Кедровый посох

* * *

В эти годы стыдно скоморохом
песни петь, играя на дуде.
Ритм иной. Иного ждёт эпоха
от своих задумчивых людей.
Ярмарки закончились. Парады
отгремели, и пришла пора
зрело-испытующего взгляда,
острого и точного пера.
Мы сейчас стоим, как на пороге.
Надо браться честно, по уму
век закончить, и понять в итоге
всё, что было свойственно ему.

* * *

Ещё одна студёная зима
пришла в мой край, прощая и лаская.
Как бы с вершины снежного холма
скатились кони… Знать, пора такая –
не возгордиться медленной судьбой,
да и не встать умело на колени
перед людьми, перед самим собой,
перед лицом любого поколенья.
Как просто и как сложно длится жизнь:
хрустят сугробы и звенят антенны.
И – торопись, мой друг, не торопись, –
судьба, как разум, зреет постепенно.
Вот и зима, недвижная на вид.
Давленьем света землю согревает,
чей холодок по-взрослому знобит,
чей снег по-детски радость вызывает.

Песня

       Композитору Леониду Аверьянову

Поле моё, ты забыло меня.
Речка моя без меня отзвенела.
Как же мне быть без родного огня?
Как же мне жить без берёзоньки белой?
Даже не крикнешь: постой, погоди!
Время меня дожидаться не будет.
След на дороге замоют дожди.
Как меня звать – не запомнится людям.
Поле моё, ты цвети и цвети.
Пусть подрастут возле школы деревья.
Все мы вернёмся к началу пути.
Все мы приедем в родную деревню.
Крыши домов показались вдали.
Сколько же лет на земле пролетело!
Вот наконец и увиделись мы,
Поле моё и берёзонька белая.

Послание друзьям

       Анатолию Гребнёву

Кто блещет отточенным стилем,
кто пухлые пишет тома,
кто спился, а кто загостился
в руинах больного ума.
Сообщество лучших редеет,
как жар остывая в золе.
Но всё-таки славное дело,
что мы ещё все на земле,
что верим в своё назначенье,
как в некую высшую власть,
и слава земного кочевья
на общей тропе улеглась,
что мы, как одно поколенье,
пришли за десяток годов
из горькой чужбины сомненья
в отечество зрелых трудов.
Пришли через топи и выси,
как будто в родное жильё,
к российской общественной мысли
и кровным заботам её.

Очарование

       Е. Г.

Как объясняют словами
то, чему имени нет?
Легкое очарованье
наших серебряных лет.
Вами придуманный танец
сыпал под ноги цветы.
Вился огонь и багрянец
в листьях осенней Читы.
Свет ещё чистый и ранний,
время нечаянных встреч.
Легкое очарованье
локонов, льющихся с плеч.
Быстрых, как ласточки, линий,
пусть они смело летят
сквозь обжигающий иней
и недоверчивый взгляд.
Пусть далеко до июня,
но, как улыбка для нас,
юной, нечаянной юнью
веет осенний романс.
Так не прощай – до свиданья
то, чему имени нет.
Легкое очарованье
наших серебряных лет.

Кедровый посох

Среди нешуточных вопросов,
дел думных, внутренней борьбы
поэзия – кедровый посох
моей неизбранной судьбы.
Ни мать и никакая дева
его вручить мне не могла.
В нём ветка жизненного древа,
дождавшись позднего тепла,
пробилась напряженным словом,
явила из глубин души
характер резкий и бессломный
в столице и в степной глуши.
Но я почувствовал не скоро,
как бы фамильное родство,
тщету, и бренность, и опору,
и тяжесть посоха того.
Средь всех откосов – перекосов,
мной не осознанных вполне,
прислушаюсь – кедровый посох
постукивает в тишине.

* * *

Время, скоростью ослеплённое.
С каждым годом горше, больней
что-то скифское, непреклонное
видеть в шумном кочевье дней.
И в Москве, и в Читинской области
правит обществом ритм и бег.
Словно Спас на крови, на скорости
воздвигаем двадцатый век.
Скоростные ресурсы личности.
Вековой золотой запас!
Безоглядно, катастрофически
истребляем последний час.
А когда ж полыхать сединами?
Век сойдёт, словно тень со лба.
Жизнь была бесконечно длинная,
и такой короткой судьба.

День рождения Пушкина

Здравствуй, Пушкин!
Слышишь, Пушкин?
Нынче День рожденья твой.
Как на дружеской пирушке,
Мы беседуем с тобой.
Двести лет – совсем не много
для того, кто не устал
слышать мир и видеть Бога
сквозь магический кристалл.
Ранний гений своенравный,
в непростительной судьбе,
Пушкин Первый – это право
Ты, как титул, взял себе.
Улыбнись, налей мне пунша,
Пусть пирует молодёжь.
Ты в моей Сибири, Пушкин,
Ясным солнышком живёшь.
Буря мглою над Читою
отшумела и ушла.
И пластинкой золотою
Чутко светится душа.
Век двадцатый на исходе,
что он значит, этот век?
Той же сказкой о свободе
грезит бренный человек.
Не улёгся тайный ропот,
лишь с неволей обручил.
Этот опыт, горький опыт
Ничему не научил.
Вечность, даже небольшую,
губит та же толчея.
Так же плачет и бушует
русский космос Бытия.
Накукует нам кукушка
то свободу, то конвой…
Слышишь, Пушкин, где же кружка?
Здравствуй, светлый праздник твой!

Лермонтов

Брат мой Лермонтов.
Роком и веком гонимый,
Ранний вестник на русской спокойной
равнине.
На кремнистых дорогах твоих
Конь споткнулся – упал и затих.
Ни свободы в России, ни тайного выбора,
Даже имя из гвардии выбыло.
Постарались, архивы кровя,
Мгла от Зимнего, тьма из Кремля.
Век-опричник в казённой шинели чернеет.
Пой, поэт, песню пой, только парус не рви.
Непейзажный, он в русском пейзаже белеет,
Одинокий, как Пушкин в народной любви.
В демонических бреднях витает Европа,
Тяжко топчет в Россию кровавые тропы.
Изначально свиреп и надолго жесток
Набухающий грозами юг и восток.
Ум пылает, душа, возвышаясь, мятётся.
Самый трудный поэт, ты ответь мне – молю:
Отчего наша острая мысль остаётся
Той же странной любовью в родимом краю?
О какое блаженство есть в тучке
жемчужной!
В гордой чести, в любви, нам не нужной
и нужной!
С глаз долой от ревнивых, насмешливых глаз.
Дан приказ – и карету нам, и на Кавказ!
И какие бы Демоны там не грозили, –
На прямой поединок выходят бойцы…
Удалого Калашникова
не казнили.
От него по широкой Сибири
пошли удальцы.

Послание Николаю Коняеву

Для прощанья короткое лето осталось.
Век двадцатый взял лучших сынов и ушёл.
Наступает почти чрезвычайная старость:
Если утром проснулся – уже хорошо.
Скоро-скоро без нас расцветут незабудки,
Скоро русое поле поспеет без нас,
Неоседланный конь, к одиночеству чуткий,
Вдруг заржёт у колодца в полуночный час.
Дрогнет сердце, сожмётся, от боли зайдётся –
Лишь чуть-чуть заповедную совесть затронь.
Это родина, Коля, а конь у колодца –
Это конь, Михаила Архангела конь.
Соберутся ли звёзды для тайной вечери,
Колокольчик ли дрогнет, разлукой звеня,
Завещаю тебе, сотаинник, доверить,
Долюбить эту русскую жизнь за меня.
Будет дождик весёлый и крупный, и сильный
Над Москвой, Магаданом, над хмурой Читой.
Смута кончится. В освобождённой России
Бог вздохнёт – так исполнится сон золотой.