Под сенью дуба

...Дерево к тому времени уже срубили. Большой, раскидистый дуб, от которого остался широкий, шершавый пень, окружием своим заняв добрую часть владения.

Хозяин, приземистый Гари, с внимательным немигающим взглядом, и волосатыми, слегка трясущимися от болезни руками, написал об этом книгу. Он пишет на досуге, когда все дела по усадьбе переделаны. Коровы на зеленом поле, сытые, пятнистые, с надутым розовым выменем между ног, жуют бесконечную траву и с любопытством глядят по сторонам. Молоденькие бычки толпятся в отдельном загончике, в нетерпении заскакивают друг на друга, кое-кто просовывает голову между неровными досками загороди и тянется пухлыми губами за стеблями, которых нет внутри, одна лишь коричневая липкая жижа на вытоптанной земле. Мухи увиваются от телячьих хвостов, и пахнет – свежей травой, вечерней сыростью, навозом, перемешанным с землей. Дорожка ведет к домику, мимо большого амбара. Там, где сгрудились трактора, по которым можно изучать историю американской сельхозтехники, и среди которых бегают белые с подпалинами котята. Они сбегаются к блюдцу с молоком, трутся об ноги, прыгают между железными машинами, чихают от пыли и гоняются за соломинками. Вместо мышей – машины. На другой стороне от дорожки – бассейн. Неглубокий, с пластиковыми шезлонгами вокруг, с сеткой вместо забора, тяжелая, железная цепь удерживает калиточку – от ветра. Простор начинается кукурузным полем и переходит в пастбища, над которыми возвышаются особняки соседей, к ним ведет хайвей, отсекший другую половину фермы. На этой стороне стоит маленький домик, в несколько комнат, с застекленной верандой, с нее хорошо смотреть на закат, и крылечком, уставленным горшками с цветами.

Ферма принадлежит Марте, жене Гари. Это семейное предприятие, упраляемое несколькими поколениями Остерхазами, Лейстерами и Браунингами в течение последних столетий. В старом доме никто не живет, рядом с ним сын хозяев построил другой, намного больше и современнее. Фактически он же и управляет фермой, выполняя, с помощью сыновей, всю работу. Другой сын служит в полиции, ездит на красивой машине с мигалками, и покупает молоко в местном торговом центре. Марта, когда ездит в итальянский ресторанчик с подружками на ланч, встречает его, улыбается и гордится им. Иногда она приглашает старушек к себе, и они едят мороженое вокруг бассейна. Домашнее не такое вкусное, но способ приготовления хранится как семейная реликвия, среди других вещей в бейменте, он просторный, полужилой, баночки с джемом и горошком в шкафчике, старый бильярдный стол, купленный сразу после свадьбы, карта мира на стене, и немного картошки на полу, загороженная доской. Хозяева женаты пятьдесят два года, значит, столу столько же. Выглядит хорошо.

Наверху прошлое теряется в уюте комнат, кружевные занавески, фотографии в овальных рамках, кувшин и тазик для умывания на буфете как украшение интерьра, обеденный стол был изготовлен в 1897 году. Фабричный штамп на выдвижной части, если перевернуть. Стол и без того занимает полкухни, большие семьи были в то время. Молодые и старые лица, немодные бакенбарды, одежда в стиле 70-х – как отростки одного корня сгруппировались под тем самым дубом. Вся семья, современное фото. На другом – юная пара, он в белом смокинге, она в тюлевом платье. Медовый месяц они отвели за две недели, на ферме начинался сезон, надо было ехать назад. Марта смеется заливисто, рассказывает смешные истории, эта случилась, когда старший сын закончил школу и на вечеринку собрались четыреста человек, соседи со всей округи. Их соседка потом сказала, что никогда не видела столько писающих мужчин стоя. Их дом чуть дальше, за аллеей. Гари гладит скрюченными пальцами уродливый помидор, края вздыбились, набухли желтым, бока чуть стали краснеть. Надо дождаться, когда созреет, и тогда раздавить мякоть, выбрать семена и сушить на природном свету. Да, у него и название такое – кожа толстая, только в кетчуп его, уродлив, но крепок. Ugly.

Старые, покрасневшие глаза слезятся, медленно сгибается спина – в корзине несколько таких, закатное солнце подкрашивает траву в красный цвет, деревья темнеют на фоне неба и дорожка становится светлее. Дубу было двести лет.