Кощей Бессмертный, или Сказка о затерянных душах

 

Ф.И. Тютчев

 

 

Яга подошла к многочисленным полкам, спохватилась и со словами «Как же это я замоталась, совсем забыла?» нырнула в полумрак ещё робкого утра. Василиса слышала её хриплое ворчание на погоду: «Сипит да дует, что-то будет». Через минутку бабка вернулась, держа в руке только что сорванный цветок, заменила им другой, уже увядший, и, согрев руками холод каменных лепестков – уже знакомых читателю, – втащила под свет лучины то, ради чего поднималась. Гостья увидела небольшое плоское блюдце. Яга растолковала, что оно волшебное, и показывает то, о чём думает держащий его в ладонях. Василиса осторожно взяла блюдечко… Надо ли говорить, что она думала о своём женихе?! Блюдце сыграло радужными всполохами, и в нём показался Иван, сидевший рядом с …похитителем своей невесты.

– Смотри, бабушка, как мирно они беседуют! – вырвалось у Василисы.

– Кобыла с волком мирилась, да домой не воротилась.

Но Василиса уже не слушала бабку, жадно внимая событиям у костра.

– Что ж тебе так мало поспалось? – спрашивал Иванов попутчик.

– Мало спалось, да много виделось, – с глухим надрывом отвечал Иван. – За глупою головою и ногам нет покою. А за ветром в поле не угонишься! Куда, куда я помчался, ровно белены объелся?! Пословица недаром молвится: не радуйся нашедши, не плачь, потерявши. Ну, лишился я Василисы, так что ж теперь? Жить-то всё равно надо. Жить, а не бегать за призраком!.. А ещё ведь и так говорят: не бери жену богатую, бери непочатую! Что ж мне, за всеми подбирать теперь, что ли?!

– Уходили Сивку крутые горки? Передо мной-то зачем оправдываться? – разочарованно ответил ему собеседник.

– Море житейское подводных каменьев преисполнено… – споткнувшись на фразе, Иван взорвался. – Да ещё неизвестно, как оно всё обернётся! Небось, Кощей не глупее нас с тобой. Не мы первые пробуем, а ему хоть бы что – скелету ходячему. Многих убил и нас погубит не за сизо пёрышко… А я жить хочу! И ничего в этом плохого нет. Живой смерти не ищет, понимаешь?! Не ищет живой смерти!!!

 

…Иван ещё долго горячился, кричал, надсаживался, но никто его уже не слышал: ни Кощей, ни Василиса, ни Яга... На предложение поделиться имеющимися транспортными средствами Кощей безразлично махнул рукой, мол, бери что хочешь. Иван, разумеется, выбрал ковёр-самолёт и улетел, не прощаясь и не оглядываясь.

Браво, Ваня! Вот только не знал ты, какая разношёрстная публика собралась посмотреть твой блистательный спектакль.

Блюдечко показало мутную рябь, выскользнуло из ослабевших рук и разбилось; Яга с грустью посмотрела на осколки своего верного друга и помощника; уникальные произведения Баюна пропадали, унося с собой красоту и широту замыслов своего творца. В избушку ворвалась жуткая тишина – слышно было, как растёт на поляне трава. Яга прокручивала и прокручивала в голове только что виденную сцену у костра, с каждым разом ей становилось ясней: врал Иван, и с каждым разом она всё больше и больше боялась, что Иван только думал, будто врёт. Семена лжи ой как неприхотливы! Прорастут, поднимутся и будут правдивее сотен правд. О, сомневающийся, приди – пощупай!

Василиса дрожала, как осиновый лист; не оправившийся от болезни организм не вынес нового удара.

– Ах ты, – спохватилась бабка – посинела, как на льду посидела… Пошла Настя по напастям… Молодое сердце – не уклончивое… Из огня да в полымя… От горя бежала, да в беду попала… Свалилась, как с корня обрезана… Раскинула печаль по плечам, пустила сухоту по животу…

На сей раз Яга ухаживала за больной с ещё большим старанием, – видимо, чувствуя себя отчасти виноватой. Но Василиса угасала прямо на глазах.

 

По небу облака, по челу дума… «Живой смерти не ищет…» – Ивановы слова стали поперёк Кощея как кость поперёк горла. Всё нутро схватило болезненной судорогой.

– Вот ведь как ударил, паршивец… попал не хуже баюновского лука.

Мысли, едва зародившись, рвались и легкими облаками уносились прочь, гонимые разбушевавшейся болью:

– Стоячая вода гниёт… и камень, лёжа, мхом обрастает…

– Промеж жизни и смерти… ни туда, ни сюда…

– На думах, как на вилах…

– У кого желчь во рту, тому всё горько…

– Не тот живёт больше, кто живёт дольше…

Кощей заметил, что всё это и не мысли вовсе, а обрывки когда-то давно им услышанного:

– Свет велик, а деться некуда… сколько можно торчать, как пугало в горохе?..

– От старости лишь могила лечит… родила мама, что не принимает и яма…

– Никто, ничто и звать никак…

– Сам заварил кашу, сам и расхлёбывай…

 

... … …

 

Кощей не знал, сколь долго он просидел у потухшего костра, терзая тетиву баюновского лука. К чему торопиться? «Живой смерти не ищет…» Расклад более-менее был понятен: остров, дуб, … , игла. Недостающие детали – не столь существенны и быстро прояснятся. Кроме кинжального «Живой смерти не ищет…», что-то ещё мучило и настораживало его, но это что-то никак не улавливалось сознанием. Он оглянулся; вечер уже подточил силы дня и был готов захватить всё в свои руки, чтобы тут же передать своей повелительнице – ночи. Кощей удивился: как точно сегодняшний день проецировался на его жизнь!.. Видимо, это удивление что-то всколыхнуло в нём, отодвинуло диэлектрическую завесу, разорвало вуаль слепоты: «Дуб!.. Ах, Яга, ухитрилась за безделушками спрятать здоровенный дуб!!». Уже мчась в сапогах-скороходах, Кощей вспомнил:

 

Не всё там безделушки были.
Ну, декоратор! Ну, Яга! –
Вися на ветке, в звёздной пыли,
Плыла там полная луна!
Она манила и шептала
Неразличимые слова…
Потом – к зиме – её не стало,
И он забыл ходить туда.

 

«Всё, всё просчитала старая… Да какая ж старая! Она тогда была молодая. Обожженная, но молодая. А вот…» – Кощей встрепенулся: неужели он тогда уже был старый? Ведь у него уже тогда всё было (!) – в прошлом.

 

Боль разочарования бывает невыносима, поэтому мы зачастую опасаемся поверить в свой успех, как боялся поверить в свою удачу Иван, летя под облаками. Пытаясь стряхнуть с себя оцепенелость, он без конца вызывал лицо Василисы, тщась представить его, увидеть, узнать… Ничего не получалось – блестяще сыгранная роль перенастроила какие-то жизненно важные струны. Но в глубине души он был спокоен: главное освободить Василису – камертон, по которому всё опять настроится как надо.