Примечания к жизни

На чтение потребуется 50 минут | Аннотация | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

Теперь, когда все пророчества древних уже набирают силу: на глазах топит Европу, на глазах человек исчезает как вид, – самое время искать породистость человека в себе самом. И давайте без сентиментальностей! Если уж ангелы-хранители есть, то нам ни хуже, ни лучше будет без них или с ними там, за чертою жизни. Ангелов-хранителей надо выбирать здесь. И любить соответственно. Причём, постоянно. Иначе они перестанут нам сниться. И мир связи с ними рухнет. Вообще, конечно, здесь следовало бы договориться, кого мы здесь держим за ангелов хранителей: тех, кто нам врёт или тех, кто держит нас за живое? И как это – держать за живое? Своим друзьям и недругам я рекомендую: прочтите рассказ «Потомки солнца» Андрея Платонова. Краткая энциклопедическая история человечества в самом, что ни на есть уже, достоверном виде. Здесь уместно будет маленькое примечание в виде цитаты из этого рассказа:

«История человечества есть убийство им природы, и чем меньше природы среди людей, тем человек человечнее, имя его осмысленнее».

Точка. Вот это уж действительно – точка. «Товарищи, господа потребители, уберите грабли! Отчего так много граблей? Кто их столько много сюда натащил? Зачем они здесь? Зачем вообще что-то делать после этого? Если всё это – сплошные грабли, гордыня, и буффонада над трупами предков, ещё греховнее, чем самое заурядное суетное и злободневное…»

«На фабрике Насущных Вопросов пожар. Горят здания гла«вного» корпуса и типография «Само русское слово». Мы прервём свой горяченький репортаж, ненадолгонько, на рекламную паузу. Вы это… того, в смысле, не переключайтесь – оставайтесь с нами, скоро, надо полагать, будет ещё «прикольненько».

 

Это был у одного приятеля другой приятель, а у того была бабушка, так она под свою старость на все свои жизненные проблемы вещала: нас рать. Вот это, должно быть, ещё более короткая история человечества, но, боюсь, по вопросам цензуры эта историйка не пройдёт. Однако, краткость – по-прежнему сестра таланта, и никто этого ещё не отменял: ни в Госдуме, ни Где. Просто мне хотелось приметить, что есть что-то убийственное в этих словах сестры таланта. Что-то простое и одновременно – убийственное, как два пальца об асфальт, шаркнул – и швах – шрам – отметина – родинка. Другими словами, талант и его сестра здесь мало что проясняют для нас. Нам-то подавай, как минимум, что-нибудь оптимистическое. И вот тут не лишним будет вспомнить других народных поэтов платоновского времени:

«В каждом маленьком растеньице,
Словно в колбочке живой,
Влага солнечная пенится
И кипит сама собой».

Милые заболоцкие наблюдения. И это, возможно, только усталая перепевочка с революционным Гомером, с председателем земного шара, с самим Велимиром Хлебниковым. Приведённые здесь примечания будут нелишни, это откровения из рассказа «Искушение грешника»: «…И были многие и многая: и были враны с голосом «смерть!» и крыльями ночей, и правдоцветиковый папоротник, и врематая избушка, и лицо старушонки в кичке вечности, и злой пёс на цепи дней, с языком мысли, и тропа, по которой бегают сутки и на которой отпечатлелись следы дня, вечера и утра, и небокорое дерево, больное жуками-пилильщиками, и юневое озеро, и глазасторогие козлы, и мордастоногие дива, и девоорлы с грустильями вместо крылий и «ногами» любови вместо босови, и мальчик, пускающий с соломинки один мир за другим и хохочущий беззаботно, и было младенцекаменное ложе, по которому струились злые и буйные воды, и пролетала низко над землёй сомнениекрылая ласточка, и пел влагокликий соловей на колковзором шиповнике, и стояла ограда из времового тёсу, и скорбеветвенный страдняк ник над водой, и было озеро, где вместо камня было время, а вместо камышей шумели времыши. И зыбились грустняки над озером. И плавал правдохвостый сом, и давала круги равенствозубая щука, и толчками быстрыми и незаметными пятился назад – справедливость – клешнёвый рак».

 

В общем, к чему это всё здесь?

Наверно, к тому, чтобы расширить нашу экспозицию самоцветов и выйти на тот палеолит языка, от которого мы ещё, как мне кажется, не остыли. Говоря – мы, я имею в виду – русский народ, его совесть, его исторический анабиоз, в который он, как медведь в берлогу, время от времени ухает и засыпает свою яркую историю самобытности. А ведь такая была и есть.

«И зыбились грустняки над озером» облакооким и вечнопокорным.

Здесь нашу цензуру можно понять. «Дай нашему народу гомеровское наслаждение жизнью – и он, понятное дело, лоб расшибёт, уйдёт в свой язык и никаких приказаний соблюсти не сможет. И это совершенно понятно. С матом ещё не разобрались до конца. А уж с этими чудиками, шарлатанами и пеньками и вовсе цацкаться не стоит. Руби их к чёртовой матери в едрённый корень. Лес рубят, как говорится, щепки летят, а вы тут будете рассуждать о пеньках; встали, руки в ноги взяли и пошли, пошли, и идём куда-нибудь дальше-предальше, туда, где ещё больше пеньков». Боже, если сможешь, прости нам наше убожество! Да, мы такие: «Нам чтобы храм на земле поставить, обязательно нужно кого-нибудь на этом месте замочить. А то как же? А зачем тогда храм? Если никого не мочить. Нарекания могут случиться. А мы что? Мы ничто? Сами-то мы люди – нездешние. Нас сюда бурлачить пригнали. Нам чтобы землю эту полюбить, обязательно нужно её сначала «расхерачить» и «размандячить». Всё это давно уже не манифест, а сущая правдоокая явь. Достаточно взглянуть в гугле, к примеру, на Кузбасс, и ошалеть. От Листвягов до Бачат на сто вёрст – лунные кратеры – открытые разработки угля. Американская резервация индейцев – это кошачий смех, по сравнению с отечественным террацидом. Как же здесь не радеть за живое, то, что быдто б ещё осталось в нас, горемыках христовеньких?

В сущности это – тот же шекспировский Лир. Та же тема. И вопросы заминания этой темы – это вопросы совести человека, или скажем просто – вопрос совести: «Неужели вот, собственно, и есть человек?». В этом вопросе Лира слышится и видится общее время классики. Весь его тополиный шум с тополиным пухом… тут примечания, должно быть, все и заканчиваются, и наступает длинная и скучная топография. Но нас, топографов, разве чем испугаешь, топографом, как ни крути, тоже быть интересно: ходишь, ходишь, снимаешь кепки, щуришь моргалы, по фене ботаешь, гнуса на репе давишь, но всё равно делаешь по земле заметки, все её выпуклости и достоинства, как заведомый шекспировский гробовщик, глядишь на неё, как на терра инкогнита, а потом: бац и всё поехало, поплыло, глядишь и не узнаёшь её: мать моя женщина! не тебя ли я нежил всю жизнь босолапками, не тобой ли не мог я напиться, не ты ли вложила мне этот мятежный язык, не ты ли бурлишь и бурчишь этим голосом, как родничок под берёзкой?