Вакуум

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за октябрь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Перелёт был долгим и утомительным. Как я потом узнал, пилоты перепутали Мичиган с Майами, и только когда подлетали к аэропорту, поняли, что прилетели совсем не туда. Так что наш полёт вместо трёх часов занял девять. Слава Богу, хоть фильм хороший в салоне показывали – «Вальсирующие» Бертрана Блие, а затем включили «Андрей Рублёв» Андрея Тарковского, на просмотре которого я чуть не заснул. Никогда не любил такое кино.

Полёт также скрашивала и миловидная стюардесса с пышным бюстом, которая, к тому же, совсем не носит трусиков, а потому, как только она наклонялась к очередному пассажиру, чтобы узнать, что он желает, остальным открывался шикарный вид на её загорелую попу. Не знаю как женщины, а мужчины явно были довольны таким обслуживающим персоналом, особенно семейные.

В аэропорту меня никто не встречал, в отличие от других пассажиров, и я даже позавидовал, глядя на счастливые лица этих людей. Я вспомнил, что так же известный русский актёр Олег Янковский прилетел в Италию и не встретил никого из съёмочной группы «Ностальгии» в аэропорту, поселился в отеле, пожил там какое-то время и только затем появился Андрей Тарковский и сказал: «Теперь ты знаешь, что такое одиночество».

Впрочем, в отличие от Тарковского, я не чувствовал себя чужим в Мичигане. В самом деле, кто меня будет встречать? Неужели Лора? Она, я думаю, неотлучно находится рядом с Робертом, а я уже большой мальчик и сам найду дорогу до отеля. Тем более я здесь когда-то учился. С тех пор этот город не очень-то изменился. Лишь больше стало на улицах фривольно одетых людей, да чернокожих, которых теперь почтительно называют афроамериканцами.

По пути я зашёл на философский факультет, где когда-то учился. Охранник, старик Фелл, помнил меня, а потому пропустил, в нарушение инструкции. А я был рад побродить по коридорам и предаться воспоминаниям. Иногда мне кажется, что учёба здесь была совсем недавно, а в другую минуту – что давно. А ведь, по сути, тут ничего не изменилось – те же кабинеты, лестницы, пол. Только большинства моих преподавателей уже нет, от них остались только воспоминания, да фотографии и фотопортреты в холле. Тогда, когда я учился, было другое время, другой дух. Мы протестовали против политики, увлекались марксистскими идеями, стремились что-то сделать для мира вокруг. У нас, конечно, мало что получилось, да и не могло получиться, ибо перемены просто так не возникают. Но у нас была мечта, и этой мечтой мы жили, в отличие от нынешнего поколения, не верящего ни во что.

Возле преподавательской мне повстречался профессор Мориарти. Когда я учился, ему было чуть больше тридцати. Он родом из Шотландии, а потому имел очень независимый характер. Мы над ним часто подшучивали из-за его фамилии, которая вполне подходила к его жёсткому нраву, а он злился на нас и даже, вроде, кому-то дал подзатыльник, за что потом объяснялся с деканом. Помню, профессор Мориарти сетовал, как это плохо, что в университетах США не разрешены телесные наказания, в отличие от английских вузов, что только приучает студентов к праздности и неуважению к старшим. Я не был тогда в числе его любимчиков. Но сейчас профессор Мориарти меня вполне любезно встретил, и я, признаться, даже удивился этому. Он проводил меня в свой кабинет, в котором я обнаружил знакомый мне творческий беспорядок.

Я коротко рассказал профессору о цели своего визита в штат Мичиган. Он задумался на какое-то время, а затем сказал:

– Жизнь очень забавна, правда? Ты живёшь и не знаешь своего будущего, даже, что будет через минуту. Я вот сегодня, когда собирался на работу, совсем не ожидал, что тебя встречу. Да и ты, когда сюда шёл, вряд ли думал, что встретишь меня. Мы живём в мире, где от нас ничего не зависит. Наоборот, мы зависим от прихоти судьбы. Экзистенциалисты ошибались. Мы живём не в мире свободного выбора, а в мире фатальных ситуаций.

Профессор Мориарти не любил экзистенциализм, и я знал об этом со времён учёбы у него. Он считал, что всё в жизни предопределено, а свободный выбор – лишь мираж. Его не было и у его родины, как он говорил, которая насильно была присоединена к Англии когда-то давно, и с той поры напрасно добивалась свободы.

– Вот, это тебе. – Профессор вынул из кипы своей корреспонденции какое-то письмо и передал его мне. – Это от профессора Холла. Он написал тебе ещё в сентябре, но так и не отправил. Возможно, не успел. Я нашёл это письмо в его бумагах, когда разбирался в них.

Вот и ещё одно подтверждение неконтролируемой ситуации, – подумал я, беря письмо.

Поселился я в отеле «Голд Плаза». Довольно дорогой, особенно для преподавателя, но зато с хорошим сервисом и большими уютными номерами. Сауна и душевая кабинка, двуспальная кровать с подогревом, мини-бар, в котором есть спиртное на любой вкус, большой плазменный телевизор с DVD, книжный шкаф, в котором, кроме Библии, есть и другие интересные книги. Меня особенно привлёк Пол Боулз. Давно хотел его почитать, но всё руки не доходили. Хотя и новое издание философского словаря тоже, разумеется, привлекло моё внимание, тем более что статью о бытии для него написал Уильям Холл.

Впрочем, сейчас моё внимание занимало исключительно письмо профессора, которое я сразу прочёл, как только оказался в номере. Не смею пересказывать его, а потому процитирую.

«Дорогой друг, ты спрашивал меня на моём юбилее о счастье. Что это такое? Не призрак ли, не болезнь ума или обман сердца? Тогда я не ответил тебе, потому что помешали обстоятельства, обычные для таких шумных и неуместных празднеств. Теперь же, когда я сижу в своём кабинете и читаю мемуары твоего отца о его бегстве из Советского Союза, мне ничего не мешает. Я полностью свободен и вполне предоставлен сам себе.

Полагаю, как философ с 50-летним стажем, что счастье не мираж, не призрак, оно полностью зависит от нас, от нашего отношения к миру, который стремится постичь наше слабое сознание. Твой отец в своих мемуарах гордится своим антикоммунистическим мировоззрением, а всё зло видит исключительно в политике Сталина и прочих советских вождей. Я же половину своей жизни, со дня знакомства с Сартром и другими левыми мыслителями, придерживаюсь марксисткой позиции. Разница между мной и им идеологическая, но есть также то, что нас объединяет. Мы оба верим в свои идеалы, и эта вера даёт нам цель и смысл жизни. Философия, как ты знаешь, всегда по-разному отвечала на этот вопрос, в зависимости от школы и даже от конкретного философа. Полагаю, что универсального смысла жизни для всего человечества не существует или же он настолько сложен, что нам пока не осмыслить его. Но ведь счастье может крыться и в незнании, и младенцы счастливее взрослых именно потому, что они есть познающее сознание. Они только начинают жить, а потому для них всё ново и интересно.

Не знаю, насколько хорошо ты изучил патристику в своё время. Я и сам не большой специалист в этой области, но помню, что тамошние авторы много писали о демонах, живущих в наших душах, о призраках прошлого, которые не дают нам покоя, о страхе – лучшем друге главной душевной болезни – отчаянии, хоть экзистенциалисты и мыслили об отчаянии в несколько других категориях. Счастье – это когда ты освободил свою душу от всех земных забот и устремил к миру своё чистое сердце. Только от нас зависит состояние нашей души. Думаю, мы никогда не узнаем, есть ли бог, и есть ли смысл в появлении жизни во вселенной. Но человек может гордиться тем, что он живёт и имеет возможность познавать мир во всём его многообразии. Счастье относительно, как и несчастье. Не стоит забывать об этом.

Отправляю тебе этот путаный, как и все философские писания, ответ, поскольку не уверен, что мы ещё встретимся лично. Мой путь уже пройден, а твой ещё продолжается. Нужно помнить это и гордиться этим.

Уильям Холл, PhD,

Мичиганский университет»

Не могу передать, какие чувства я испытывал при чтении этого письма. Это слишком сложно описать, да и нужно ли? Это как послание из иного мира, как встреча с духом дорогого тебе человека. Да, профессор прав – это вовсе не ответ, но это письмо ставит новые вопросы. Как очистить свою душу от всего тревожащего? Возможно ли это? Или человек всегда будет в плену своих страхов?

Моё ощущение долгие годы – это вакуум, подобный тому, который у нас над головами и в котором вращаются планеты, в том числе и газовые, которые исследовал мой дед. Я не могу простить отца, хотя его прилично нет на свете, считаю свою жизнь чередой упущенных возможностей и не верю, что нечто хорошее может ждать меня впереди. Даже отношения с Карлой вызывают у меня двоякие чувства. Действительно ли это любовь, которая никогда не перестаёт, как писал апостол Павел, или лишь мираж, который скоро развеется, и вакуум снова поглотит меня, превратит мою душу в выжженную пустыню? Я не знаю. У меня нет ответов ни на один вопрос, которые так обильно подбрасывает мне судьба. Возможно, Мориарти прав, и мы всего лишь пешки в руках безжалостного рока, который играет с нами, как кошка с мышкой, то отпуская, то придавливая когтистой лапой. И нам не выбраться из этого омута судьбы.

Но тут принесли заказанный мной обед, и я поневоле отвлёкся, так как желудок наш не знает высоких тем. Однако, наслаждаясь неплохо фаршированной рыбой и французским вином, я отчасти понял мысль профессора Холла, ведь в этот момент я чувствовал себя счастливым, хотя бы и в чисто физиологическом смысле. А, включив телевизор и обнаружив там фильм Теренса Фишера «Собака Баскервилей», нравившийся мне в детстве, я тем более забыл о вакууме и отчаянии и погрузился в просмотр.

 

Сегодня, ближе к вечеру, я съездил в дом недавно умершего профессора Холла. Мне открыла дверь его жена. Ей семьдесят три, у неё плохая память и плохое зрение, но меня она узнала и обрадовалась мне. Я выразил свои глубокие соболезнования. Миссис Холл сказала, что это очень приятно, что я приехал лично, чтобы это сказать (я не стал ей говорить, что мой визит связан вовсе не со смертью профессора Холла, а с болезнью одного из его учеников), что профессор Холл всегда был обо мне высокого мнения.

Дом профессора ещё хранил воспоминания о своём хозяине. Вот лежит его плащ, а вот стоят ботинки, его непременный зонт, который он использовал как трость, как истинный англичанин, шляпа. Казалось, профессор только вышел и сейчас вернётся. Но в тоже время я знал, что это не так. Он завершил свой жизненный путь, вот этот человек на фотографиях, висящих на стенах. Вот он молодой солдат, вернувшийся героем с войны, а вот счастливый муж. Вот он на кафедре, читает лекцию в Сорбонне, и его слушает сам Жан-Поль Сартр. Вот – счастливый отец, держащий на руках маленького кроху. А спустя двадцать лет этот кроха погибнет во Вьетнаме, где советские злодеи учили местных убивать американцев. Но на склоне лет судьба подарила ему ещё одного ребёнка, которому он отдал всю свою нерастраченную любовь. Это дочь Джинджер. В его доме я её и встретил, чего сам не ожидал. Последний раз я видел Джинджер 22 августа, когда мы отмечали семидесяти пятилетие профессора. С того момента она успела не только развестись, но даже забеременеть. Сейчас она на третьем месяце. На вопрос кто отец она уклончиво ответила, что это не имеет особого значения. Также я узнал, что Джинджер уже три недели живёт с матерью. После смерти мужа, с которым она прожила пятьдесят три года, ей стало ещё хуже. Джинджер боится, как бы с матерью что-нибудь не случилось. Она очень любила профессора, и ей сейчас тяжело без него.

– А как ты сам? – спросила Джинджер, когда мы прошли в гостиную. — Ещё не женился?

– Нет, – ответил я.

– Но планируешь? Всё-таки мы уже не дети, пора подумать и о семье.

– Я думаю, – соврал я, – но это не так просто. Это большая ответственность.

– Ты что, боишься ответственности?

Джинджер устремила на меня пристальный взгляд своих голубых глаз.

– Ты можешь хоть иногда забывать, что ты психолог? – сказал я немного раздражённо. Очевидно, она поняла, что вторглась в ту область моей личности, куда я совсем не хотел её пускать, потому что тут же пошла на попятную.

– Прости, – сказала она с виноватой улыбкой. – Это всё издержки профессии. Если не хочешь говорить – не надо. Просто я желаю тебе добра.

– Я это знаю, – сказал я.

Мы помолчали пару минут, а затем Джинджер неожиданно спросила:

– Ты ведь не злишься на меня за то, что я предпочла тебе Дэна? Со мной ты всегда неразговорчив.

– О нет, нисколько! – запротестовал я, хотя сам, конечно же, злился.

В университете мы встречались с Джинджер. Она училась на курс младше меня, и на психологическом факультете. Наши отношения были бурными и продлились два года. Мы уже всерьёз помышляли о свадьбе, когда неожиданно она влюбилась в Дэна, который учился на факультете политологии, играл в футбол, занимался боксом и мечтал покорить мир. Короче, был самым настоящим уродом. Именно после этого я потерял последние крохи веры в любовь.

– Я тогда была ещё совсем девчонкой и многого не понимала, – принялась объяснять она, возможно, почувствовав мою неискренность. – Я очень сожалею, что всё так произошло. Сейчас я бы этого не сделала. Брак с Дэном был просто ужасен. Только в этом году я нашла в себе силы положить конец этим бессмысленным отношениям. Так что не злись на меня, пожалуйста. Я сама себя наказала.

– У нас бы всё равно ничего не получилось, – сказал я, чтобы её успокоить. – Может, это и к лучшему.

– Ты так думаешь?

Джинджер встала с кресла, приблизилась ко мне и крепко обняла.

– Я по-прежнему люблю тебя, ты же знаешь, – шептала она. Я чувствовал её горячее дыхание у себя возле уха, ощущал тонкий аромат её парфюма. Джинджер с возрастом совсем не изменилась. Она по-прежнему хороша собой и, кроме того, теперь она куда мудрее. Кому-то повезёт с ней. – Просто не так, как раньше.

Джинджер села рядом.

– Я могу тебя кое о чём попросить? – сказала она, держа мою руку в своей.

– Смотря о чём.

– Я хочу, чтобы ты стал крёстным моего ребёнка. Ты согласишься?

– Ты же знаешь, у меня...

– ... сложные отношения с богом, – сказала она. – Я это знаю. Но ради меня. Пожалуйста. Она смотрела на меня почти умоляюще. Да, похоже, она и в самом деле чувствует себя виноватой в том, что у нас ничего не сложилось и хочет как-то загладить свою вину.

Надо было что-то решать. Сам не знаю почему, но я сказал

– Да.

Джинджер улыбнулась. Мне всегда нравилась её улыбка.

– Спасибо.

Джинджер накрыла мою ладонь своей.

– Что же ты не напоишь гостя чаем? – спросила миссис Холл, заглянув в гостиную.

– О, точно! Я совсем забыла. Сейчас принесу.

И Джинджер упорхнула. Пожалуй, я до сих пор немного люблю её.

Я вышел из дома профессора Холла лишь вечером. Джинджер вызвалась проводить меня немного. Она вышла из дома, накинув лёгкое пальто, и мы пошли в сторону аллеи. Это, как она сказала, самый короткий путь до того отеля, где я остановился. Мы шли не торопясь и наслаждались осенью, в то время как иные люди со своими портфелями и сумками всё так же спешили по своим делам. Они не замечали ничего и никого вокруг. И лишь природа не спеша готовилась к зиме.

– Так почему ты приехал? – спросила она, когда мы уже вошли в аллею. – Вряд ли это из-за того, чтобы выразить нам свои соболезнования.

– Роберт Сэмптон недавно сюда переехал вместе с женой. У него случился инфаркт, и он лежит в больнице.

– Это ужасно, – вымолвила Джинджер. Похоже, она и правда была расстроена этим известием. – Какой кошмар! Надеюсь, он поправится?

– Я пока не знаю. Завтра как раз пойду к нему.

– Возьмёшь меня с собой? – вдруг спросила Джинджер. – Я тоже хочу повидать Роберта.

– Это так неожиданно, – сказал я в совершенной растерянности, думая, что за этим может последовать дальше.

Возможно, Джинджер захочет бросить своего нового бойфренда и воссоединиться со мной. Сегодня, во всяком случае, она была милее, чем обычно. А это весьма подозрительно.

– Это ребёнок от Дэна, – сказала она, словно прочитав мои мысли. – Я тебя обманула, прости. Я пока ни с кем не встречаюсь. Я развелась с Дэном сразу же, как только узнала, что беременна. У нас долгое время не получалось завести детей. И только когда мне стукнуло тридцать пять, мне, наконец, удалось забеременеть.

– А я вот кое с кем встречаюсь, – поспешил сказать я, боясь перспективы новых отношений с Джинджер.

Хотя в глубине души я всегда думал об этом.

– И кто это? – заинтересованно спросила Джинджер. – Хотя нет, не говори. Попробую угадать. Студентка?

– Всё верно, – сказал я. – Это студентка.

– Ты её любишь?

На этот вопрос я не знал что ответить. Что-то к Карле я чувствовал, но это трудно было назвать любовью. Во всяком случае, перспектива брака с ней или с кем-нибудь другим пугала меня.

– Не знаю, – честно признался я.

– Ты боишься настоящих отношений, не так ли? – сказала Джинджер. – Ты думаешь, что человек обязательно тебя обманет, стоит тебе к нему привязаться. Но не все такие, как твой отец. Или как я.

Джинджер помолчала немного, затем сказала:

– Я собираюсь растить ребёнка одна. В моём возрасте трудно найти себе хорошего мужа.

– Не говори глупостей. Ты ещё молодая.

– Возможно, – не стала спорить Джинджер.

Мы прошли аллею, и дошли до дороги. На другой стороне как раз и располагался отель.

– Вот мы и пришли, – сказала она. – Ты ведь позвонишь мне завтра, когда пойдёшь к Роберту?

– Конечно, – уверил я её.

– Тогда до завтра.

С этими словами Джинджер развернулась и стала удаляться от меня. Я некоторое время смотрел вслед её удаляющейся стройной фигуре и думал, что Джинджер определённо больше мне дорога, нежели Карла. Карла кажется просто сопливой девчонкой по сравнению с ней. Возможно, я бы снова рискнул попытать с Джинджер счастье, если бы не ребёнок. Отцом я себя никак не представлял. Из меня отец не лучше, чем из Дэна. Да и то, что это его ребёнок меня огорчает. Растить ребёнка человека, разлучившего нас – это ли не наказание?

Я вернулся в отель совершенно растерянный. Я хотел быть с Джинджер и в тоже время боялся этого. А вдруг она снова в кого-нибудь влюбится? Например, в ещё одного футболиста. Ведь любовь так непостоянна. Как и все остальные человеческие чувства. Люди сами не знают, чего хотят и мучаются от этого. Мы чувствуем себя одинокими именно потому, что в нашей жизни нет постоянства. Мы никому не можем верить, даже сами себе. Мы не знаем, что будет завтра с нами или с другими, в кого мы влюбимся и кого разлюбим. Мы тоскуем по единению людей, направленному против хаоса окружающей нас жизни. Наверно, мы поэтому и придумали бога, чтобы был в нашей жизни некий смысл, некий идеал, к которому нужно стремиться. Но мы никогда не достигнем этого идеала. Быть праведными – совсем не в нашей природе. Мы больше любим разрушать, а не создавать, сомневаться, а не верить, ненавидеть, а не любить. Мы живём и движемся в вакууме, словно песчинка, летающая в бесконечном космическом пространстве. Только недавно мне казалось, что я могу полюбить Карлу, теперь же, увидев Джинджер без мужа, я понял, что это не так, что Карла проигрывает Джинджер по всем статьям. Но и перспектива новых отношений с Джинджер меня не радует. А вдруг у нас снова ничего не получится? Что тогда? Тогда будет больно. Лучше оборвать все связи, чтобы потом не жалеть. Это наш общий удел – всегда быть одинокими. Это и есть состояние мира, лишённого истинного бога.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: