Маленькие рассказы

 

 

 

Управляющий областным трестом Иван Семенович Плотников собрал своих ближайших помощников и произнес знакомую со школы фразу:

– Я пригласил вас … э-э-э, товарищи, с тем, чтобы сообщить принеприятнейшее известие: к нам едет ревизор!

– Вот те на! Вот не было заботы, так подай! – отвечали собравшиеся в полном соответствии с классическим текстом, а потом понесли чистую отсебятину: – А откуда? Из Минфина? Из «Котлонадзора»? Из Народного контроля?

– Н-е-е! – широко улыбнулся управляющий. – Не пугайтесь! К нам собирается Олег Олегович. Но все равно, нужно приготовиться.

– Ну, это другое! – обрадовались собравшиеся. – Приготовимся! Не подкачаем, не в первый раз! «О-О» наш человек.

Олег Олегович Троицкий, или, как его за глаза называли подчиненные «О-О», был их непосредственным шефом, начальником республиканского управления. Его в меру любили и уважали, а главное, знали, как облупленного, и были уверены, что большого вреда от него не будет: ну, обнаружит кучу недостатков – а у кого их нет? – поорет для порядка, пообещает разогнать всех к чертовой матери, успокоится и уедет. А потом сделает для треста, что в его силах, и перед министром, если надо, заступится. Не самый плохой вариант начальника! Значит, нужно его не только ценить и уважать, но и демонстрировать свои чувства, как сказал поэт, «весомо, грубо, зримо», для чего есть проверенное средство. Раньше для такой демонстрации снимали банкетные залы ресторанов, но вскоре убедились, что там приходится соблюдать кое-какие приличия и, стало быть, невозможно на полную катушку отдохнуть, расслабиться, оттянуться, оттопыриться и так далее. Поэтому соответствующие мероприятия начали устраивать вдали от шума городского, уж у кого что было: на базах отдыха, в охотничьих домиках, в «ленинских» шалашах, на берегах рек или морей, если такие оказывались в данной местности. Область, куда явился Олег Олегович Троицкий была как раз из числа последних, а поэтому решили устроить ему проводы на пленэре, так сказать, под плеск морской волны и ласковый шепот бриза.

И вдруг неприятный сюрприз: в назначенный день погода резко испортилась, задул холодный ветер и принес набухшие дождем тучи, но переносить мероприятие было некуда и некогда: начальник управления торопился домой на какое-то ответственное совещание. Поэтому в трестовский рафик загрузили ящики с водкой, коньяком и пивом, съестные припасы, раскладные столы и стулья и прочие причиндалы, участники пикника расселись по местам, и водитель дал газ.

Через два часа десант высадился в намеченном, защищенном от ветра месте, там быстро разбили туристскую палатку и приступили к действиям.

О-О был в ударе: он ел, пил и трепался без устали, а остальные преданно глядели ему в рот, как члены ЦК очередному любимому Генсеку. И, входя в роль такового, Троицкий целовался взасос с каждым, кто произносил заковыристые тосты в его честь.

Когда было немало выпито и съедено, окосевшая и притомившаяся компания решила размять ноги и подойти поближе к берегу, чтобы полюбоваться штормящих морем.

– Балла четыре, а то и больше, – вздохнул кто-то. – Эх, не повезло вам, Олег Олегович: неделю назад еще купались вовсю.

– Да, – подхватил заместитель управляющего трестом Борис Зиновьевич, – а сейчас никто не решится. Готов поспорить на триста рублей.

– А на какое время нужно решиться? – поинтересовался О-О.

– Ну-у-у, хотя бы минут на десять.

– А если пятнадцать?

– Тем более.

– Принимаю! – заорал начальник управления и начал снимать ветровку и свитер. – Засекайте время!

Все всполошились:

– Нельзя, Олег Олегович! Вода холодная, и штормит как! Далеко ли до беды… Борис сболтнул спьяну, не обращайте внимания…. Мы вас не пустим!

– Вы?! Меня?! Не пустите?! Ну, попробуйте, кому жизнь надоела! Да я вас…

Это не было пустым бахвальством. В молодости начальник управления был неплохим боксером полутяжелого веса и к своим сорока годам сохранил приличную форму. И трестовцам осталось только наблюдать, как их начальник разделся догола и, продемонстрировав коричневые и бежевые кружки на широкой спине от недавно поставленных банок, кинулся в воду.

Его подчиненные с ужасом смотрели, как рыжая голова их азартного гостя то появлялась среди волн, то снова исчезала из виду. Что будет, если он утонет, старались не думать.

Прошло двадцать или более томительных минут. Наконец, Троицкий выбрался на берег, отряхнулся по-собачьи и, дрожа от холода, бросился в палатку. Там его растерли докрасна жестким полотенцем, завернули в три одеяла и дали стакан коньяка, который он выпил залпом, как чай.

Когда всеобщее возбуждение улеглось, и восторженные возгласы утихли, О-О победно глянул на Бориса Зиновьевича:

– Я выиграл пари! – И добавил, как гусар в старинном романе: – Когда прикажете получить?

Ну что бы стоило проигравшему спорщику ответить в том же стиле: «С вашего разрешения, милостивый государь, завтра. А сейчас я, извините, не при деньгах». И все, наверное, забылось бы за ночь и как-то обошлось. Но он сказал совсем иначе:

– Что вы, Олег Олегович…. Откуда у меня такие бабки? Я пошутил.

– Как же так? – растерялся Троицкий. – Вы же сами предложили…

Начался всеобщий галдеж:

– Ты что, Борис, с ума сошел? Пари, как карты, дело святое! Олег Олегович, можно сказать, жизнью рисковал…. Что он о нас подумает?

Но Борис Зиновьевич только пожимал плечами и невинно улыбался.

– Ладно, оставьте его в покое, – хмуро произнес начальник управления. – Если родители смолоду не научили, то теперь воспитывать поздно. Хорошо бы ему морду набить, но не могу: я в командировке, значит, 24 часа при исполнении служебных обязанностей. Давайте лучше выпьем за порядочных людей.

Само собой, выпили и не раз, но настроение было испорчено, и вскоре убрали палатку и двинулись восвояси. А погода, будто в унисон с душевным состоянием людей, тоже исполнилась окончательно. Стало совсем темно. Ветер усилился, и по крыше и окнам рафика замолотил дождь. «Дворники» не успевали очищать лобовое стекло от сплошного слоя воды. «Погода, мать ее, – ругался водитель. – На ощупь еду. Не дай Бог какая-нибудь машина навстречу выскочит…»

Вдруг Олег Олегович, который дремал в кресле, поднял голову и громко произнес:

– Остановитесь и откройте дверь. Я выйду.

Все решили, что ему нужно, так сказать, в туалет.

– Куда в такой дождь? Зачем? Вам дверь откроют, и вы прямо из автобуса…. Тут все свои люди, женщин нет, чего стесняться…

– Я выйду! – упрямо повторил О-О. – Я пойду пешком. Я не желаю ехать в одном автобусе с этим человеком. Я привык к другой компании. Или пусть убирается он.

– Да плюньте на него! – раздались умиротворяющие голоса. – Что с него взять! Он же замученный человек: у его жены одна почка и два характера…. Ну, не можем же мы выкинуть его из автобуса, да еще в такую погоду…

– И не нужно. Я выкинусь сам. – И, обернувшись, к водителю, приказал: – А ну, остановись! Тебе говорят.

Тот сделал вид, что не слышит, но, увидев перед собой увесистый кулак, нажал на тормозную педаль и нашарил монтировку. И выразительно посмотрел на управляющего, мол, я сейчас этому гаду дам такое снотворное, что он до самой гостиницы проспит, как младенец мой прекрасный – будет еще всякое надравшееся тра-та-та на рабочего человека замахиваться! Но Иван Семенович болезненно поморщился и отмахнулся: ему только пьяной драки не хватало с применением монтировки и прочих подручных средств. Но внешне он сохранял полное спокойствие и, посмотрев на нас так, что у всех языки присохли, сказал:

– Олег Олегович, присядьте, пожалуйста, и не волнуйтесь. Сейчас разберемся. Борис Зиновьевич, – обратился он к своему заместителю, – вы поступили возмутительно, чем и вызвали конфликт. Взрослые люди должны отвечать за свои поступки. Поэтому прошу вас выйти из автобуса. – И наклонившись к виновнику назревающего скандала, прошептал: – Борис, я тебя прошу… Ты же видишь, он лыка не вяжет. Еще сломает шею или попадет под колеса – отвечай потом…. Я за тобой сразу же вышлю аварийку. – А потом громко: – Пожалуйста, не задерживайте нас!

– Я не выйду! Это самоуправство! Я завтра же пожалуюсь в райком партии! – завизжал заместитель.

– Завтра – сколько угодно. А сейчас не заставляйте применить силу. Вон у обочины раскидистое дерево стоит…. И захватите одеяла…

Почувствовав, что поддержки от своих сослуживцев ему не дождаться, Борис Зиновьевич с проклятиями и руганью нырнул в сплошной поток воды.

В салоне рафика воцарилась гробовая тишина. Все чувствовали себя подлецами, кажется, кроме Олега Олеговича, который сразу же безмятежно уснул и уже не просыпался до конца пути.

Назавтра выяснилось, что Бориса Зиновьевича вскоре подобрала попутная машина, так что обошлось даже без насморка. Зато через несколько месяцев он подал заявление об увольнении «в связи с выездом за границу для воссоединения семьи». Накладывая резолюцию, Иван Семенович ворчал: «Будет теперь выдавать себя за жертву антисемитизма. Можно подумать, что в ихнем Израиле за такие фокусы ордена дают…»

А Олег Олегович, который тоже не простыл, об этой истории никогда не вспоминал: наверное, забыл или притворился, что ничего такого вообще не было… Может, кому-то померещилось с пьяных глаз: пить нужно меньше, товарищи, а закусывать больше, вот все и обойдется! А когда ему сказали, что Борис Зиновьевич подался в Израиль, О-О с искренним или притворным удивлением спросил: «А кто это?» Так что бурная ночь завершилась без роковых последствий. А если кто-то, прочитав название рассказа, ожидал найти в нем пикантные ситуации и, не найдя их, разочаровался, то автор его понимает и ему сочувствует.

И все же, если по гамбургскому счету, что неприятнее: безответственность Бориса Зиновьевича или самодурство Олега Олеговича? Например, по-моему, безответственность была налицо, а самодурства, как такового, не было вообще, то.… А впрочем, пусть каждый решает самостоятельно. На то и гамбургский счет…