бля», коробя слух интеллигентных людей и давая им повод осуждать «распоясавшуюся» молодёжь. Кто-то из взрослых вспомнил, как перед самой войной была введена уголовная ответственность за мелкое хулиганство, в том числе за матерщину в общественном месте. По новой статье тысячи молодых людей на три года отправлялись на лесоповалы Северного Урала и Сибири крепить обороноспособность советской родины.

– Сейчас не мешало бы ввести такой же закон! – высказывал своё просвещённое мнение сторонник сталинских репрессий.

Почти у всех пацанов «блятская» словесная болезнь прошла сама и незаметно. Рецидив болезни сохранился только в Мишкиной речи, в семье которого мат был делом привычным.

На востоке за вулканами поднималось ещё невидимое солнце. Его лучи едва-едва тронули вершины сопок Срединного хребта. Долина наполнялась светом. Туман светло-серой ватой накрыл реку. Отдохнувший под берегом лосось начал плескать на перекатах.

По тропе, ведущей к посёлку, возвращались усталые ловцы лосося. Впереди шел Валерка с рюкзаком, набитым рыбой, ведро с икрой он держал в руке. За ним с полным рюкзаком тянулся полусонный Стёпка. Сзади поддерживаемый Колькой и опираясь на палку, ковылял Мишка. Отряд замыкал Генка с котелком, привязанном к поясу, и с топориком в руке.

Ночью Стёпка проснулся от тряски. Под потолком раскачивался абажур с кисточками по краям. В буфете тихо позванивала посуда. «Землетрясение», – понял он.

Землетрясение было рядовым событием для Камчатки. Полуостров под ударами бурлящей под землёй магмы трясло постоянно. Иногда подземные удары начинали сдвигать слои земной коры и приводили к катастрофам: выплёскивались из берегов реки, рушились дома, гибли люди. Совсем недавно Стёпка с друзьями играл на улице в лапту и стоял на подаче мяча. Вдруг он увидел, что соседка, шедшая навстречу с полными вёдрами колодезной воды на коромысле, зашаталась и вода стал выплёскиваться из ведер. «Пьяная что ли? – подумал Мишка и вдруг заметил, что линия горизонта вдали раскачивается. Потом земля поплыла у него из-под ног. Из домов стали выскакивать люди. На Валеркином доме напротив рассыпалась труба, и кирпичи покатились по крыше, падая вниз на крыльцо, на которое из дома выскакивали Валеркины сёстры. Слава богу, всё обошлось! Потом в областной газете писали, что в Петропавловске-Камчатском обрушилось здание городской больницы, и были жертвы.

Старший брат Мишки, плавающий на малом рыболовном сейнере, рассказывал, что в море землетрясение ещё страшнее, когда поднимается огромная волна, цунами, и идет на берег, где всё сметает на своём пути. В это время лучше всего находиться подальше от берега. Волна медленно поднимает судно высоко в небо и опускает вниз. Стёпка представил себе маленькое рыболовное судно на вершине водяной горы. Ему стало страшно за Мишкиного брата, ловящего сейчас рыбу возле побережья.

А ещё, засыпая, Стёпка вспомнил огромный пассажирский лайнер «Советский Союз», курсирующий между Петропавловском-Камчатским и Владивостоком. Лайнер, длиной более сотни метров и высотой с десятиэтажный дом, стоял в порту, когда Стёпка вместе с отцом приезжали в Петропавловск-Камчатский за художественными красками для изостудии, которую отец вёл в Доме Культуры. Лайнер был военным трофеем и когда-то принадлежал Германии под названием «Адольф Гитлер». «Вот такому кораблю не страшна никакая цунами!» – подумал тогда Стёпка.

Он представил себе, что стоит со своими друзьями, Мишкой, Валеркой, Генкой и Колькой, на капитанском мостике лайнера и направляет его ход к узкому выходу из Авачинской бухты мимо высоких каменных столбов «Три брата», торчащих из воды, прямо в Тихий океан, мимо Курильских островов к далёкому материку, этому удивительному краю, где не бывает землетрясений, а огромные равнины тянутся от горизонта до горизонта.