Рефлексия

* * *

Октябрь, посредством призрачных Весов,
в аллеях парка, просеках лесов
пытается уравновесить тщетно
коричневую ржавчину и хну,
из старой бочки грубо зачерпнув
с потёртой зеленью былого лета.

Распада привкус – осени есть суть,
и если полной грудью смесь вдохнуть
и задержать на миг своё дыханье,
то можно слышать в дачной тишине,
подобно клину в серой вышине –
уходит осень к югу мирозданья.

А детям этой грустной чуть поры
дано себя искать среди игры
на сцене и писать простые строки
стихов, и класть их в пыльный шкаф;
почтовика нелепо путь избрав,
служить ему в имущественном блоке.

Одна из чаш смурного октября
им наполнялась красками не зря –
Весы качнутся в лапы Скорпиону.
Но вечный стимул: сохранить баланс,
пусть бережёт в непостоянстве нас –
я сам рождён был в канители оной.

«Вдоль сереньких домиков где-то…»

        «Вдоль маленьких домиков белых
        Акация душно цветёт.
        Хорошая девочка Лида
        на улице Южной живёт» …

             Я. В. Смеляков

Вдоль сереньких домиков где-то
Ахметка маршрутку ведёт.
Хорошая девочка Света
на улице этой живёт.
И многие, многие годы
идет будним днём в интернат
учить всем законам природы
таких же хороших ребят.
А летом гуляет с лукошком
окрест по полям и лесам.
Сочувствует мышкам и кошкам,
бездомным, и сукам, и псам.
Светлана, возможно, умнее
той Нины – Натальи Варлей,
но уж, безусловно, стройнее
известных нам учителей!
И даст комсомолочке фору
в атлетике – ходит молва,
что Света латает заборы
и колет в деревне дрова.
Соседи, коллеги и все мы
восторга прилив поборов,
в решении сложной дилеммы
вздымаем беспомощно бровь:
«А сколько же Свете годочков?
Не двадцать? А все двадцать пять?!».
Но взрослая, взрослая дочка
всем даст однозначно понять –
бег времени необратимый
в изменчивой женской судьбе,
как воду, душою-плотиной
возможно замедлить в себе.

Балладка о любви к Н. К.

        «Когда вода всемирного потопа
        Вернулась вновь в границы берегов»…

             В. Высоцкий. «Баллада о любви».

Искусны дамы в ожиданиях своих
в преддверии хоть сколько крупной даты:
тур по Европе с дивидендов для одних,
а для других – колечко из зарплаты.
Известны мне все предпочтения твои:
неисправимой моднице-транжире
вполне достаточно «Баллады о любви»
поэта-барда в радиоэфире.
Мне не сравниться с ним изысканностью строф
и не из волн библейского потопа,
а из лесов глухих вдруг выбралась любовь,
к нам обратив свои босые стопы.
Взяла нас за руки и властно повела
в чертог на жёлтый берег океана.
Страна любви так убедительно светла,
что мы охотно верили обману.
Но в той стране у подданных налог –
с них требуют разлук и расстояний;
обид, упрёков, недоверия, тревог
и ревности, как формы испытаний.
Мы по счетам любви сумели оплатить.
Удачно через всё перешагнули
и сохранили ту невидимую нить,
которую меж нами протянули.
Сегодня я свою балладу пропою,
пусть это будет выглядеть наивно.
Ты слышишь – я дышу, и, значит, я люблю,
И верю, что по-прежнему взаимно.

* * *

Мой нежный ангел, посланный богами,
мой милый друг немереных каратов,
земной союз, проверенный годами,
лишь крепнет, наполняясь ароматом!

За тяжкий крест в запутанной судьбе,
что выпало одной тебе нести,
за море роз, не собранных тебе,
за том стихов, не сложенных, прости!

Северяночка

Что за время на дворе:
теплой, красной масти?
Близнецы в календаре
в эти дни у власти.
За столом полно гостей –
кухня маловата.
У зазнобы юбилей –
кругленькая дата!
Недоверчив я к годам,
знаю – молодая,
но для верности всегда
всё-таки считаю…

Эх, раз, да ещё раз,
но не очень много раз!

Как предания гласят –
ветхие припевки –
у барона три подряд
народились девки.
Жмёт тайга со всех сторон,
а под окном рябина,
и кручинился барон –
не хватает сына.
Над землёю высота,
жизнь ютится между,
неизбывная мечта
вылилась в Надежду.
Папа падал на постель
с горя в бессознанке,
как подрубленная ель
на лесной делянке.

Эх, раз, да ещё раз,
ещё много, много раз!

Детство быстрою иглой
из курьёзов сшито:
то горошек с кожурой,
то лапта и бита.
Девка справная в семье
стала, подрастая:
стрижкой, как Мирей Матье
и лицом баская.
Ты играй, звени струна,
кто-нибудь оценит.
В сердце книги, синема,
да мечта о сцене.
Выпускной десятый класс,
погоняй каурых!
В театральном добралась
до второго тура.

Эх, раз, да ещё раз
до второго тура.

Не попала милка в цвет
вздорной Мельпомене.
У меня так лично нет
тени сожалений.
Поменяла наугад,
так легко и просто
на столичный альма-матр
сцену и подмостки.
На учительском пути
выпала Печора,
где и мне пришлось нести
службу очень скоро.
Много звавших под венец
местных да и пришлых,
но избранник – удалец,
что привёз дровишки.

Эх, раз, да ещё раз,
еловые дровишки!

Карты, звёзды, домино
выпали резонно,
нагадали пять домов
в разных гарнизонах.
Пять ремонтов, сборов пять,
улиц без названий –
цыгану не пожелать
столько кочеваний!
Человек себе творец,
королям – их свита…
докатились наконец
до такого быта:
дача есть и есть жильё,
конь стальной у тына.
но дороже от неё
два прекрасных сына!

Эх, раз, да ещё раз,
два прекрасных сына!

Нынче гонит жизнь бегом,
нервов надо много:
у неё казенный дом.
у меня дорога.
Седину своих висков
я несу, как знамя,
нету время для стихов,
трепетных признаний.
Я к цыганам не при чём,
Надя не цыганочка,
значит, песню наречём
просто – «северяночка».
И споём, а после в пляс,
помогайте, боги,
вместе много, много раз,
сколько держат ноги!

Эх, раз, да ещё раз,
ещё много, много раз!

Размышления на ягодные темы

Надо, парни, между нами
уяснить без куража:
были девочки цветами –
ягод будет урожай.

Только стоит бы немножко
разбираться в их сортах,
прежде, чем кидать в лукошко –
в общих, так сказать, чертах.

Есть душа всех коллективов.
В спелой мякоти хмельно
шарм в закваске с позитивом
превращает сок в вино.
Времени не поддаётся,
а взгрустнётся – всем молчок.
Рядом с ней всегда найдётся
крепкий гриб – боровичок.

Ягоды иного склада –
независимы, умны.
Гордым кистям винограда
в списке уподоблены.
Ревностно следят за телом.
Неприступность – камуфляж…
Нет достойных виноделов –
славный вышел бы купаж.

Ягодки есть с тайным прошлым
в летнем рокоте цикад,
не случайным, но не пошлым,
придающим аромат.

Раздобревшие – для птичек.
Им ведь тоже нужен корм.
Есть и свежие клубнички
с ещё розовым бочком.
Вкус любимых ягод дарит
главный повар на земле,
а потом нас тихо варит
с ними в общем киселе.

Наконец, есть сорт – Елена –
в индивидуме одном.
Припадаю на колено,
как сражённый агроном.
Славный плод, с добрейшим сердцем,
но не смею пригубить –
надо быть ядрёным перцем
эту ягоду любить! ...
Чтобы быть счастливым перцем
надо ягоды любить!

Памяти отца

Возведя радость близких в свой императив,
все недуги в медкнижку худую вместив,
ты бы долго мог быть рядом с нами.
По каким же раскладам безжалостных звёзд
бестелесный и глазу невидимый монстр
прихватил за желудок клещами.

Обглодал жилы, мышцы с натруженных рук,
выпил синь добрых глаз на последнем пиру
и скелет за неделю разрушил.
За последним причастием отнял и речь,
да души воспарение взялся стеречь,
но не смог на десерт хапнуть душу.

Городенский священник тебя отпевал,
резкий ветер в ладони свечу задувал,
боль застыла гримасой на лицах.
А когда алый гроб накрывали уже,
я увидел её на моём гараже,
прилетевшую к нам белой птицей.

Что осталось мне здесь, кроме чёрной плиты?
Фотографий альбомы, где есть ещё ты,
гигабайт оцифрованных плёнок,
рефлекторные вспышки в горячем мозгу:
у тебя на руках и держаться могу
за плечо – я всего лишь ребёнок.

Зимний вечер. Мелькают огни вдалеке.
Тёплый нос твой большой у меня на щеке
и мне кажется – ты будешь вечен.
У соседнего дома на белой стене
превращаются люди из наших теней.
Им кричу долго: «Эй, человечек!»

Воскресение. Лето. Гощу в Городне.
Твой отъезд на неделю, до слёз горько мне –
без тебя всё в округе пустело.
Умываешься – значит, прощаться пора –
это было полжизни назад, а вчера
я обмыл охладевшее тело.

Память будет храниться всегда в мелочах:
в добром слове и деле, забавных вещах,
что остались в семейном архиве:
то ли в комнате внуков значки на стене,
то ли скромный конвертик в шкатулке-казне –
ты повсюду и, кажется, – вживе.

Но уже не построишь причал у реки,
на крыльце не пожать твоей крепкой руки –
не восполнить портретом утрату.
В репродукции всех родословных ветвей
на старинной бумаге в ячейке твоей
я поставил последнюю дату.

Испокон поколения цепью идут
друг за другом на страшный Создателя суд.
Дети – вечная суть арьергарда.
И порой в нём находимся до седины,
если жизнью родителей ограждены
от повестки – явиться без скарба.

Я теперь оказался в переднем ряду
и с покорным спокойствием тихо иду,
взяв тебя за образчик толково.
Набираю отмеренным сроком висты,
чтобы там, где сейчас обретаешься ты,
мы когда-нибудь встретились снова.

27 ноября 2013 г.

Ночной гость

        «…Чёрный человек
        На кровать ко мне садится,
        Чёрный человек
        Спать не даёт мне всю ночь…»

              С. Есенин

Хмурый вечер проник из-за штор,
расползаясь по стенам и полу,
полюбилось с недавних пор
одиночества грустное соло.
Зря уж так от него мы спешим,
часто греясь в нечаянной связи –
это время саднящей души,
её песня без фальши и грязи.
Слушай, в нотах пускай не силён,
звуки флейты, органа и бубна –
это кто уже чем наделён,
кто помечен чем: пикой иль бубной.
Безрассудный романтик и мот,
и деляга в делах своих дока
убегут от реальных забот
к виртуальным своим истокам.
Боже мой, как мечталось тогда,
сколько было тогда звездопада?
Как в отхожую яму года
всё смели безудержным каскадом.
Кто-то тихо подсел на иглу,
расписавшись в своём банкроте.
Кто-то тщетно индейку-судьбу
ещё хочет поймать на излёте.

Хмурый вечер проник из-за штор,
расползаясь по стенам и полу.
Полюбилось мне с недавних пор
одиночества грустное соло.

Вечер зрел, наливался, как гроздь,
сам с собой я напился без меры.
Вот тогда и явился мне гость –
вечный спутник бредовой химеры.
Сел к столу, оглядел быстро зал,
пригубил из моего бокала.
Улыбаясь мне пошло, сказал:
«Я не зван, но не пью с кем попало!
Эдгар По, и Ван Гог, и Дали,
И все те, кто не ладил с собою
попадали со мной визави,
предаваясь, как ты алкоголю.
Но остынь, даже думать не смей
занять место в когорте великих.
Ты бездарный ничтожный плебей,
только маска средь тысяч безликих.
Этот твой ностальгический зуд,
водка с горя, корявая лира –
всё банальным позёрством зовут,
подражаньем великим кумирам».

Мне бы больше не пить, а уснуть.
Сон прогнал бы горячечный приступ,
но сквозь гадкую, липкую жуть
я зачем-то вступил в этот диспут:
«Как поэт я, конечно, смешон.
Не пророк в нашей бедной Отчизне.
Пусть не хват, но хватки не лишён
и добился я многого в жизни.
Там, где люд не балован теплом,
вьюга спины ласкала нам плетью.
Там себе я обрёл новый дом,
где меня ждут супруга и дети».

Я о службе поведал, что мог,
о тех людях, что меня ценили…
Гость прервал пылкий мой монолог:
«Ты наивен в романтичном стиле!
Ты и сам в это веришь с трудом,
как и раньше, тем более, ныне.
И хвалёный твой мир, и твой дом –
лишь времянка в далёкой чужбине.
Потому-то, всё бросив, бежал
за мечтой, на судьбу уповая,
а соседский бомонд провожал,
из окошек с ухмылкой кивая.
И в погоне за этой мечтой
оказался в житейском изломе –
квартирант ни чужой, ни родной –
неудачник в родительском доме.
Как посмел ты в чужой монастырь
лезть с уставом своим иноверца?
В твои годы плохой поводырь
непрактичное, глупое сердце!»

«Что такое, что здесь ты несёшь? –
Я взрываюсь от жгучего гнева. –
Это низка подлая ложь,
гиблый яд из гадючьего чрева.
Много в юности было дорог,
было всё: и любовь, и скитанье,
но лишь только ступал на порог,
находил здесь приют и вниманье.
Унесли дух бродяжий года.
Я утих, даже стал семьянином
и вернуться хочу навсегда
не один – со своей половиной.
Чтобы стены собрали нас всех.
Общий ужин – семейная радость,
и моих пацанов звонкий смех
старикам двум напомнил их младость».

Пастораль этих нежных картин
гость вопросами пачкал гнилыми:
«Потому-то и пьёшь здесь один,
избегая общенья с родными?
Позабыл и жену, и детей,
наслаждаясь обидчивой позой?
Что задумался? Пей веселей!
Добирай себе нужную дозу!
Ты и в жизни никчёмный артист
в роли мелкой и вовсе не веской –
неприметный, заштатный статист
в старой драме свекрови с невесткой.
Только занавес – вечная мгла
всех рассудит, укрывши от зала.
Если в пьесе развязка была –
ждать недолго осталось финала!
И в мечте обнаружив изъян,
без труда отыскав оправданье,
пресным ласкам дешёвых путан,
терпкой водки ночным возлияньям,
ты увидишь всей жизни разор
и примет роковых совпаденье.
Впереди ничего – «Nevermore»!
Только ладана тихое тленье».

Я молчал, амбиции зажав,
но стучало в путаном сознанье:
«Он же прав, неужели он прав?
Кто ты есть бесовское созданье?»

И спасеньем не виделся мне
новый день, к нам идущий с востока.
Если верно: «истина в вине»,
то прозрение очень жестоко.
До отчаянья был только шаг.
Набираю «ноль три» – долгий зуммер.
Гость исчез, отступал полумрак.
Всё прошло, но наверно, я умер.

Охранник

Разменяв года на сутки,
дом – на временный ночлег,
в стол лицом уткнувшись в будке,
тащит службу человек.
А под форменной фуражкой
по причудливой волне
сны один другого краше
проплывают в голове.
Как пацан с мечтой о небе,
самолётах и стихах
загадал, чтоб этот жребий
оказался на руках.
В школе в пламенном «дзержинце»
(ладно скроен, крепко сшит)
военрук, физрук, как в принце
в нём не чаяли души.
Пусть мечтали школьниц мамы –
чем для дочки не жених.
И доход семьи в карманы
уж никак не ниже их.
Но известно – первым делом
крылья. Девы, ждите нас!
Расписался школьным мелом
на доске – прощай, наш класс!
В чемодан: конспект, зачётку.
В военкомом данный срок
поступать поехал в лётку.
А стихи? – какой в них прок?
И взлетел с душою тонкой,
в свой отрыв не веря сам,
от училищной бетонки
к вожделенным небесам!
Заменялся в гарнизоны
от Каспийска до Читы,
поднимался в эшелоны
допустимой высоты.
И в кабине за штурвалом,
и на взлётной полосе,
заметённой снежным валом,
он был значим, как и все,
те, кто с ним в одной обойме
выбирали жизни курс,
не ища карьеры кроме,
чем армейской службы груз.
Но потом списали с лётной
с содержанием вполне
сносным и вопросом – вот он:
«Кем работать на земле?».
Торговать – не вышел жилой.
Воровать – душой не лечь.
И подался в сторожилы,
по ночам завод стеречь.
Не сказать, что пост тот хлебен.
Будка: кресло, стол, кровать –
не ахти какая мебель,
но сойдёт стихи писать.
Только как в самооценке
не занизить свой ай-кью?
Как на каждой пересмене
сознавать – не в том строю?
Как своим рукам не веря,
нажимавшим на РУДы^[1],
открывать с поклоном двери
Тем, с кем должен быть на «ты»?
И ходить котом учёным
по маршруту – по цепи
в створе камеры включённой –
не читай газет, не спи.
Есть законы у природы.
Бесполезно спорить с ней –
под лежачий камень воды,
под военного портвейн
не текут. Он помнит, братцы,
этот старый анекдот…
Надо как-то подниматься
в эшелон своих высот!
Но – инертность – вот в чём дело.
Стоит физику учить,
ведь значительному телу
путь труднее изменить.
А под утро очень споро
на ступенях за дверьми:
то ли поступь командора,
то ли колокол звенит
по романтикам всем шатким,
не уверенным в себе.
Командор, рукой в перчатке
поучаствуй в их судьбе!

Наяву всё площе, меньше.
Вот и шум до смеха прост –
это долгожданный сменщик
принимать идёт свой пост.

Он несёт не радость премий,
а, как чай спитой, рассвет.
Разговор сжигает время,
да и темы общей нет.
– Будь здоров.
– Пока, до встречи.
С лёгкой сумкой за спиной,
голову вобравши в плечи,
человек идёт домой.


 

 

* * *

Неведомая чёрная звезда
упала прямо мне в ладони,
а белые небесные стада
удачей пролились в подойник.

Исхоженными я оставил за плечами
асфальт, базальт, песок, суглинок, глину, мел.
Накинул седлецо меж острыми лучами,
сел на звезду и над землёю полетел.

Попутный ветер верил в седока.
Мечты вдруг обернулись явью.
А я смотрел беспечно свысока
на мелкое своё тщеславие.

Застыл коллега в изъявлении почёта,
соседи милые в улыбках расплылись,
но кол вбивали в траекторию полёта,
досадуя, что лузеры так поднялись.

Забор соседский к дому подступал.
На окнах серебрились слёзы,
когда пилы отточенный металл
грыз ствол его сестры берёзы.

Участок продан под восторженные ахи,
а суть сей вожделенной всеми сделки в том,
что здесь какой-нибудь теперешний Лопахин
за лето свой построит новый, крепкий дом.

Он не хватает чёрных звёзд с небес,
не ищет тёткино наследство –
для обретения земных чудес
использует земные средства.

Он может нефть и газ качать из недр сибирских,
на биржах дилером и брокером играть –
не чужд скупой и меркантильный дух банкирский,
а может в думе депутатом восседать.

Мой старый дом стоял – столетний дед
под крышей – шляпой обветшалой,
и берегла обшивка – тёртый плед –
венцы – артритные суставы.

Обыденно, но мне казалось очень едко,
из глубины его бревенчатой души
смотрела совесть на меня с портретов предков,
а я летел, и приземляться не спешил.

Юбилеи

От рождения и колыбели
мы, нацеленные на успех,
принимаем свои юбилеи
за ступени по лестнице вверх.
И на каждой, как после сражений
рапортуем себе, дорогим,
о приросте своих достижений:
восхищайтесь, друзья и враги!

Поздно я понял, что жизнь быстротечна –
годы проходят, а хвастаться нечем.

В двадцать пять я стоял на распутье
одинаково верных дорог.
Службу нёс, не хандрил, но по сути,
не сумел отточить свой конёк.
В тридцать пять стали явью все грёзы.
Исполняя армейский канон,
пили мы за майорские звёзды
и за ранний такой пенсион.

Только судьбы дивиденды не вечны –
годы проходят, а хвастаться нечем.

Десять лет пролетели, как птицы.
Блеск побед унесли на крылах.
За столом те же милые лица,
те ж обои на старых стенах.
Ну, а люди «качают» в соцсети
фотографии, имидж кроя:
вот дружище на фоне «лачетти»,
вот подруга в заморских краях.

Слышу во здравие громкие речи –
годы проходят, а хвастаться нечем.

В гороскопе мой день будет выткан
из даров. На небесных весах
всех дороже, конечно, открытка
со стихами, что сын написал!
Мы теперь ставим всё без остатка
на детей. Глупый шарик, кружись!
Это наша последняя ставка
на рулетке с названием жизнь!

День убывает. Смеркается. Вечер.
Годы проходят – гордиться мне есть чем!

Новый год

Предпраздничных декабрьских дней
надежд свеченье.
Сын младший в комнате своей
был занят чтеньем.
У старшего режим совы –
ещё в постели.
Я вешал нити мишуры
на ветки ели.
Деля на кухонном столе
пирог на части,
ты невзначай сказала мне,
что это счастье,
когда мы вместе и вот-вот
часы беспечно
нас известят, что старый год
уходит в Вечность.
А люди в спешке там и тут
скупали вина:
шампанское, сухое, брют
и мандарины.
Да в этом был большой резон:
успеть к моменту,
когда в домах курантов звон
и президента
сулят успех, достаток, званье.
Дел-то лишь всего –
выбрать главное желанье,
загадать его.
И был почти неукротим
загул растущий.
Иначе может не прийти
к нам год грядущий!
Придет молоденький, как пить,
да мы всё те же…
Что-либо в жизни изменить –
пусты надежды.

 

[...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2019 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.