Прометеевы Гари

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за декабрь 2024:

 

На чтение потребуется 2 часа 45 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Знание того, что ты предоставлен своим собственным силам, само по себе уже чего-то стоит.

Зигмунд Фрейд.

 

Побыв некоторое время в неподвижности, Утюгов подошёл к окну, распахнул его и опрокинул себя на подоконник – как демисезонное пальто, и сейчас кто-то появится из ночи, возьмёт его и расправит на заборе проветриваться.

«Я говорил с Линой... Почему? О чём? – на этих невразумительных вопросах пальто облокотилось, Утюгов поднял голову и стал смотреть в ночное небо. – Солнце, ты зашло. Какая глухая ночь! Думает ли сейчас обо мне Лина? Или бедняжка уже спит?..»

Утюгов стал загибать пальцы, словно что-то считал, хотя ничего не считал. Принялся размышлять дальше: «Так, я промолчу, это решено. Для неё, а может, для нас с ней: ведь мы были главными героями. И это будет... очень весёлым событием: начальник цеха лишится куража. Полезно. Директор – у него появился толковый главмех, а в старых кадрах – во мне! – будут вскрыты недостатки. От главмеха теперь будут ждать только верных решений – ох, как ему будет тяжело!.. Буду ли я помогать? А почему нет? – В той мере, в какой может помочь механик электрику».

Итак, глухая ночь. Именно пока ночь, Утюгову нужно найти основания для поступка-умолчания, такого неожиданного и резкого. Когда он обещал Лине, он интуитивно чувствовал, что они есть. Утюгов закурил, чиркнув в темноте спичкой. День пока не собирался наступать, так как Утюгов ещё не промолчал про мотор, и день не знал, каким ему быть.

«Где пильщики? – подумал Утюгов. – Только что бубнили в потёмках. Спать убрались?»

Утюгов прислушался.

– Ты меня не любишь! – услышал Егор укоризненное восклицание Ливии.

Итак, пильщики всё ещё во дворе, где-то среди напиленных чурок.

– Ну почему как что, так сразу не любишь?..  Люблю, но уже ночь совсем!

– Ты хочешь, чтобы я завтра расплавилась!

– А мы начнём вечером пораньше, – настаивал Светлан.

– Вечером?!.. Вечером до девяти жара, а сразу после до часу комары. Вот сейчас только и пилить!..

– Нет, я не могу! – взмолился Светлан. – А может, мы простыни или занавески какие-нибудь в полог сошьём и тень создадим завтра?..

– Нет, всё равно жарко будет, – не соглашалась Ливия. – Уж лучше днём выспаться и всю ночь пилить...

Утюгов вспомнил анекдот про любовь и соцреализм. В анекдоте, чтобы в произведении присутствовала тема труда, за окном у влюблённой парочки пилили дрова. Редактор попросил включить ещё обязательную тему завтрашнего дня, и добавилась фраза «допилим завтра». Продолжат ли Ливия и Светлан пилить дрова или оставят на завтра? Егор опять напряг слух.

– Хорошо, я согласен. Но сегодня-то ведь мы не выспались?

Слова Светлана дышали надеждой на избавление от мук.

– Ладно, продолжим завтра, – сдалась Ливия. – Светлан, ты меня любишь?

– Теперь больше жизни. Уведи меня!..

Двор опустел. Если бы дрова пилил Сизиф, то напиленные чурбаки обратно собрались бы в метровые чурки, и завтра было бы не таким привлекательным. Но дрова пилил не Сизиф, и на завтра пилить осталось меньше половины из привезённого. Как же не стремиться в такое завтра?.. Утюгову уже хотелось спать, но нужно устранить этот последний дисбаланс, нужно на завтра поставить линию поведения, даже если это молчание. В этом завтрашнем назначенном умолчании Утюгову виделось что-то жизненно полезное и даже красивое, но что конкретно?! Утюгов искал ответ, потому что он и дома оставался механиком, врачом механизмов. Он не просто смолчит, он должен – именно должен! – промолчать. Что-то подсказывало, что основания в нём самом для этого есть.

Утюгов вспомнил Ивана-электрика, их диспут на Прометеевой Гари. Мстивые эринии – это только языческие богини, данные вместе с Прометеевым огнём. А если их нет, то можно и не обижаться ни на кого. Не об этом ли и Христос говорил? Надо только не забывать, что их нет, эриний, а есть Христос...

Мысли перешли на Вдохновенного. Начал-то делово! – С анкеров надёжных, с нового фундамента... Ну, спутал человек реальное производство с деловой игрой!.. «Я начал оправдывать главмеха? – думал Утюгов. – Нет. Дело исключительно в том, увижу ли я основания для умолчания, для оправдания неумехи – в себе! Что же это за основания?

Чего я хотел? Громопобедной реабилитации?..  Как будто нашли украденные дрова и вот торжественно уложили их у хозяйского забора снова в поленницу, и жизнь покатилась обычным порядком: напилили – сожгли, напилили – сожгли, напилили – сожгли... Вообще, какая мне разница, что я прав, если система, в которую я включён, не права? Значит, и я не на сто процентов прав. Вот и диски были «правы» только для определённых условий: изменили обороты, и вся правда кончилась. А если бы электроцех втихую заменил мотор? – Дисбаланс ушёл бы без моего участия, а новый фундамент сыграл бы роль. И никто бы не стал копаться в философской мути «после этого – не значит по причине этого». Так что же цепляться за свою правду?! Вот так! Человек бывает неправ, что прав. Стало быть, и наоборот: бывает прав, что неправ. Как и баланс, возникающий или исчезающий в зависимости от числа оборотов, правда относительна. И реноме относительно. Мы разом правы и неправы. Знание условности реноме важнее самого реноме... »

Вот так, напряжённо, размышлял Утюгов. Можно сказать, это была ломка сознания. На смену докритическому периоду приходил критический, как у Канта, у Гегеля, у Маркса с Энгельсом и ещё у многих и многих, может, даже у Ильи. Всем нужно было, или нужно теперь, вступать в завтра: отдельному человеку и системе. И Утюгов, можно сказать, сломал своё старое сознание, почти нашёл основания, оправдание своему завтрашнему неординарному умолчанию. Статистика измен отступила в сторону ввиду своей неоднозначной статистической будущности.

Теперь мысли остановились возле Лины. Она ему очень нравится, но она теперь буквально отрезана от него, и нужно как-то встрепенуться. Ему уже просто захотелось завтра промолчать, а основания он вот-вот найдёт. Лина попросила, и пусть любовь побеждает всё. Пусть его влюблённость имеет эти плоды, а не банальную утеху...

Егор закрыл высокое земское окно, стал ходить по пустынной прихожей.

Дверь из спальни приоткрылась, выглянула Люба:

– Ты спать не собираешься?

– Нет, – мотнул головой Егор, – пока не узнаю, зачем наступит завтра.

– С ума сошёл? – попыталась Люба вернуть мужа на землю, в спальню.

– Да, – держался Егор принятого хода мыслей, – я сломал своё сознание.

– Что ты сломал? – не поняла Люба.

– Да ничего, ложись, я уже захожу...

– Егор, ты только мне ничего не рассказывай, ладно?

– Обещаю.

Дверь закрылась. «Но не для того ведь только наступит завтра, чтобы я промолчал о каком-то Василь Васильиче, хорошем человеке? – упорно продолжал поиск Утюгов. – А для чего?!» Так и не найдя пока третий фактор, Утюгов пошёл спать. Люба прильнула к нему, к тому, кому она всё равно изменит когда-нибудь по статистике измен. Когда они беседовали об этом, Люба автоматически не соглашалась с Утюговым, но где-то в уголку души шевельнулся спящий червячок любопытства и совсем не страшного страха: а может, и вправду когда-нибудь? Это дала знать о себе свобода: не забывайте, я есть. Утюгов посмотрел, как и позавчера, на голову спящей жены, вернее, как и позавчера, прислушался к дыханию Любы и закрыл глаза. Ему представились головы спящих рядом Лины и Вдохновенного, Ильи и жены Вдохновенного и вообще головы всех спящих рядом, и стало несколько жутко – от того, что все они проснутся, зная зачем! Зная, кому завтра надо мстить! А может, представить другое: что все они, как дети, тоже не знают, зачем проснутся? Настал день – и будь рад этому дню, только ему. Ведь так учит Писание?

Пусть голова Лины будет рядом с головой Вдохновенного, зато на её лице будет мир: ведь она автор своего сюжета. Зачем ей война? Утюгов открыл глаза, чтобы посмотреть в сумраке на жену. Посмотрел, и ему стало жалко Любу, жалко, что он хочет лишить её сладости первой измены. Это выражение он услышал от конструкторов. Жалко стало и себя, что придётся разойтись, а она такая красивая!.. Хм, а может быть, она уже изменила? Вон как сладко спит!..

Как видим, мыслей о завтра у Утюгова было очень, чрезмерно много самых разнородных, но все они и порознь, и вместе так и не делали завтра интересным и желаемым, скорее, наоборот. Третий фактор так и не найден. Конечно, завтра будет что-то новое: какие-нибудь ботинки на ком-нибудь. Да, Утюгов должен был взорвать бомбу, но он промолчит, и возвращённый баланс не нарушится. А последний дисбаланс, то есть недостающий Утюгову третий фактор – это дело психологии Утюгова. «Итак, завтра я проснусь, – не унимался и терзал себя Егор, – а зачем? Зачем?!» И третий фактор был им запеленгован, мелькнул нужный вопрос: почему нужно просыпаться зачем-то?! Вот он, третий фактор для наступления завтра, найденный в агонии азарта, как в затопляемой пещере: «Я... я не должен знать, как поступлю завтра!». Вот почему Утюгов завтра «вдруг» промолчит! Найденный императив, тут же очерченный Утюговым в правило, при его тривиальности и кажущейся простоте, позволял устранять любой дисбаланс, находить правду вне себя и в себе, быть живо интересным себе и сегодня, и во всякое завтра. Найдя эту формулу баланса, Утюгов крепко заснул.

(Выйдя на императив «не знаю, как поступлю», Егор проснётся завтра отнюдь не беспринципным (уж эти слова! Из них создаются целые системы, как не очень сладко пошутил Гёте). Принципы – развернутая в систему тавтология. О принципах мы не найдём ничего у Соломона. И пусть Егор проснётся «беспринципным»!)

Страшно, что все спящие проснутся? Нет, не страшно, если это свободные люди. Конечно, если представить себе все головы спящих, «отрезанные» одеялами, – это жутковато. Если представить. Но обычно все скрыты за сатиновой занавеской ночи. А когда люди спят, не нужно отдёргивать занавеску.

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» декабре 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: