Объятие

Ольга появилась в моей жизни сразу после того, как мама разбилась с отцом на машине. Она отвезла меня в до боли знакомую мне больницу, только в ту её часть, где я никогда раньше не был, и в одном из лежащих на столе тел я узнал маму. На вид она вся была абсолютно целая, но необычный цвет кожи и её пугающая неподвижность выдавали, что с ней не всё в порядке. Её лицо было грустным, но при этом каким-то странно торжественным. Другое тело было, несомненно, телом отца, но это я понял лишь по полосатому костюму, в который он был одет в тот вечер. Я не знаю, откуда Ольга узнала про всё это, но я до сих пор очень благодарен ей. Она пожалела меня тогда и всё взяла в свои руки. Правда, это обернулось множеством хлопот: мы куда-то ездили, я что-то подписывал; потом были похороны, и она стояла вся в чёрном, такая красивая и далёкая. Когда на её чёрный наряд плюхнулось что-то белое, я очень развеселился, а она стояла и ругалась на меня и, зачем-то, на птиц. Вскоре мне в одном учреждении дали маленькую тетрадку с моей фотографией. Ольга сказала, что так надо. Ещё она сказала, что это называется паспорт. Оказалось, что у всех есть такие же. Фотография мне понравилась. А потом она вырядилась во всё белое, и мы отправились в другое учреждение, где поддакивали какому-то мужику в очках, она ещё почему-то плакала. Было много хлопот, но без этого, наверное, обойтись в таких делах никак нельзя.

Ольга мне понравилась сразу, как я её только увидел. Она незаметно заменила мне отсутствующую маму; правда, если учесть наши с ней отношения в последние годы, то это выходило не таким уж сложным. У Ольги был большой рот и кудрявые пышные волосы. Она была взрослее и гораздо выше меня. Смотря на её длинные ноги, я чувствовал незнакомый холодок внутри и странное щекотание внизу живота. Она сказала, что была знакома с моими родителями, правда, мне упорно казалось, будто и я где-то видел её прежде. Вскоре Ольга объявила мне, что будет жить вместе со мной. Я ужасно обрадовался этому, ведь мне уже почти нечего было есть, да и страшно теперь становилось по ночам одному в этой огромной квартире, а ещё я питал смутную надежду, что, быть может, мне удастся потрогать её во сне за волосы, которые возвышались над её головой большущей копной, словно искусственные.

Спустя немного времени она приехала с кучей чемоданов и пакетов и сразу, к моей радости, стала хозяйничать в доме и кормить меня супом. А когда наступила ночь, она легла спать со мной. Вы только можете себе представить? Я не спал уже ни с кем в одной кровати много лет; когда-то меня брал с собой отец, хотя мама была очень этим недовольна. О том, что Ольга попыталась сделать в тот раз со мной, я что-то слышал в школе из нехороших рассказов моих сверстников. Было неприятно и больно, мне совсем не понравилось все это, а ей, казалось, такое было по вкусу. Она довольно жмурила глаза и тяжело дышала, от нее пахло куревом и ещё чем-то, мне незнакомым. Я мог вдоволь покрутить её волосы, но в тот момент мне этого уже не хотелось. Когда она села на меня верхом, я почувствовал, что она не такая уж и лёгкая, как прежде мне думалось, а когда она зачем-то сильно ущипнула мою грудь, я не выдержал и, вырвавшись из-под неё, убежал и спрятался в старом добром шкафу. Мне было холодно и противно, сдавленная ее пальцами кожа нестерпимо болела, я дул на неё ртом и осторожно потирал.

Постепенно я заснул.

На следующее утро я застал её пьющей кофе. На ней был мамин халат, и она выглядела очень недовольной, наверное, потому что не смогла меня найти. Всё вместе смотрелось очень похоже на маму. Вспомнив её, я заплакал. Ольга посмотрела на меня разочарованно, а через пару дней уехала. Но вещи её почти все остались в квартире.

Какое-то время от нее не было ничего слышно. Но я ждал, прислушиваясь к каждому звуку за дверью. В школу ходить больше было не надо, и я впервые за много лет почувствовал свободу. Я целыми днями гулял по пустой квартире, лежал, где хотел, ел варенье из банок. Но вместе с тем я тосковал по ней. А потом Ольга появилась снова. И с тех пор стала приходить часто. И я стал рассказывать ей про маму. Кроме как про неё, мне, в общем, мало что было ей рассказать. Но она слушала невнимательно, а однажды вообще перебила, сказав со злобой в голосе, что это моя мама виновата в смерти отца, что это она его убила. Я возразил, что это глупости, что такого просто не могло быть, ведь мама сильно любила отца и ни за что не могла бы его убить, но Ольга не слушала, а лишь повторила то же самое, почти один в один.

Непонятно, зачем она тогда так сказала? Я попытался дотронуться до её кудряшек, но она отстранилась. Зачем же она всё-таки сказала такое, да ещё про маму? От её слов у меня ужасно разболелась голова, но когда я сказал об этом Ольге, она разозлилась ещё больше.

Но, в целом, она была очень нежна и ласкова со мной.

Больше я о маме с ней не говорил. Но это всё-таки не смогло полностью уберечь меня от несчастий, и вот, спустя почти полгода, я изувечил себе ногу.

Ольга говорит, что ничего страшного нет, но я ей не верю. Мне лучше знать, насколько мне плохо. Она, очевидно, не поверила и всё же попыталась заставить меня встать на ноги, но я наотрез отказался, и в итоге она махнула рукой.

Мир зол и несправедлив. И – по крайней мере, пока – я вставать не собираюсь.