Без гнева и пристрастия

Sapienti sat

Тем временем на на полянке у озера вовсю разыгралась русская рулетка. Белесый Ариец, Иуда и Гагарин утверждались друг перед другом в смелости и отваге.

– Плесень вшивая, – улыбался Гагарин, глядя на Арийца, – да у тебя ж твоя сраная кишка тонка.

– Смотри не пукни от натуги, – подбадривал Иуда. Ариец покраснел, как геморрой, и его белесые волосы выделились на этом анальном фоне еще ярче, еще безобразнее: они стали похожи на какую-то омертвевшую крайнюю плоть.

– Член вам за ухо, – выдавил он сквозь зубы и, зажмурившись, нажал на курок. Выстрела не последовало, но зато пук получился суровый. Гагарин так и заржал лошадино, а Иуда мгновенно помрачнел: была его очередь. А он, надо сказать, не на шутку наложил в штаны. Это был уже третий круг. Он был почти уверен, что пистолет выстрелит в башку заносчивого Арийца, и они с Гагариным будут стоять, забрызганные его вонючими, еще горячими дымящимися мозгами и поздравлять друг друга с победой. Теперь же он сильно рисковал забрызгать все вокруг содержимым своей собственной головы. Перед глазами замельтешила улыбающаяся рожа Гагарина, почувствовался запах едкого германского сероводорода. Ему было ужасно страшно, но виду подать он просто не имел права. Больше того, им еще несколько минут назад овладел какой-то нездоровый панический азарт, совсем ему не свойственный. Этот азарт смягчал страх и сковывал мысли. Иуда крутанул барабан.

Вдруг с лесной опушки, из-под того дуба, где валялся этот избитый идиот, раздались дикие вопли. Все уже настолько успокоились и забыли о вечерней драке, что сначала даже никак не могли понять, к чему могли бы относиться эти нечеловеческие стенания. Лишь спустя пару минут непрерывного орева со всей округи, подтягивая штаны и одергивая юбки, народ потянулся к столетнему дубу, под которым лежал Пророк, осознавая понемногу, что нелепые крики адресованы этому немощному козлу.

Гагарин с Арийцем удивленно посмотрели в сторону дуба, но отсюда было совершенно не разобрать, что происходит. Иуда быстро воспользовался ситуацией: "Пойдем, мол, посмотрим", – махнул он товарищам рукой, быстро вышагивая по направлению к дубу. Те переглянулись и, пожав плечами, поскольку не могли быстро сообразить, как бы поумнее возразить хитрому Иуде, бросили игрушку и побежали за ним.

Скоро все собрались под деревом, вокруг смердящей кучи старого барахла, в которой лежал пожелтевший Пророк, ходивший последние несколько часов под себя. Рядом с ним истошно выла та косматая амазонка, которая его больше всех жалела. Поодаль, на земле, закрыв, как обычно, башку руками, сидел потный всхлипывающий Брут. Очкарика видно нигде не было.

– Чего разоралась, дура? – спросил для порядку Засаленный, хотя, в общем-то, и так было ясно, чего она разоралась.

– Откинулся старикан, – сказал простоватый Джузеппе.

– Отбросил сандалии, – поправил Геббельс, почесываясь.

– Да... Дал, как говорится, дуба, – задумчиво изрекла одна из подошедших женщин.

Оравшая продолжала орать.

– Был человек, и нет человека, – сказала вторая подошедшая фразу, без которой не обходятся ни одни похороны.

– Копыта откинул, – придумал Гагарин.

– Усох папаша, – вставил Ариец.

– Гикнулся-таки, сволочь, – подвел черту Иуда. – А я думал, без этого обойдется.

Оравшая продолжала орать. Пророк лежал желтый, с синими венами и слегка перекособоченным лицом. От него несло экскрементами и мочой.

– Да от него говном и ссаньем несет, какой же он пророк? – закричал Иуда, оглядывая всех стеклянными глазами. Он вдруг почувствовал, что эта смерть вызвала у всех какое-то оцепенение, грозившее переродиться в веру. Надо было что-то делать, иначе всякое могло произойти. Это ведь как передать, – думал он, оглядывая окружавших его идиотов, – кому не охота свое имя-то канонизировать? Писать-то, поди, все умеют...

– Ну и что? – прервал его мысли Засаленный. – Он тоже человек, тоже, понимаешь, срать и ссать надо, как и всем. То есть, – он вдруг почему-то покраснел, – какать и писать.

"Ну вот, – подумал Иуда с досадой, – один есть. Евангелие от Засаленного. Клеветы не оберешься. Сволочь".

– Однако попахивает, – осторожно заметил Геббельс.

– Да чего там попахивает?! – воодушевился Иуда. – Миазмы!!

– Хоронить надо скорей. Лето, – заметил кто-то деловито.

– Вот именно, – кивнул Иуда. – Закопать и забыть к чертям собачьим. Чтобы не воняло.