Букет в интерьере спальни

У меня болит зуб. Если его не лечить, то пройдет за семь дней. Прибегнув к народным средствам – мучения отступят через неделю: сам проверял. Что я только не предпринимал: травами полоскал, старое сало прикладывал, дольку чеснока к запястью мостил – ничто не помогало, а к стоматологу идти страшновато. Друзья сочувственно крутятся вокруг меня и дают всевозможные советы.

– Ты влей в голову бутылочку водки и все пройдет, – советует Эдик. – Это убьет нерв.

– Кому влить? – стону я, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону.

– Себе, конечно, хотя б и я не отказался.

– Это убьет не только нерв, но и его самого, – предполагает Дима.

Следует добавить, что мы, как говорится, немного выпивали, а посему убеждены: боль физическую, равно как и боль душевную, можно вылечить водкой.

– Впрочем, ему и полбутылки хватит, – Репа находит выход из положения. Это Соломоново решение нравится всем, и его автор отправляется в магазин. Вскоре поллитровка оказалась выпитой, друзья мои обсуждают перипетии футбольного матча, а я, трезвый до неприличия, с тоскливой обреченностью тяжелобольного меряю шагами комнату.

– Надо взять еще одну, – Эдик смотрит на меня с безграничной жалостью и с утиной грацией продвигается к двери. После очередной бутылки остатками разума я понимаю, что все-таки придется обратиться к стоматологу. В пивной, куда мы попали вместо врача, по только нам понятной траектории, обнаружился Булат. В этом человек, татарине по национальности, сочетались интеллект, цинизм и вожделение к спиртным напиткам – гремучая смесь, способная в беседе, споре, неординарной ситуации уничтожить оппонента. Он до такой степени не любил человечество, что даже никогда не бил людей, хотя и был первоклассным боксером. Булат их убивал. Словом.

Сегодня он навеселе. Опьянение, по сути своей, безлико и космополитично, и Булат отличался от нас тем, что в руках держал большущий арбуз.

– Куда овощ несешь, татарин? – Эдик забыл, с кем имеет дело.

В глазах Булата сверкнули вишневые блики.

– Запомни, Репа, самый дешевый сорт гордости – национальная гордость. – Он опустил арбуз на землю. – Ты был под моим игом триста лет.

– Я?! – Эдик в негодовании упер руки в бока. Его пьяно качнуло.

– Твой отец или дед, какая в сущности разница?

– А как мы вам потом дали, – не унимался Репа, уже пытаясь показать, как это происходило.

Обитатели пивной заинтересованно посматривали в нашу сторону, ожидая продолжения Куликовской битвы.

– Вот Ваську ведем в больницу, – дипломатично вмешался в разгорающийся конфликт Дима. – Зуб у него болит.

– Боль – это песнь жизни, – буркнул Булат, но взглянув в мою сторону, примирительно добавил: – Болит, значит, живешь. – И окончательно успокоившись, сказал:

– Я знаю один прекрасный рецепт от зубной боли, – он поднял арбуз и, вынув из кармана перочинный ножик, срезал его верхушку. – Сюда, – Булат торжественно ткнул пальцем в мякоть, – надо вылить бутылку водки и все это скушать, – с видом знатока знахарских снадобий он осмотрел присутствующих.

Рецепт заинтересовал Эдика. Я понял, что необходимо идти в поликлинику. Двигаться было трудно, но стоять еще труднее.

Во всех больницах пахнет одинаково – лекарствами и обреченностью, но наш запах оказался доминирующим над вековой традицией. Мы триумфально двигались по коридору. В холле жертвенно трепетали ожидающие приема собратья по несчастью. Дима уговорил Булата не портить арбуз и он нес его, словно на заклание. Увидев лица несчастных, он стал отрезать доли и раздавать окружающим. Естественно, тем было не до деликатесов, и они отрицательно мотали головами. Булату же хотелось выполнить роль милосердца до конца, и наш друг с восточным упорством обходил всех страждущих. Вдруг он остановился и замер с протянутой скибкой злополучного арбуза. Перед ним сидела девушка с длинными черными волосами и, опустив голову, держалась за щеку. Булат что-то ей сказал. Лингвистические конструкции его речи были далеки от совершенства. Девушка подняла голову и слегка улыбнулась. Невероятно, но перед нами сидела модель испанского художника Гойи – Маха, – правда одетая, – с такой поразительной схожестью, что у меня перестал болеть зуб.

Наши кресла в кабинете врача оказались рядом, и мы ободряюще кивнули друг другу. Врач укоризненно говорил мне что-то насчет спиртного, но я, остервенело сжав рукоятки кресла, ничего не понимал от страха.

Из коридора доносились отголоски спора главного врача и Булата.

– В России лекарь всегда больше, чем медик, и роль сострадания находится далеко не на задворках врачевания, – слышался баритон последнего. Он назвал доктора коллегой, и голоса смолкли.

Я первым вышел из кабинета и решил дождаться девушку. Друзья мои уже ушли.

– Вы всегда такие веселые? – поинтересовалась она, все еще держась за щеку.

– Я, наверное, был сегодня единственным, не проронившим ни слова. Да и лицо мое назвать жизнерадостным вряд ли кто решился .

От боли и страха опьянение мое улетучилось. Настроение было скверным. Ее звали Сашей Крольченковой. Она оказалась художницей, и я понял – знакомство не окажется банальным. Несколько часов мы гуляли по улицам, и выяснилось, что у нас немало общего. Как возникает продолжение знакомства? Совместные интересы, интеллект и темперамент – три кита, на которых в большинстве случаев возвышается ее Величество Любовь. Она заставляет людей со страстью отказываться от собственной свободы, подменяя ее романтическими рекомендациями. Это как в искусстве... Кто ты? Картина, художник или кисть? Когда они соединяются в единое целое, возникает творчество. Мы с Сашей читаем одни и те же книги, любим театр, а фильмы Тарковского, Феллини, Антониони смотрели по нескольку раз. Есть встречи, которые совершенно отбивают охоту заводить новые знакомства и уж тем более – очередной роман. Несколько месяцев наши отношения были платоническими и – удивительно, – нас это устраивало, и никто не настаивал на продолжении. Однажды Саша пригласила меня на ужин. Накрытый стол венчала зажженная свеча – символ физической любви...

Ее волосы черным шелком взмывают надо мной, руки неистово сжимают мои плечи, она в страсти закусывает губы, тело обнаженной Махи соприкасается с моим – и остается одна ночь, и больше ничего... Вскоре проваливается в Абсолют и она. Возвращение в жизнь удивительно и ярко, ибо рядом картины, любимые книги и она.

Вскоре мы с Сашей стали жить вместе и пребывание рядом приносило одни радости. К нам иногда приходили мои друзья Эдик и Дима, но они поняли, что у меня сейчас совсем другая жизнь, и стали появляться все реже и реже.

Зашел как-то Булат, правда, без арбуза, но с бутылкой коньяка. Осмотрев скромное, но по нашему убеждению, очень уютное жилище, разлил коньяк по рюмкам и сказал:

– Ребята, не забивайте себе голову тем, что не имеет отношения к настоящему. Единственное реальное мгновение, в народе называемое "сейчас". – Закурив, он продолжал. – Как у вас в Библии сказано, – Булат торжественно поднял указательный палец, – Есть время разбрасывать камни и время собирать их. Когда-нибудь наступит изнурительная повседневность быта, с его отталкивающим консерватизмом, более того, – он рассмеялся и кивнул на меня, – Василий придет к выводу, что у соседки духи пахнут лучше, чем у Сашеньки. Но повторяю, разбрасывайте камни, пока в цене такие категории, как глупость, желание, радость. Правда, стоит отметить, что человеку не должно быть все время хорошо, иначе он будет нуждаться в услугах санитаров. – Булат, собравшись уходить, поднялся и поцеловал руку Саше. – Не относитесь к моим словам слишком серьезно, равно как и ко всему в этой бренной жизни, ибо софизм и цинизм – это две стороны одной монеты, – он прикурил, и его палец снова назидательно устремился вверх: – фальшивой монеты...

Прошло четыре года. Как и все философы, Булат оказался прав. Мы с Сашей стали задерживаться на работе, и каждый из нас не утруждал себя объективными причинами и, тем более, объяснениями. Я возобновил отношения с друзьями, хотя знал, что привычки, как правило, не меняются. Меняется лишь среда их обитания. Отправной точкой нашего разрыва послужил самый тривиальный факт, (впрочем, легко прослеживаемый) – у Саши появился мужчина. Он был маленьким и толстым, но это еще ни о чем не говорило: такой тип любовников, чтобы компенсировать "недостаток", проявляет изысканность в ухаживании и следует сему правилу всю жизнь. Я его видел всего один раз, но когда он принес ей букет роз с блестящими бантиками, а затем усугубил свое положение, сказав, что его любимой певицей является Долина, стало понятно – этот парень обречен. Человек с хорошим вкусом должен избегать подобных казусов. Так оно и произошло, ведь она любит хризантемы и ромашки – конечно же россыпью. Что касается музыки, то Сашиным приоритетом – тогда, во всяком случае – не была примитивная попса, хотя только дураки и покойники не меняют своих убеждений. Кто знает: может сейчас, готовя суп с фрикадельками, она слушает Киркорова. Сегодня Саша живет с другим мужчиной. Этот человек всем рассказывает, что он художник. Мне доводилось видеть его картины, имеющие отдаленное сходство с наскальной живописью.

Мы с Эдиком идем по ночной улице. В руках у него початая бутылка вина.

– Василь, ведь правда, когда пьяный, то кругом очень красиво?

– Еще красивее, дружище.

На низком южном небе сгрудились малиновые звезды. Пронзительно пахнет цветущая акация. Так пахли Сашины волосы.