Объятие

Она приходила недавно. Но не одна. С ней были какие-то люди. Я не видел их, но слышал их голоса. Она водила их по квартире, а я не мог дождаться, когда они уйдут и она наконец-то заглянет ко мне. Запас пищи у меня к тому времени уже почти закончился. Но в тот раз её я так и не увидел. За окном уже, похоже, лето, и я иногда выбираюсь из-под одеяла подышать. Я вспоминаю, какая это короткая пора в наших краях, и мне становится грустно. Снова холодно.

Этот дневник, или, вернее будет сказать, рассказ всей моей жизни я пишу сейчас под огарком свечи. У нас раньше часто отключали в квартире свет, а мама, хоть и делала вид, будто это ей безразлично, панически боялась такой внезапной темноты и всегда имела наготове свечку, которую она украдкой зажигала, и только тогда, успокоившись, засыпала. Когда-то свеча была очень большой, но теперь от неё остался лишь маленький пенёк, и только по ширине его основания и по толщине внушительного фитиля можно судить об изначальном размере.

Я вдруг задуваю приветливое рыжее пламя, напоминающее мне мою Ольгу, и напряжённо вслушиваюсь – мне чудится, будто по квартире кто-то ходит. Я слышу шаги уже не в первый раз за последнее время. Наверное, это ветер хлопает дверями. Но иногда до меня доносятся ещё и чьи-то голоса, что уже никак не спишешь на проделки нагловатого ветра. Недавно я по рассеянности забыл ключ в двери своей комнаты и, спустя некоторое время, услышал, что кто-то запирает меня снаружи. Щелчки ожившего замка пробудили меня ото сна, я мгновенно открыл глаза и почувствовал щекой сырую от вытекшей слюны подушку. Замок щёлкнул в последний раз, и ключ с хрустом извлекли. За дверью послышались торопливые шаги. Я робко окликнул, но ответа не послышалось. В этот миг мне стало ужасно страшно, но вдруг до меня дошло, что это была Ольга. Поразмыслив, я решил, что в таком случае всё не так уж страшно, и, следовательно, переживать по такому поводу не стоит. Бедняжка просто волнуется за мой покой, подумал я.

Впрочем, после того случая неясные звуки, доносящиеся из глубин квартиры, не прекратились. Кто-то постоянно хлопает ящиками, топчет паркет, смывает воду в туалете, но я быстро успокаиваю себя: мне не должно быть страшно, ведь, что бы там ни было, дверь в мою комнату закрыта на замок, а ключ в надёжных Ольгиных руках. Пора бы ей, кстати, уже появиться, мне очень нужно, чтобы она поплотнее закрыла окно, избавив меня, наконец, от этого непрекращающегося сквозняка. К тому же, я слизал с тарелки последние крошки, а ведро на полу – полное. И воняет. Она не приходила очень давно. Так приятно просто смотреть на потолок или на пожелтевшую у кровати стену, если не чувствуешь голода. И теперь я только и жду, когда щёлкнет замок, и Ольга, словно фея, возникнет на пороге моей комнаты.

Тот свечной огарок, что мама так и не успела до конца сжечь, я нашёл в её тумбочке на блюдце, почти полностью скрытом под курчавыми слоями застывшего воска. Не правда ли, так и наша жизнь уменьшается, а когда-нибудь её скрюченный фитиль возьмёт и потухнет. Быть может, и совсем скоро. Быть может, моя жизнь и жизнь этой свечи закончатся одновременно.

В прошлый раз я погасил свечу, не выдержав тревоги от пришедшей в голову мысли. Но, невзирая на страх, я допишу, чего бы мне это ни стоило. На эту свечу моя жизнь похожа вдвойне, ведь я никогда не знал ни минуты успокоения, мой фитиль непрерывно горел, обжигая меня коптящим пламенем. Воск стекал на мои ноги, и вот я уже не могу пошевелить одной из них. Увидев себя в этом кособоком свечном огарке и ощутив невыносимую жалость к нам обоим, одинаково забытым на этой кровати, под этим надменным высоким потолком, скрывающим ещё более надменное небо, я и решил написать всё. Ведь каждый должен узнать, как тяжела и напрасна уготованная его душе колыбель. И как она была многократно горше у меня – у того, кто смог бы вместить любую душу.

Чёрт побери, погасла. Прощайте.

Пишу наугад.