Солнца не надо, или Материалы для ненаписанного романа

 

 

 

Но приходили мысли о женщинах – а куда денешься, если так природой предусмотрено. Шрамову на женщин в жизни не везло, хорошего от них он старался не ждать, ну а тянуло его к ним, конечно.

В запойные периоды было не до женщин. А теперь вина не было. А было более или менее нормальное питание, нормальный сон, без кошмаров и судорог, многодневное тягучее безделье. И еще разговоры. Вечная, нескончаемая тема для разговоров – бабы.

Мефодий, в приличных годах уже, и сам корявенький, кривоносый, а аж слюни на губах пузырились, как начинал вслух мечтать о предстоящем лете, когда в его курортный поселок поналетят млеть у теплого моря белокурые денежные бабенки, падкие на беззаботную любовь.

– Жену отправлю подальше на заработки, бахчу полоть, буряк, сын живет отдельно – не помешает, а сам гульну, – безмятежно рассуждал он, разлегшись на кровати, нога за ногу, руки за голову, по лицу мечтательная улыбочка плавает. – Пока здоровье есть, надо пользоваться… А они ж сами кидаются. Или у них мужья такие – неспособные?.. Любят они еще на лодках кататься, ух, как любят, – говорил он. – Хлебом не корми, а покатай… Раз приехали на двух машинах, “Жигулях”, бабы, мужики, дети бегают… Костры жгли, шашлыки там делали, бесились… Понапивались и пошли по берегу шакалить. К нам две подошли – а мы с другом как раз катер спихивали на воду. Поддатые хорошо – не мы, бабы. Пристали – покатайте, покатайте! А что мужья скажут? А ну их, тех мужей, говорят, они не ревнивые, им водка дороже. Мы их и покатали! Отплыли подальше и прямо там на катере и разложили. Сначала я одну, а он другую, потом поменялись. Одна была толстая, как мешок с салом, только пыхтит и потеет, а другая худая, ну одни кости, та как кошка, давай и давай! Дергается, прыгает, как заводная, как вибратор какой-то… А мужья на берегу ждут! Потом мы их отвезли, сдали мужьям – в целости и сохранности… И все довольные, хе-хе!.. Сказали, что еще приедут…

Капитан ничего подобного не рассказывал, послушать только любил. Он часто ночевал дома – умел договориться с кем надо, а там жена – было, значит, с кем развеяться (хотя всем известно, как может до тошноты надоесть родная жена). Капитан рассказывал другое – что Принцевский прописал ему какие-то таблетки для укрепления половых способностей.

– Как у вас с этим делом? – спрашивает у меня. Любит же он поговорить, особенно на эту тему. А я замялся, застеснялся. Так себе, говорю. А что еще ему сказать? Ну он и решил мне помочь… А я их не пью, складываю про запас – когда-нибудь, может, пригодятся, – рассказывал Капитан. – А пока жена не обижается…

Как вспоминали жен, тотчас вмешивался Коля Ткаченко, больной вопрос для него. Он пятый раз был женат, троим платил алименты, сейчас тоже росла у него девочка трех лет, Аленка, о ней он вспоминал часто и хорошо, знал, какие игрушки, сладости она больше любит, с умилением рассказывал о ее шалостях, скучал по ней. Но о женах – и о нынешней тоже – отзывался пренебрежительно.

– Все они суки! – говорил он, горячась не в меру. – Пока даешь им деньги, сюсюкают, такие хорошие, ласковые, а чуть что не по ней – так и жди какую-нибудь подлянку! А чтоб не изменяли – та-а, таких не бывает!..

– Твоя Аленка тоже чьей-то женой будет, – поддел его Капитан.

– Ну и что! И она такой же будет! – легко согласился Коля. – Хорошая, пока маленькая…

А сам Коля – проговорился как-то – семь раз подхватывал триппер, никого, впрочем, этим не удивив, и сам спокойный.

И не только разговоры велись вокруг баб, но и какие-то отношения, похожие на любовные, завязывались прямо здесь, в отделении. Весна, щепка на щепку лезет, – говорил Мефодий.

Все были в курсе, все с интересом следили, как идут дела у Пифа с Иркой. Пиф – дубоватый парень лет двадцати пяти, а лежит пятый раз – чем и гордится. Наркология для него что дом родной, всех знает и все его знают. Флегматичный, всегда сонный, опухший. А Ирка – девчонка лет семнадцати, черненькая, коротконогая и шустрая. Некрасивая, но привлекательная молодостью и живостью. Она занимала в отделении странную должность – культтерапевта. Никто не знал толком, что входило в ее обязанности. Судя по названию должности, ей полагалось заниматься чем-то, связанным с культурой. Но все в отделении, имевшее отношение к культуре – телевизор, газеты и журналы, шахматы и шашки, бильярд, домино, – прекрасно функционировало и без ее вмешательства. А Ирка всем помогала – то сестрам таблетки раздавать, то на кухне, то постельное белье меняла, то по каким-то поручениям Сичкаря моталась. С Пифом у них отношения были почти супружеские: она таскала ему домашнюю еду, стирала носки и трусы, распекала за лень. Но главного не было: с половой близостью пока не выходило. Не то, чтоб Ирка противилась, ломалась, она в этом смысле была простая девочка, без претензий и комплексов. Но Пиф рохлей оказался. Он жаловался всем: мол, условий никаких нет, а то б он давно с Иркой разобрался. А все смеялись: такой ты мужик, значит, условия всегда подобрать можно.

Общительный Капитан и с Иркой нашел дружеский язык – затрагивал ее, останавливал в коридоре, заигрывал все, подшучивал. А та, доверчивая и простодушная, откровенничала с ним во всем. А он потом рассказывал, посмеиваясь:

– Серьезные планы у девки! Замуж за Пифа настроилась. Уже и с родителями договорилась: выделяют деньги делать пристройку к дому. Нашли строителя – Пифа! Смехота! Куда они смотрят? Пятый раз в дурдоме! С него теперь и мужик никудышный! Тьфу!..

А у Шрамова иногда что-то вроде зависти к ним появлялось, и для самого смешной. Ему казалось, что если б для него нашлась такая девочка, вроде Ирки, бесхитростная и преданная, он и пить бы бросил, и пристройку сделал, и детей бы воспитывал… Только прочно сидела в нем уверенность, что ничего такого не будет, не суждено ему, не для него – и все тут.

С первых дней Шрамову понравилась Люба – манипуляционная сестра. В те смутные дни так получилось, что она попалась ему на глаза, мягкая, спокойная, умиротворяющая какая-то. И для Шрамова она оказалась подходящей зацепкой, чтоб совсем не расклеиться, не пасть духом. Шрамова она ничем не выделяла, а ему и не надо было этого. Наоборот, излишнее постороннее внимание, даже со стороны красивой женщины, вогнало бы его в еще больший разлад – из-за необходимости как-то реагировать, когда ему и думать ни о чем таком не хотелось. Ему хватало изредка видеть ее, слышать, он успокаивался и мягчел при ней. Но чтоб как-то сблизиться – не приходило в голову ни сразу, ни потом. В постели, перед сном, он иногда думал о ней – и тогда спокойнее спалось. Вообще-то он и раньше почти всегда имел в запасе своего воображения такой полуреальный идеализированный образ женщины, которым в нужный момент мог заполнить пустоту в душе и мыслях. Реальный прототип обычно и не подозревал, какое место он занимал в жизни Шрамова. Настоящие дела Шрамов имел совсем с другими женщинами.

Но по мере того, как уходили первоначальные послеалкогольные тревоги и физическое недомогание, образ Любы постепенно тускнел. Тут еще узнал Шрамов, что она была замужем и муж ее – такой же алкаш, как все здесь, – несколько месяцев назад в горячке повесился. А всезнающий Капитан рассказал, что еще при муже Люба обзавелась хахалем – шофером “Скорой помощи”, а теперь они живут открыто. Правильно, говорили все, живой человек, а что она видела от своего придурка? Шрамова не очень огорчало такое разочарование: достаточно было их у него, чтоб научиться принимать спокойно. Он и не ждал, что реальный образ может совпасть с воображаемым, хотя в глубине сознания еще теплилась мальчишеская вера, что есть на земле преданные, чистые, прекрасные женщины, как в книгах старых писателей, но достаются они кому-то другому – кто больше заслуживает, что ли? Или кто понаглее? – думал иногда Шрамов.