Лучшие люди

 

Купить в журнале за июнь-июль 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 20 минут | Цитата | Аннотация | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Забрать у Ленки рыбу Николая попросила жена. У Ленкиной подруги муж работал в одном из рыбных супермаркетов Кишинёва, откуда потихоньку и тащил, что плохо лежало. В последнее время ему всё больше попадались пятилитровые пластиковые вёдра с маринованным филе красной рыбы. Подруга продавала рыбу значительно дешевле, чем в супермаркете, и потому Ленка с женой охотно у неё отоваривались.

Встретиться с Ленкой Николай согласился скрепя сердце. Сестра жены смущала его. Он вообще стеснялся людей, которых считал умнее себя. А Ленка окончила университет с отличием. Плюс самостоятельно овладела английским и французским языками. У Николая же за плечами имелась только трёхлетка технического колледжа. Успехов в учёбе Николай не добился, средний балл его диплома бледнел на фоне красного диплома Ленки. Да и к языкам, как показал опыт, Николай оказался не способен: родившись и безвыездно проживая в Молдове, он, сколько ни старался, так и не овладел молдавским языком. Поэтому ни редкая профессия – Николай работал наладчиком нестандартного оборудования, – ни два запатентованных изобретения не могли избавить его от просыпающегося при виде свояченицы чувства собственного несовершенства. К тому же и внешностью, на вкус Николая, Ленка обладала потрясающей, что тоже не прибавляло ему храбрости.

– Не стыдно тебе? – зная все страхи Николая, совестила его жена. – Ленка тебя на десять лет младше. Это она должна тебе в рот глядеть, а не наоборот.

Впрочем, несмотря на раздаваемые упрёки, сама жена к мнению младшей сестры прислушивалась очень внимательно. Так, Ленка посоветовала ради экономии покупать продукты не в близлежащих магазинах, а на оптовых базах – и Николай с женой послушно ехали и затаривались. Ленка заметила у младшего сына плоскостопие и нашла хорошего ортопеда – и вот уже Николай покупает в аптеке ортопедические стельки, заставляет ребёнка делать по утрам гимнастику для стоп. Да и во многих других житейских вопросах Ленкина практичность помогала найти верное решение. Что, однако, совсем не означало, будто семья Николая жила с оглядкой на свояченицу. Жена строго следила, чтобы авторитет младшей сестры не заслонял домочадцам её собственного авторитета. И если Николай ненароком забывался и перехваливал Ленку, жена незамедлительно его одёргивала:

– Конечно, ей хорошо. Ни детей, ни работы. Сиди себе в Интернете, развлекайся дни напролёт. А у меня двое детей. И муж, как третий. Ходи, сопли всем подтирай.

Ленка действительно к своим тридцати годам нигде и никогда не работала. Муж её, Филипп, начальствовал в крупном французском банке, так что мыслями о заработке она могла не заморачиваться. Что же касается детей, то Ленка с Филиппом их не хотели. Филиппу с его работой и без детей проблем хватало. Ленка же отказывалась рожать здесь, в Молдове. С юности она бредила идеей уехать и жить за границей. Если уж рожать детей, то только там. Она и кавалеров подбирала из единомышленников. И если ухажёр в стремлении уехать проявлял хоть малейшую слабость, Ленка без сожаления с ним расставалась. Филипп, кстати, тоже был из единомышленников. Но, в отличие от предшественников, ни разу не дал повода усомниться в себе, за что и снискал Ленкину благосклонность. Сразу после свадьбы молодые подали заявление в посольство Канады, провели в ожидании несколько лет и наконец, меньше полугода назад, получили канадскую визу. Филипп сразу уволился с работы и, распродавая движимое и недвижимое имущество, одновременно сел дописывать прерванную некогда докторскую диссертацию по экономике. В течение года, пока действовала виза, он намеревался защититься, чтобы иметь в запасе научную степень.

– Эх, мать, не за того ты замуж вышла, – услышав от жены о диссертации Филиппа, горестно вздохнул Николай. – Дал же Бог ума людям. И языками владеют. И в банках работают. А тут в нескольких местах горбатишься, и ни уважения тебе, ни почёта.

И хоть жена встала на защиту Николая, и пусть грубо, но наговорила ему приятностей, горькое чувство собственной ущербности ещё долго терзало Николая. Он и на встречу с Ленкой поехал под впечатлением от разговора о диссертации.

 

У супермаркета Николай припарковался на полчаса раньше назначенного времени. Помочь Ленке с рыбой вызвался Филипп, а тот не терпел опозданий.

«Вот же человек, – Николай не смог удержать завистливого вздоха. – Настоящий мужик. Умный. Волевой. И почему я не такой?»

Взять даже ранний приезд Николая. Не страдая чрезмерной обязательностью, он и сам частенько опаздывал, и к опозданиям других людей относился снисходительно. С Филиппом же такие номера не проходили. Он всегда приходил вовремя, а опоздавших ждал не более десяти минут.

– Принципиальный, – с уважением отзывалась о Филиппе родня. Уважал свояка и Николай. И даже пытался подражать ему. Но не свойственная Николаю щепетильность быстро таяла в природном добродушии, и спустя время он легкомысленно возвращался к прежнему образу жизни.

Возможно, более тесное общение с Филиппом сильнее бы повлияло на характер Николая, но свояк к себе не подпускал. И не только Николая. С окружающими Филипп был в равной степени приветлив, но приветливость его отдавала холодком вежливого равнодушия. Даже на общих семейных торжествах, в гуще родных и знакомых, Филипп держался особняком: спросят – ответит, не спросят – так всё застолье и просидит, не встревая ни в споры, ни в пересуды.

Николай планировал схитрить, подпоить Филиппа, чтобы за пьяным разговором ближе сойтись со свояком. Но тот на все торжества всегда приходил с бутылкой чудовищно дорогого коллекционного вина и пил только его. Если просили угостить – не отказывал. Но если вино заканчивалось – ни к какому другому алкоголю не притрагивался.

Чтобы хоть как-то подружиться, Николай пробовал разговорить Филиппа. Он считал себя хорошим собеседником. При случае мог и пошутить удачно, и интересную беседу поддержать. С юности для развития кругозора Николай положил себе за правило прочитывать в месяц не менее одной книги. Читал, правда, бессистемно, что попадётся. В основном беллетристику. Тем не менее, к моменту знакомства с Филиппом у него поднакопился приличный багаж из прочитанных произведений. Один десятитомник Салтыкова-Щедрина чего стоил. «Войну и мир» Николай одолел два раза. Да много ещё чего.

Планируя разговор с Филиппом, Николай перебирал разнообразные темы: политика, литература. На худой конец – автомобили. Последняя тема была, конечно, сомнительна – внедорожник Филиппа не шёл ни в какое сравнение со стареньким «Фордом» Николая – но Николай потому и придерживал её на крайний случай.

К разочарованию Николая, содержательных бесед не получалось.

Политикой Филипп брезговал. И молдавской, и международной. Считал её грязным делом.

Книг, кроме специальной литературы по экономике и юриспруденции, тоже не читал.

– Не вижу смысла заморачиваться чужими проблемами, – недовольно отзывался Филипп о художественной литературе. – Да мне и на работе чтива хватает. За день столько документации перемолотишь, сколько иной писака за всю жизнь не напишет.

Что же касается автомобилей, готовясь к переезду за океан, Филипп свою машину продал. И хоть сделка оказалась выгодной, по словам Ленки, статус состоятельного пешехода сильно портил Филиппу настроение. Николай решил: с его стороны будет бестактно обсуждать со свояком автомобильные проблемы.

Ожидая Ленку с Филиппом на автостоянке, Николай думал: хорошо хоть сейчас не нужно будет ломать голову над темой для разговора. Встретились и разбежались.

 

Всё бы так и вышло, но, загрузив рыбу в багажник, Николай в последний момент из вежливости предложил подбросить Ленку с Филиппом до их дома. И неожиданно для него Ленка согласилась. Но подкинуть попросила не до дома, а до нового торгового центра, который был Николаю по пути. В торговом центре открыли сезон скидок. Ничего покупать перед отъездом Ленка не собиралась, им с Филиппом просто хотелось походить по бутикам, подышать воздухом распродаж.

В машине Филипп сел рядом с Николаем. Скептически оглядел салон. Палец прошёлся по приборной доске, проверил наличие пыли.

У Ленки всё никак не получалось устроиться на заднем сиденье:

– У меня тут под ногами что-то тяжёлое. Не сдвинуть.

– Ой, совсем забыл! – спохватился Николай. – Там электродвигатель. Я его с перемотки везу. Если тебе неудобно, становись на него ногами. Ничего с ним не станется.

– А с ногами? – Филипп обернулся к жене. – Обувь попортишь. Пересядь.

Ленка послушно перебралась за спину Николая. Машина тронулась.

В дороге некоторое время молчали. Николай думал ради приличия расспросить Ленку о торговом центре, но робел. Сравнивая цены, ему пришлось бы упомянуть, что они с женой обновляли гардероб не в дорогих магазинах, а на вещевом рынке, где отсутствие шика покрывалось дешевизной, но упоминание о рынке в присутствии свояков прозвучало бы непростительным святотатством.

Филипп достал мобильный телефон. Пальцы легко касались экрана, страницы с приятным щелчком перелистывались. Тем же лёгким касанием изображение увеличивалось или уменьшалось. Телефон Филипп приобрёл из дорогих. Не телефон даже, а маленький компьютер с бесчисленным количеством функций. Николаю, чтобы на такой накопить, пришлось бы жесточайше экономить невесть сколько времени.

Филипп заметил косые взгляды Николая.

– Дорогая игрушка? – в качестве комплимента спросил Николай.

– Не бывает дорого, бывает мало денег, – снисходительно улыбнулся Филипп и обратился к Ленке: – Видала? – Он ткнул пальцем в экран.

Ленка склонилась к плечу мужа и заглянула в телефон:

– Да, знаю. В Штатах такие стоят сорок долларов. Я уже интересовалась.

Посвятить Николая в предмет разговора свояки не удосужились. Может, не хотели отвлекать от дороги?

– Давайте я музыку включу, – подавив обиду, предложил Николай. – У меня есть Вивальди, «Времена года», «Щелкунчик» Чайковского, – перечислял он любимых композиторов. – Или вам Моцарта поставить? «Реквием»?

– Реквием? – Ленкина интонация выдала её недовольство. – Это что-то грустное?

– Почему же грустное? Величественное, – осмелился поправить Ленку Николай. – Я, когда поздно домой возвращаюсь, люблю послушать. Ночь. Фонари. Пустая дорога. И тут хор! Аж мурашки по спине.

– Но ведь реквием – это что-то с похоронами связанное. Или с поминками? Я точно не помню. – Ленка снова склонилась к плечу Филиппа. – Правда, милый?

– Не знаю. Не моя тема, – сухо ответил тот.

– Может, наберёшь в поисковике? – предложила ему Ленка и тут же передумала: – Хотя не надо. В любом случае мы это слушать не будем. Зачем нам поминки? Какой в этом позитив? Николай, включи лучше радио. Или поставь что-нибудь весёленькое.

– У меня только классика и инструментальная музыка. Еуджен Дога. Эдуард Артемьев. Другие ещё. Всё вразнобой. Вот, послушай.

Кнопка включения магнитолы мягко подалась нажатию. Загорелась подсветка экрана. Из динамиков зазвучала знакомая Николаю мелодия.

– Поль Мориа, «Посвящение матери», – пояснил Николай. И уточнил: эту мелодию Ленка могла слышать на одном из центральных российских каналов, в популярной телепередаче, посвящённой поиску пропавших людей.

– Вряд ли, – возразила Ленка. – Мы не смотрим российское телевидение. Там одна пропаганда.

– Пропаганда чего? – не понял Николай.

– Ну как же, – Ленка подбирала слова. – Ну, их российского… Гнут свою линию, чтоб не как у всех было… В общем, не смотрим мы Россию.

Так и не поняв Ленкиного косноязычия, Николай переспросил:

– А как же язык? Без телевидения его совсем забудешь.

– Ну и что. Свято место пусто не бывает. Немым не останешься.

– Но ведь язык формирует духовность человека, – осторожно заметил Николай. – Через него приходит понимание Родины, места человека на земле.

– Оставь ты, – лениво отмахнулась Ленка. – Болтовня о духовности – это поповские предрассудки. А надо быть выше этого. Цивилизованнее. И к языку относиться как к обычному средству коммуникации. Под таким углом наш с тобой хвалёный русский язык будет не лучше всех остальных языков мира. Вон, в Европе без него живут. И ещё как живут! Мы когда в Канаду уедем, – Ленка довольно потянулась, – тоже будем только по-французски говорить. Или по-английски. Правда, милый?

Не отвлекаясь от телефона, Филипп согласно кивнул.

В это время «Посвящение матери» сменилось другой композицией.

– О, и эта мелодия мне нравится, – Ленка близоруко прищурилась, пытаясь прочесть с экрана монитора имя автора и название композиции. – Какая у тебя техника примитивная. Почему треки не поименованы? Кто автор?

Николай не ответил. Ленкина отповедь о языке зацепила его за живое. Если уж русскоязычная Ленка отрекалась от родной речи, то чего ждать от тех, для кого русский язык не был родным?

Николай, впрочем, ничего хорошего и не ждал. Лишь с болью наблюдал, как после развала СССР русский язык неумолимо вытеснялся из общественной жизни Молдовы.

Николай, конечно, приспосабливался, учил в свободное от работы время молдавский язык, даже кое-как на нём разговаривал. Но и надеясь овладеть молдавским в совершенстве, он и мысли не допускал об отречении от языка русского. Отречение это по силе и значимости было равноценно для него позорному бегству от себя лично, трусливому иудиному самоубийству.

 

– Так кто автор? – переспросила Ленка.

– Не знаю. Не помню, – рассеянно ответил Николай. – Итальянец какой-то. Всё время забываю его имя.

Филипп кашлянул в кулак.

– У меня тут программка есть, – покачав в руке телефон, обратился он к Николаю. – Как тебе объяснить, чтоб ты понял? В общем, она воспринимает музыку на слух и выдаёт всю имеющуюся по ней информацию. Сейчас пробьём твоего итальянца.

Филипп заколдовал над телефоном. Взгляд сосредоточился на перелистываемых страницах. Яркий свет экрана уложил в морщинки тонкие тени, придавая лицу Филиппа грозное выражение.

– Есть! – чрезвычайно довольный своим телефоном, воскликнул наконец он. – Так, что у нас тут? – и он скороговоркой прочитал: – Алессандро Марчелло. Концерт для гобоя. Венецианский композитор начала восемнадцатого века. Был в основном математиком. Ну, это не интересно. В принципе, всё. Ну что, он?

Николай неопределённо пожал плечами.

– Наверное. Я не большой знаток. Я эту мелодию в фильме «Подранки» слышал. Вот и скачал по случаю, – Николай оживился приятным воспоминаниям. – Старый фильм. Советский. Очень хороший. Помню, в детстве даже плакал под него. Не видели?

– Мы не смотрим советские фильмы, – вкрадчиво, словно устала разъяснять элементарные вещи, сказала Ленка.

– Зря. Мы на таком кино учились Родину любить.

– Вот поэтому и не смотрим, – не меняя тона, согласилась Ленка. – Советская пропаганда.

– Да откуда там пропаганде взяться? – искренне удивился Николай. – Фильм о пацанах. Детдомовцах. Как их после войны в детском доме воспитывали. Неужели не видели?

В зеркале заднего вида Ленка отрицательно закачала головой.

– Жаль. Хороший фильм. Там, значит, у одного пацана фашисты родителей замучили. Глаза повыкалывали, ещё что-то сделали, не помню.

– Кошмар какой! – возмутилась Ленка. – Перестань!

– Да ты дослушай! – азартно продолжил Николай. Ему показалось, стоит рассказать самый яркий, самый трогательный момент фильма, и Ленка изменит своё мнение, может, даже разделит с Николаем восторг интересным кино. – А рядом с детдомом что-то строили пленные немцы. Пацан этих немцев ненавидел люто. Особенно одного из них, знаете, такого жирного, с брюхом. И решил пацан этих немцев подорвать. Они же для него фашисты, кровавые убийцы. Раздобыл динамита, бруски такие, как наше хозяйственное мыло. Обвязал динамит верёвкой, да и подложил близко к тому месту, где немцы обедали. Поджёг фитиль. Ему бежать, а тут вязанка динамита развалилась. И фитиль никак не загасить. Пацан динамит сгрёб, плачет, а бросить взрывчатку не может. Так и подорвался.

– Ужас какой! – снова повторила Ленка.

– Там в фильме, уже после взрыва, сочинение пацана читают. И музыка эта звучит. Помню, рыдал под неё взахлёб.

Николаю очень хотелось, чтобы свояки прониклись тем же светлым чувством, что некогда захватило и его. Чтобы разделили с ним восхищение прекрасной мелодией, умным, серьёзным фильмом. Может быть, вместе с Николаем посочувствовали судьбам героев.

Желание поделиться впечатлениями детства подтолкнуло Николая к дальнейшим откровениям.

– В конце фильма под эту же мелодию стихи звучали. Геннадия Шпаликова. Всё не помню, но пара строк в душу запали, – и пока не смолкла мелодия, Николай с чувством продекламировал:

 

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

 

Николай смолк.

Филипп по-прежнему безучастно копался в телефоне. Ленка безмолвствовала.

Мелодия из кинофильма ещё звучала, но ни она, ни рассказанный отрывок кинофильма, похоже, свояков не тронули.

Наконец Ленка с лёгким смешком спросила:

– Ты стихи выучил, чтоб на Интернет не тратиться?

Николай растерялся. Он ожидал совсем другой реакции. И уж точно не насмешек в свой адрес.

– А фильм я как не смотрела, так смотреть и не буду, – уже более серьёзно заключила Ленка. – Кто-то кошмара навыдумывал, а мне переживать? Увольте!

– Дело даже не в кошмаре, – обернулся к жене Филипп. – А в том, что вся эта история – сплошное враньё. Обычная пропагандистская брехня со всеми её атрибутами: гибелью детишек, уподоблением противника бесчувственному зверю. Вот ты в Германии был? – обратился он к Николаю.

Николай тяжело вздохнул. Он не то что за границей, а и на даче отдохнуть не имел времени. И в отпуске не был уже лет десять. Ему, как дети пошли, стало не до жиру. Каждая копейка на счету.

Николай почувствовал нарастающее раздражение. Филипп наверняка знал про положение его семьи и всё равно спрашивал о Германии. Нагрубить бы ему, но правила гостеприимства не позволяли распускаться. Николай лишь с возможно большим сарказмом ответил:

– В Германии? Зачем? Мне и здесь хорошо.

– Так бери семью и поезжай! – не понял сарказма Филипп. – Своими глазами увидишь, какие немцы цивилизованные. И на все ужасы, каким вас советское и российское кино пичкает, они просто неспособны.

– Зачем же так далеко ехать? – Николай пытался успокоиться, но недовольство свояком всё равно просачивалось в язвительном тоне. – Вон, кишинёвский Мемориал под боком! Там в братских могилах достаточно свидетелей немецкой цивилизованности. А сколько их по всему бывшему Союзу лежит!

– Ну, знаешь, тут ещё задуматься надо, кому эти могилы в укор ставить. Это большевики свой народ не щадили и это в первую очередь на их совести гибель миллионов. А немцы разве виноваты, что их трупами закидали? Они же почти всю войну оборонялись. На них пёрли и пёрли. Тупо. Грубо. И беспощадно. Отсюда и жертвы.

– На чужой земле оборонялись? – с трудом скрывал раздражение Николай. – Логика, однако.

– О, да в тебе собственник проснулся! – теперь пришла очередь Филиппа язвительно иронизировать. – Различаешь своё и чужое? А что, скажи, в этой земле твоего? Да и сам ты здесь кто? Тобой торгуют направо и налево, за человека не считают, а ты долбишь как заведённый: «моя», «моё», «наше». А ваше здесь как было, так и осталось, только одно – муравьиное самопожертвование! И, к сожалению, ничего больше!

Николай стиснул зубы. Конечно, новоявленные правители безнаказанно грабят народ, бессовестно расхищают богатства страны. Всплывающие в прессе сведения о миллиардных хищениях руководящих республикой нуворишей неопровержимо свидетельствовали о коррупционном беспределе властей. С этим не поспоришь. И в то же время коррупционные скандалы не могли замарать в душе Николая возвышенного чувства Родины. Потому что стоило только презреть собственный народ, его трагическую историю и судьбу, и это презрение неминуемо привело бы к добровольному признанию и своего собственного существования пустым и бессмысленным. А тогда уже всё равно, влачить ли жизнь в рабском ошейнике или безродным перекати-полем скитаться по свету.

 

Филипп глянул на Николая и спокойно спросил:

– Обиделся? Не обижайся. Я ведь не оскорбить хотел. Подтолкнуть, чтоб ты задумался. Вам пропагандистской чушью мозги промывают, дескать, чего ни коснись – вы, русские, в этой области самые лучшие, самые великие. А если что не так, то это Запад виноват. Он у вас вообще олицетворяет всё самое худшее, что только можно вообразить. При этом детишки тех, кто всё это вам внушает, да и сами они, после трудов праведных, жить предпочитают во враждебных западных кущах. Вам же, чтоб вы с места не трогались и своими костьми их благосостояние умножали, всякую патриотическую чушь в головы вбивают. Особенно это Второй мировой войны касается. Она у вас и Отечественная, и священная.

– А разве не так? Священная и есть. Столько народу полегло.

– Не полегло, а положили. Разницу видишь? Давно пора понять: схлестнулись два зверя, один убийца и другой убийца. Один сожрал другого. Победитель на радостях отправился бы и других жрать, да пришли американцы и загнали его ядерной дубиной за железный занавес. Вот он с тех пор оттуда и лает. И вас лаять заставляет. Подумай над этим.

Николай чувствовал, надо возражать, надо прекращать нравоучительные наставления Филиппа.

И не отваживался.

Чтобы противостоять Филиппу с его статусом и образованностью, Николаю требовалось собрать всю волю и, отбросив страхи, сформулировать мысль так, чтобы она несла неоспоримую силу убедительности. В подтверждение своих слов, даже касательно той же Великой войны, пришлось бы приводить в пример факты, даты, фамилии. А Николай подробными историческими сведениями не располагал. Выученные когда-то в школе даты важнейших битв и побед под натиском бытовых проблем давно выветрились из памяти. Подобно большинству соотечественников Николай жил не точным историческим знанием, а интуитивным ощущением величия восторжествовавшей некогда Справедливости и пылкой гордостью дедами, неимоверным усилием выполнивших самую что ни на есть божественную миссию – спасение человечества от мирового Зла.

 

К счастью для Николая, машина уже подъезжала к торговому центру. Яркими огнями горела наружная реклама, золотой блеск витрин призывно манил внутрь. С достоинством океанского лайнера возвышалось огромное здание центра над мелочным снованием крохотных, по сравнению с ним, автомобилей.

На парковку Николай решил не заезжать, прощание со свояками не должно было занять много времени. Он нашёл удобное место и остановил машину. Ленка тут же попрощалась и резво выскочила на улицу. Филипп задержался.

– Совет тебе дать хочу, – он отстегнул ремень безопасности и поправил складки пиджака. – Ты тут стихи читал. Как там, «никогда не возвращайся в прежние места»? Если ты нас с Еленой имел в виду, то правильно. Мы рвём отсюда, и возвращаться не собираемся. Так вот, совет. Я слышал, ты пыжишься, изобретаешь чего-то. Ну так собирай документы, учи английский и тоже вали. Чего здесь киснуть? Пойми, все лучшие люди – умные, энергичные, талантливые – все давно уже там, в сладком забугорье. Здесь одно быдло осталось, пьянь, неудачники. Там же, если с мозгами дружить, обязательно добьёшься и денег и славы. Ты, к примеру, хотел бы Нобелевку получить? Или чтоб твой портрет на долларе красовался?

– Уж лучше на иконе, – пробубнил Николай, но Филипп его услышал.

– Какие иконы, лапоть, двадцать первый век на дворе! – Филипп открыл дверцу. – И кстати, святоша, ничего, что у тебя ворованная рыба в машине? – Николай не проронил ни слова. – Ладно, ты меня услышал. Бывай!

 

По дороге домой Николай заново покручивал в голове разговор со свояками. Стыд терзал его. Он досадовал на себя за робость, неспособность убедительно доказывать понятные ему вещи, ясно доносить до собеседника свои чувства и мысли. «Не умеешь вести умные беседы – помалкивай! Нет, полез. И ладно бы говорил что-то дельное, а то всё нёс ерунду какую-то!» – корил себя Николай. Ему бы, как Филипп, держаться отстранённо, с достоинством, а он разоткровенничался. Подвело его проклятое желание понравиться кумирам, выставил себя на посмешище. Стихи приплёл.

«Так, может, на них-то Филипп и обиделся? – осенило вдруг Николая. – Не возвращайтесь, мол, никогда. Будто я гоню их. Не зря же Филипп меня потом рыбой попрекнул. В отместку!»

Простое объяснение странных высказываний свояков мгновенно успокоило Николая. Осознание того, что Филипп с Ленкой обиделись не на Николая с его неуклюжими рассуждениями, а на стихи, которые в случае со свояками несли второй смысл, вернуло Николаю доброе расположение духа.

– Да, вот такие мы, – иронично соглашался он с последними наставлениями Филиппа. – И героями войны восхищаемся, и на иконы молимся, и тут же рыбу воруем.

Пришедшее сравнение рассмешило Николая. Смех прогнал уныние и надёжно уберёг от самоедства.

– А что насчёт рыбы, – совсем осмелев, разошёлся Николай. – Так мы не спекулянты, нам она не для перепродажи нужна. Я родителей угощу, тестя с тёщей. Брату нужно будет рыбки отвезти, любитель он её.

Представляя радость близких от неожиданного подарка, Николай и сам счастливо заулыбался и о Филиппе с Ленкой больше не вспоминал.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь-июль 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению июня-июля 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.