Объятие

Как беспомощны мы в этом мире... Он хватает нас за шиворот и тащит всю жизнь следом за собой, мы безвольно виснем на его руке, а когда упираемся ногами в землю, он с силой дёргает, подбрасывая нас в воздух, как кукол.

Вот так же подбросило меня в воздух неделю назад. Но гораздо более натурально, чем я предполагал. Я решил выйти на улицу. Впервые за очень долгое время – я пережидал зиму и уже сросся с моей квартирой, как улитка с огромной раковиной, и до конца не хотел её покидать. Но Ольга вынудила меня совершить прогулку, пристыдив за мою лень. Хотя я никогда бы не стал так это называть. Немного обидевшись, я все жё пошел. С улицы так приятно веяло пробудившимся солнцем и дымком, и от этого моё настроение быстро поднялось. Я был готов гулять, совсем позабыв, что это была не моя идея. Спускаясь по бесконечной спирали лестницы, я успел запыхаться и встал у подъезда, чтобы вытереть лоб. Свет на какое-то мгновение ослепил меня. Я прикрыл лицо рукой, но понемногу мои глаза привыкли, и я с интересом стал рассматривать изменившийся за время моего отсутствия двор. Неподалёку шумно играли незнакомые дети. Щебетание, раздававшееся со всех сторон, заставило меня вдруг резко ощутить неприятный запах, источаемый моим шерстяным платком. Я даже почувствовал какую-то непривычную стыдливость за самого себя и поспешил сунуть платок в карман. Ощущая приятное головокружение, я решительно шагнул на первую ступень порога. Но её поверхность проворно ускользнула в сторону, и мой лишённый шнурков башмак улетел в противоположную, а я сам с хрустом и жуткой болью в ноге приземлился посередине.

Прогулка была отложена, и я, ковыляя в одном башмаке, долго взбирался по перилам на свой этаж, так опрометчиво покинутый мною. Несколько раз я останавливался и, сидя на ступеньках, пытался отдышаться и плакал. Но каменная ступень сильно холодила ягодки (так называла их мама, поясняя, куда предстоит сделать укол), и я, стиснув зубы, с воем поднимался и хромал дальше. Когда оставалось совсем немного и я уже предвкушал заслуженный покой, я попытался разглядеть знакомую дверь несколькими пролётами выше, чтобы хоть как-то приободриться. Когда же я задрал голову, мне незамедлительно что-то попало в правый глаз. Адское жжение заставило меня отпустить перила, чтобы убрать попавший в глаз сор. Но чем больше я тёр, тем больше, казалось, попадало под веко. Нащупать ничего не удалось, и от злобы, переполнявшей меня, я забылся и ступил на больную ногу. Боль ядовитой стрелой вновь пронзила до шеи мой пленённый лестницей организм, и я невольно охнул. Слёзы застилали мне глаза, но легче совсем не становилось, к тому же, я не видел, куда идти. Я знал, что осталось совсем немного и надо всего-навсего добраться до раковины – и я спасен. Но вместо того, чтобы идти, я продолжал неподвижно стоять и безвольно плакать. Я сдался и решил заночевать прямо там на лестнице. У меня создалось настойчивое впечатление, что кто-то причастен ко всем моим бедам.

Как-то я все-таки добрался раз до кровати в тот полный злосчастий день. Глаз прошёл сам, но повреждённая нога к вечеру страшно распухла, и я решил лежать, пока не поправлюсь. Погода, к тому же, заиграла на новый лад слишком резко. Всё на земле погрузилось в воду, а небо, разочаровавшись, наполнилось обрывками облаков. Так что на улицу больше совсем не тянуло. Жалеть теперь меня было некому, поэтому я решил жалеть себя сам. Первое время я ещё пытался вставать, но постепенно понял, что это абсолютно невозможно и может навредить мне ещё больше. О еде я не беспокоился. Мне было хорошо известно, что если лежать неподвижно, то можно вообще очень долго не есть. Тем более, Ольга заходила ко мне иногда и всегда приносила что-нибудь.