Солнца не надо, или Материалы для ненаписанного романа

В одну из ночей Шрамова разбудил не совсем обычный шум. Еще сквозь сон слышал он, как звонили и стучали во входную дверь, какие-то быстрые шаги слышались, неразборчивые, приглушенные разговоры. Еще кого-то привезли, – сонно подумал Шрамов и снова уснул. Но утром узнал, что дело в другом.

Приходили откуда-то с верхних этажей, где лежали настоящие психи, вызывать алкашей успокаивать какого-то из них, не на шутку разбушевавшегося. Такое не редкость. Чуть не каждый день, а то и не раз за день, приходится слышать: зондеркоманда, на выход! Зондеркомандой прозвали особую группу алкашей – из тех, кто физически покрепче, – которые тем и занимались, что помогали санитаркам вязать неспокойных, дежурили в санпропускнике, когда их туда привозили. За это их на две недели раньше выписывали. И теперь бы все прошло как обычно, но небольшая накладочка вышла. Дежурная смена, медсестра и две санитарки, так крепко спали, запершись в сестринской, что не слышали ни телефона, ни стука в дверь. Ребятам-чифиристам, балдевшим в туалете, пришлось самим их будить. И опять, никаких бы проблем не возникло, но смена попалась уж очень противная, многим насолившая. Особенно медсестра, молодая, некрасивая и злая, как змея, прохода никому не давала, так и принюхивалась к каждому, чтоб при малейшем запахе бежать и капать Сичкарю. Кобеля ей хорошего надо, – говорили ребята, и это, конечно, было так. Но никого, видно, такая роль не прельщала – уж очень страшненькой, корявенькой уродилась она. Накануне она заложила Муравьева, нажравшегося огуречного лосьона, посадила его на серу, а тут такой случай для мести. И Муравьев ухватился за него. Накатал петицию на имя Сичкаря, где в сильных выражениях клеймил позором безответственных медицинских работников, по вине которых был нарушен покой больных людей. “Какую пользу принесет лечение, если медики так относятся к своим обязанностям?” – патетически писал он. В заключение он требовал сурово наказать виновных.

Все утро Муравьев ходил по палатам, толкался в умывальнике, в туалете, подсовывал каждому свою петицию для подписи. Многие подписывали, а многие и нет: опасались попасть на заметку начальству. Шрамов подпись поставил, черкнул что-то неразборчивое, чтоб не огорчать Муравьева, свой все-таки человек, но всерьез эту затею не принимал. И был прав. Никаких заметных последствий бумага не имела. Сичкарь принял ее вежливо, внимательно прочитал, пообещал разобраться и принять меры. И на том все кончилось. Ведьма-медсестра стала еще придирчивее, а одна из дежуривших с ней санитарок, старая хохлушка с Западной Украины, как-то сказала:

– Я цих чихвиристив, дюже грамотных, ще выведу на чисту воду!..