Сюита

 

 

 

Антон стоял посреди выставочного зала, заложив руки за спину, и смотрел на свои работы. Сегодня был последний день его выставки. Если принять все заказы, что он получил за эти дни – это лет десять непрерывной работы впереди.

…«Сюита». Так Машка придумала. Сначала – «Сюита в металле», потом – «Огненная сюита», «Космическая сюита», а потом запуталась и оставила просто – «Сюита».

«Да! Сюита!» – думал он, оглядывая работы.

Он помнил их все. Все! И всё, всё, всё, – что происходило вокруг, когда они появлялись на свет.

А между ними, вроде бы, ничего и не было в жизни?..

Пока шла выставка, он каждый день приходил сюда, за час-два до открытия, чтоб побыть одному. Сидел то в «своих» креслах, то на скамейках, то один, то с Машкой, то рассматривал работы, то прикасался к ним, вспоминал.

Странные здесь были ощущения, как в детстве. Одних эскизов набросал два альбома.

 

Удивительно – но почти всё, что здесь стояло, в этих двух залах, – было не его. Так-то оно было его – его работой, но теперь принадлежало другим.

Кованные лестницы, каминные решётки, ограды – здесь не выставишь, а то, что удалось собрать – далеко не всё. Не все, что успел он сделать.

Владельцы его работ с удовольствием согласились на участие. Как же – под каждой работой – «Из коллекции…» Они толкутся здесь же – что-то продают, что-то покупают… Имена. Имена…

«Кто вы? – думал Антон. – Ценители, меценаты, работодатели, снобы? Кто?» Он не находил ответа. И от этого на душе было пусто и одиноко.

«Кто я?.. Кузнец, художник, мастеровой, «что изволите для вас». Кто?..»

– Зря мы это сделали, – как-то сказала Машка, положив голову ему на плечо. – Никогда не думала, что так будет болеть душа. Я даже плакала. Веришь?

– Верю! – согласился Антон.

 

…Он взял телефон и позвонил отцу.

Николай Петрович взял трубку, долго приглядывался к ней, потом, тихо матюгнувшись, огромным пальцем нажал на что-то, что искал.

– Пап! Привет! Как у вас там дела?

– Спасибо! Нормально всё! Лучше всех!.. Живы…

– Пап! Понимаешь, сегодня последний день. Может, всё же приедешь? Я машину вышлю и встречу. Пап?!... Я, похоже, больше не буду делать выставок. Мне очень хочется, чтоб ты посмотрел эту. Может, последняя...

Николай положил руку с телефоном на колено и стал смотреть в угол дома.

Жена Надежда вышла на звук и молча встала в дверях.

Он перевел взгляд на неё. Та поправила пепельно-серый джемпер, молчала.

Николай поднял телефон.

– «Не будешь», говоришь? Высылай! – сказал в трубку и отключил его.

 

– Антоша? – спросила Надежда.

Он кивнул.

– Собирайся, Надя, в гости поедем, – сказал, вставая с табуретки.

– В гости? Что так вдруг?.. Зачем?

– Тошка просит приехать. Не след отказывать. Два раза уже отказывались, на третий вопрос – не по-человечески отказать.

Ему-то тоже себя ломать приходится – просить, это ведь… Не фунт изюма!

…Съездим. Выставку его посмотрим. Выставка у него там какая-то. К вечеру – домой.

– Коля, а что одеть-то в люди? А ну как его застыдим видом своим? Ведь ни у тебя, ни у меня нет ничего. А на ноги? Что теперь-то на них наденешь?

…Поезжай один. А?..

Надежда присела за стол, положив руки на колени.

Николай молча смотрел на неё.

– Сейчас за Ольгой схожу. Пусть обрядит нас. Успеем. Заодно посмотрим, в чём нас в гроб класть собираются, – он хмыкнул, тяжело встал, прошёл к вешалке, взял кепку, постоял, не надевая её, вышел из дома.

 

…– Мама! Что случилась? Папка пришёл, говорит, «обряди нас», – встревоженная Ольга вихрем влетела в дом.

– Тоша звонил. Просил приехать. А в чём на люди-то ехать? В чём? У нас ведь и нет ничего. – Надежда махнула рукой.

– Так и нет ничего – потому, что вам ничего не надо! Заладили своё – «ни к чему», «не надо», «зачем»… – Ольга сделала обиженное выражение лица, села рядом. – Затем! Действительно, перед людьми стыдно за вас. Подумают ещё чего!..

– Так разве на ноги мои что сейчас напялишь?.. Не в обрезках же ехать? – Надежда оглядела свои ноги и обрезанные валеночки на них.

– А что там у Антошки-то? С детьми что или с Машей? Или как?.. – Ольга тревожно глянула на окно, в котором показалась фигура отца.

– Иди их разбери – мужиков этих. Сказал – «не ехать – не по-человечески». …А ехать как?

– Вот и правильно сказал. Хоть в люди выберетесь, а то как бирюки, сиднем сидите – дальше двора носа не кажете. – Ольга опять сурово посмотрела на мать. – Найдём, что надеть! Не хуже людей будете!..

 

…Николай Петрович вошёл в дом, повесил кепку на вешалку, по привычке огляделся и тоже сел к столу.

– Ольша! Ты ещё тут?..

Мне, если будешь рубашку покупать, – то только с карманами под очки. Да посмотри, чтоб рукава человеческие были… Другой не бери! – Он помолчал. – Иди. Иди, что стоишь? И лезвия там купи, чтоб побриться можно было, а то этой тарахтелкой только для дома и можно.

…Чёрти что делают! Жужжит, а пользы никакой.

…Да… Прежде чем бежать – поставь воды-то в печь. Пусть греется.

Иди, Ольга, иди!

Ольга подхватилась и пошла к двери.

– Деньги. Деньги возьми, – Надежда встала и повернулась к комоду.

– Да ладно вы, со своими деньгами. Там нужно-то… Потом! – махнула та рукой и закрыла дверь.