Час багряного солнца

* * *

Мир запалённый, злой и раскалённый
Чадит вокруг всклокоченных голов.
Всё чаще снится храм белоколонный
И долгий гул больших колоколов.
И горько жить, и стыдно видеть нищих,
И страшно ждать грядущую весну.
На улицах, где боль и злоба свищут,
Распнут Христа, ограбят сатану.

Прощание с Иваном

Сын недоспевшего русского поля,
водки налью я в гранёный стакан.
Выпью и вскрикну от страха и боли:
– Брат мой Иван! Что ж ты, брат мой Иван??
Стынет могила, такая глухая,
кто её будет тебе убирать?
Вместе родились мы в синей Сухайке,
по одиночке теперь умирать.
Жить – если честно – всегда перегрузка.
Рано иль поздно приходит конец.
Сын твой высокий, по имени Руська,
выдохнет: как же так сталось, отец?
Водки куплю. И запью, как обычно.
Вспомню, как долго учился и жил.
Возле знобящей, как сон, электрички,
я не услышу теперь: «Михаил!».
Выжил – зачем я? – поэт для России!
А для себя что я смог сохранить?
То, что Ивана мне в августе синем
раньше себя… вот пришлось… хоронить.
Ты наделён был недюжинной силою,
знал, где – петля, где – железный капкан.
Здесь, над разрытой, как сердце, могилою,
пусть откричат мои дочери милые:
– Дядя Иван? Что ж ты, дядя Иван???
В шумной Москве, на далёких Курилах,
в нашей Сухайке, как дым, голубой,
мы недопили и недокурили,
недомолчали о многом с тобой.
Старший мой брат, ты сегодня возникнешь
в серой штормовке, что вечно носил.
Только сейчас из могилы не крикнешь:
– Ты уж держись, ты держись, Михаил!
Трудно, Иван, мне – хочу я признаться:
сын мой в петле, до сих пор не пойму
из Вишняковых – зачем оставаться
мне – одному и зачем – одному???
Жить – это счастье, быть может, с излишком.
Смерть – это вечный покой и обман.
Я же приду к тебе скоро, братишка:
– Здравствуй, Иван! Здравствуй, брат мой Иван.
Только прости: я приду чуть по после,
словно к тебе был из вечности зван.
Буду кричать всем в раю или возле:
– Брат мой Иван! Где ж ты, брат мой Иван?!

В неполотом поле

       Александру Алёшкину

В неполотом поле, где зной дожигает хлеба запоздалые,
где запах полыни, как дым, разъедает глаза,
прилягут на землю – как спят! – деревенские дети усталые,
глядят деревенские дети в неведомые небеса.
Белы головёнки, синющи и вдумчивы взгляды в далёкое –
в размытые ветром, до слез дорогие края,
где стелются травы и, как сновиденье, как облачко легкое,
проходит над ними летучая тень бытия.
Подняться бы ввысь, окрылиться и за пересохшее русло,
за синие горы, за темный, никем не проведанный лес…
Ты помнишь ли, друг мой, о чем они думают, мальчики русые,
в неполотом поле, среди бесконечных российских небес?
Всегда беззащитное, остро ранимое чувство Отечества,
оно ведь и в зрелые годы в душе окрылялось не раз.
Ты видишь ли, Саша, из той деревенской полуденной млечности
какие высокие звезды горели в России для нас?!
Как думал ты вырасти добрым, заступчивым и справедливым,
чтоб не было в поле по-детски израненных рук,
чтоб мама не гнулась, как белая верба от ливня, –
от чёрных трудов, похоронок и смертных разлук.
Давно остудили дожди наши знойные, наши горячие пашни,
и детство былое покрылось осенним быльём…
Но всё ли мы сделали, всё ли исполнили, Саша,
о чем загадали в неполотом поле своём?..

Час багряного солнца

В час багряного солнца, когда над землёй затихают моторы,
когда век наш, как пахарь, свои завершает труды,
я пришёл к вам поэтом полынных и горьких просторов,
и живу на земле, ожидая высокой звезды.
Словно вестник дозорный, гляжу я в пространства земные:
спят кочевья, степные луга, и над ними вдали
мои песни встают, как в апреле пожары ночные,
выжигая усталые травы, кустарники и ковыли.
Как я жил! Как любил до страдания, до потрясенья,
моя родина, вольные степи твои.
Если время проходит, как дождик, над полем весенним,
не оплачут его, не освищут мои соловьи.
Что же миру оставить? Знобящие горькие крики,
да один из вопросов, который в душе берегу:
«Ты сумел бы, мой друг, на окраинах дальних и диких
не устало и нежно приветить берёзку в снегу?»
Забайкалье – табунные, терпкие, вьюжные степи
обострили во мне и любовь, и крутую тоску.
…Я принёс вам стихи. Вы послушайте трепет
этих диких коней, остановленных мной на скаку.

* * *

Русским быть – всегда в горящем танке,
под прицелом рока и судьбы.
Плач и клич. Любовь на полустанке.
Ранний гул работы и гульбы.
Русским быть – поставить резкий прочерк
в той графе, где счастье и покой.
Ветер встречный, северо-восточный.
Мир такой и человек такой.
Крестный путь пройти и поклониться
синь-реке с зовущей глубиной.
Мой поклон вам: утро, поле, птицы.
Русский путь небесный и земной.

Ничто не докажешь в земной круговерти...

       Борису Макарову

Ничто не докажешь в земной круговерти
ни словом, ни делом, ни жизнью, ни смертью.
Всё – прах, суета, тополиный пушок,
да горько-язвительный в спину смешок.
Одна лишь поймёт тебя где-нибудь в поле
знобящая, умная русская воля.
Одна на цветке золотая пчела,
да эта берёза – светла, весела!

* * *

Да, старость – сушеная вобла.
Но всё-таки я не тужу,
не только вполглаза, но в оба
на стройные ножки гляжу.
Легки, грациозны, прекрасны,
и к ним примагничен мой взгляд.
… А те, кто со мной не согласны,
пусть просто под ноги глядят.

* * *

Мне не встречалось, чтобы соловьи
свергали с неба воронья армаду, –
Они поют куплетики свои,
чуть сдобрив их горчинкой шоколада.
Зато встречал я, – и встречал не раз,
как соловьи, наладив оборону,
чудесной трелью уверяли нас:
Вороны-де не делают урону.
И тем уже – о мошках позабыв –
решали все дела свои земные…
Заняв чужие гнёзда без борьбы,
из них теперь и каркают иные.

Для бурной впечатлительной души...

        Ие Вишняковой

Для бурной впечатлительной души
не много надо… Вот расцвёл багульник.
Вот чиркают по синеве стрижи.
Вот май пьянеет, буйный и разгульный.
Лицом к лицу – всё беззащитней жизнь.
Вот жаворонок в небе раззвенелся!
Плачь! Пой! Люби и торопись –
дождь брызнул – гром над небом разгремелся.
Светло. Просторно. Чисто. Хорошо.
К берёзе прикоснёшься белой кожей,
услышишь лепет: «Ну, ещё, ещё!»
какая впечатлительная тоже!

Влюблённой, вечно обидчивой...

       Лене Вишняковой

Влюблённой, вечно обидчивой,
одной грустить под луной?
Глаза Ваши – две голубичины,
наспели голубизной.
Такой вот хрупкой и тоненькой
зачем по дождю ходить?
Под синим китайским зонтиком
вдвоём можно вместе быть.
Сегодня Вы не вчерашняя:
походка, манера, стать.
Какая ж Вы нынче барышня.
Пора на балах блистать!