Алгоритмы побега

* * *

Это когда срываешься и бежишь,
пока не заканчиваются этажи,
но до него всё равно еще целая жизнь
и небо надламывается, и дождь стеной.

И стоишь напротив тысячу лет подряд,
смотришь в глаза, ни слова не говоря,
а на часах двадцать первое ноября
и пора домой.

Не забываешь хрустальных туфель, тащишься на метро –
в свой мир отдельный заряжена, как патрон.
Здесь Мария не приходит в четыре, в июне умирает Антон,
а Бог и не думает отвечать на звонки.

И это – твой максимум. Это практически всё,
Но ангел-хранитель кажется, что-то просёк –
Запрещает ходить на крышу, чай с ромашкой несет,
Кутает в плед и не отпускает руки.

* * *

Чтобы уметь восставать из пепла,
Я сделана из него. И лето
Меня разнесло, развеяло по городам.
Сколько слез по чужим квартирам, и сколько дам
Жгут мои фотографии, шепчут «убью – не отдам»?
И дальше по тексту – имя любимого вместо точек,
Вместо меня – прочерк.
Сколько нас – из пепла сделанных одиночек,
Которые легче и безнадежнее прочих?
…А где-то совсем на другом краю
безбрежного круглого мира –
твоя квартира.
И я без зонта под окном стою.

* * *

…есть в этой всей нелюбви что-то больное, что-то неправильное.
Я устала надеяться всякий раз, что твой кофе отравлен
и пытаться запомнить каждую черточку
моего нелюбимого твоего чужого лица.
Да пошло бы оно уже к черту всё,
да катилось бы, куда катится….
Если не звать и не ждать, чтоб дышал на ладони,
И не высматривать искры на дне души,
То получается, ты совсем уже посторонний,
И тогда, наверное, не звони мне, бейб, не пиши.
Поживем – не увидимся, пережуем и выплюнем,
Дело ведь не во мне, детка, дело в тебе –
Мы едва вспоминаем друг друга во сне по имени,
Мы царапаем спины друг другу – давай же, люби меня! –
но у самих в глазах троеточие, ночь, пробел.
Говорю «shit happens» нарочито смешно – с акцентом,
целую тебя, улыбаюсь, не помню обид.
Прощанье по барной стойке последним центом
Звенит и катится, катится и звенит.

* * *

Вчерашний поцелуй горчит во рту,
Натянутой струной дрожит граница,
И здесь бы мне уже остановиться,
Но белый кролик манит в темноту.
Там, позади, испуганные лица –
Сквозь кроличью нору лечу Алисой,
пилюльку ем и чувствую – расту.

Я становлюсь не больше, но взрослей –
Нора тесна и кролик смехотворен.
Над головой земля сомкнулась морем,
И мне уже не дышится под ней.
Исчезло всё необычайно скоро,
И, вместо слов «и в радости, и в горе» –
Не бей лежачего, – шепчу, – не бей.

* * *

ты любишь как Бог-Отец –
неощутимо и больно одновременно.
Без интермеццо.
ты ничего не даешь взамен, а
те, кто приходит тебе на смену,
пакуют в мешок меня, в черный полиэтилен.
упакуй мою душу, Господи, – прах к праху и к тлену тлен.
Ты – инструмент, разделяющий мир на
себя и на всё остальное,
поэтому я раздеваюсь без флирта,
сдаюсь без боя,
зная, что никогда с тобой не
стану одним. Оставляю тебя в покое.
Словно Иисус, сошедший с небесных вершин,
рыбу и хлеб разделяешь всем поровну –
от любых привязанностей привит.
Но никогда ты не будешь один
даже по ту, по другую сторону
нелепой моей любви.

* * *

Говори со мной, пожалуйста, говори
О том, как прорежут уличные фонари
Мрак моего нутра. А еще соври,
Что видел свое отражение в сотне витрин,
Но ни разу не посмотрел, что у них внутри.

Помолчи со мной, пожалуйста, помолчи –
Не нужно снова о том, что твердили врачи.
Все хорошо, для волнения нет причин,
Такое безветрие – даже пламя свечи
Не дрожит у тебя в руках, и молчат сычи.

Приходи ко мне, пожалуйста, приходи –
Здесь есть скамья, и клен шелестит позади.
Смотри, как цветы растут из моей груди.
Мне нужно знать, что ты по-прежнему невредим.
А теперь, как Лазарь, встань и иди – один.

* * *

Мы вышли из лета – куда нам теперь деваться?
Два шага до осени, десять шагов до вокзала.
Прошлой весной мне было слегка за двадцать,
А летом я, кроме тебя, ничего не знала.

Рушился мир безнадежно и непоправимо –
От смеха себе живот надрывал Всевышний,
А мы возвращались на пляжи ночного Крыма
С бутылкой вина и пригоршней спелых вишен.
Мои мужчины для секса, очки от солнца,
Твои женщины для тоски и ходьбы по кругу…
Теперь мы с тобой безымянные незнакомцы,
И ты из руки мою выпускаешь руку.

Не обещай мне писать – обойдемся без фальши,
Мой ангел, эта секунда так долго длится.
А те, кто здесь были до нас и смогли жить дальше
Сигнальных костров впереди поджигают листья.

* * *

Она справляется с застежками босоножек,
Говорит ему «береги себя», улыбается, вместо коды.
Думает «я смогу» и действительно может –
Разворачивается, выходит.
Ей не хватает воздуха, мир помещается в горле,
На лифте до первого – будто прыгнула в бездну.
Как мантру твердит «Я жива, я жива… до сих пор ли?»
Застыла в дверях подъезда.
Еще секунда, и город наваливается, липнет,
Подхватывает, выносит на жаркие улицы –
Трамваи звенят, в саду отцветают липы,
А у нее еще будет пулитцер,
Возможно – нобелевка, и уж точно – букер,
Не жизнь, а сказка – круче, чем у Фрая и Пратчетта.
Земля из-под ног уходит, трясутся руки –
Она наконец-то плачет.

* * *

Уходя от него, просто считай шаги.
Не останавливайся, не заговаривай с незнакомцем
В своей голове. Детка, твой волк погиб,
А ты осталась цела, как и прочие овцы –
Красная шапочка под сентябрьским солнцем,
Большое соло твое в тишине могил.

Уходя от него, не оставляй следов –
Зубных щеток в ванной, синяков на шее и хлебных крошек.
Покрывало Майи – твой непроплаченный кров;
Пора выселяться – карты сданы и пятак подброшен.
Просто считай шаги, вспоминай хорошее,
Смотри как прозрачен вечер, закат багров.

Смотри, как подогнаны камни на мостовой
Не ищи повода оглянуться, не смей спотыкаться
Сколько б ни выла, ни притворялась живой –
Мир продолжает кружиться все в том же танце.
Что еще остается в такой ситуации?
Схема побега: кеды-рельсы-домой.

* * *

Когда это всё уже мимо и не к чему,
Ты вдруг тычешься носом в её онлайны
Пальцы твои – раскаленный уголь,
голос твой терпче лайма –
Бейб, как дела? Знаешь, я сам не пойму –
Ведь жил вперёд: женщины, вино – бери да пей…
Ни одной ведь клеточкой о тебе не помнил,
А потом вдруг будто бы обездомнел –
И вот пришел. Ну здравствуй, ну здравствуй, бейб…

Она немеет, теребит сарафана шелк,
Дети ворочаются во сне, и муж за стенкой.
Она подбирает слова, как художник оттенки,
Потом всё стирает и пишет
«как долго ты шел…»

* * *

В сердце вакантное место – свято, но пусто.
Багровые полосы тело делят на зоны –
Тут можно ударить, а тут – целовать без устали…
В сердце, прости – здесь ты уже посторонний.

Моя голова как метро в час-пик – голоса и тени.
Здесь можно проехаться за небольшую плату
И на конечной выйти. Я на коленях.
В углу на коленях просторной больничной палаты.

Молюсь ли, наказана ли – нам уже не важно.
В этом простом уравнении нет неизвестных.
В постели твоей я засну еще не однажды,
Но в сердце – дыра, или, скажем, вакантное место.

* * *

Будет не больно совсем, так мой доктор сказал –
Вырежем лишнее – не велика беда.
Доктор курил и хмурился как всегда,
Доктор старался мне не смотреть в глаза.

К сердцу испорченному привязали нить –
Дернули, вырвали, вычистили нутро,
Выдали мыло, веревку, один патрон,
Велели беречься и больше им не звонить.

Легкость внутри – это значит, тебя там нет,
Но, ускользая до степени «умер», «lost»,
Ты мне, как ящерица, оставляешь хвост –
Две эсэмэски, три фотки – за десять лет.