Идеальное устройство

 

Купить в журнале за март 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 50 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Устройство таракана, как и всего прочего, временно живого – всегда интересовало Аксена. По чёрной узловатой поверхности стола полз к его хлебу рыжий, с зимы сонный и глупый. Шесть лап, усы и крылья. Немногие разглядывали крылья. Да и кому вообще это надо, кроме любознательного Аксена. Но он про крылья знал. А ещё знал, что самцы от испуга и взлететь могут. Вот бы человека кто так напугал. Аксен хмыкнул недвижимо при мысли, что и сам бы так же мог ползти к съедобной горе. И чтобы его остановило? Ведь экая горища восхитительная и вся съедобная. И если бы человеческий мир состоял из таких вот вкусных питательных громад, то не было бы нужды убиваться. Ниже пояса у Аксена шевельнулось от плотно представленной мысли о жизни, полной размножения и сытости. И того и другого в его собственном временно живом существовании никогда толком не случалось. Аксен ещё раз напоследок рассмотрел почти прозрачного с взъерошенной шёрсткой лапок и подрагивающими усиками таракана и, незаметным быстрым движением схватив хлебную, подходяще подсохшую краюху, придавил. Отчётливый краткий хруст в очередной раз утвердил Аксена в мысли, что надо быть мягче. Мягкое убить сложнее. Залюбовавшись рассветным солнцем, осветившим скудный интерьер его избы, Аксен доел хлеб и запил его смородиновым кипятком.

Пробудный утренний мир возбуждал в Аксене самые благостные чувства. Умилял, можно сказать. Всё это пока неповоротливое, медленное, беззаботное население земной тверди по утрам не помнило о смерти. Ведь вот накануне с приходом ночи уже пришлось помереть, а сейчас смотрите-ка, воскресли, и в отдохнувшем теле столько здоровья и свежести. Легче всего убивать по утрам. Аксен, умываясь дождевой водой из бочки во дворе, сам всё оглядывается с улыбкой за спину, не крадётся ли озорник какой по его собственную утреннею безмятежную душу? Но таких прозорливых не сыскать, ведь убийцы и жертвы по утрам на одной ладони: вот бы накрыть бережно всех разом и, встряхнув в кулаке, перемешать.

Работать ещё рано, и можно побродить по вкусно пахнущему лесу. Изба Аксена на самой окраине деревенской. Всего домов и полсотни не насчитаешь, даже часовенку не смастачили, но и здесь живут. Северный край сгущает людей, срезает шероховатости и минимум, необходимый для выживания в других местах, здесь его максимум. С пригорка Аксен поглядывает на оживающие человечьим прямохождением дворы. Прислушивается к неопрятным звукам людской речи, оттесняющим природные ночные. За спиной всё это оставляет, широким шагом приближаясь к гордой стене леса. Росту в Аксене немало, до многого дотягивается. Правда, недоедливую худобу хочется наполнить не только мышцами и сухожилиями, но и плотным мяском. Аксен не считает своё время, только на десятки обращает внимание. Помнит, что сейчас пятый пошёл. Волос уже не такой густой, и седого в нём больше, чем русого.

Утренний лес дышит медленно, взвеси туманные, будто всё оплетающая паутина. Аксен даже задирает голову в неосознанной попытке увидеть подбрюшье того несусветного паучины.

Резиновые сапоги прохудились за зиму от сухого истопного воздуха и пропускают росистую влагу. Но Аксену это даже приятно. Раньше и вовсе обувью пренебрегал, бродя по лесам босыми, мозолистыми, с шарообразными косточками, стопами. Но шкура аксенова всё тоньше, и мозоли скорее болят, чем оберегают: так что теперь только так – в сапожках с дырочками.

Он медленно идёт своими тропами, разгребая руками ельник к полянкам с лиственной породой. Выйдя на такую, обхаживает осинки. Поглаживает ветки, прихватывает кольцом большого и указательного пальца. Находя нужную, срезает исходящею пенистой влагой ветвь и пристраивает на пояс в верёвочную петлю. Близится лето, и тогда ремесло Аксеново ещё как люду понадобится. Известный мастер силков, ловушек, мышеловок, капканов – Аксен более всего преуспел в изготовлении мухобоек. Крестьянского труда избегающий, по естественной странной неприспособленности, Аксен и выживал до сего дня только орудиями точного убийства. Не шибко для радости телесной выживал, но и на том спасибо. Странное его ремесло не всегда было ему по душе. Многое возмущение ёрзало в нём по молодости, но смирило его ощущение предназначения. Когда нечто выходит с природной ловкостью и сноровкой, то примиряешься с самим характером этого ловкого и просто радуешься.

Возвращался, когда уже птицы вдоволь прочистили глотки утренние и со всем прочим занялись делом. Значит, и ему пора. В небольшой пристройке в стороне от дома была его мастерская. По дощатым стенам на сотых гвоздях были развешаны: железные скобы капканов, петли силков, заготовки мышеловок, плетёные сетки самоловок. Аксен, присев на чурку, принялся ножом обтёсывать свежесобранные ветки. Лезвие шло замечательно легко и ничуть не занозливо. С живого, пока ещё не подсохшего дерева всегда хорошо слазит кора. Аксен даже проголодался от этого сладкого процесса и украдкой облизывал осиновый сок с пальцев. На полу рос змеиный клубок срезанной коры, и он нервно вздрагивал, когда случайно бросал взгляд под ноги. Закончив со свежаком, сложил на полку, чтоб просушилось, а с полки пониже взял уже годные для работы заготовки.

Всякий может сделать мухобойку. Принцип не так и сложен. Но самодел будет ломок, либо тяжёл, либо мазать все стены дрянью насекомою, либо сдувать кровопивцев разнообразных вовсе. Аксен долгие лета совершенствовал свои устройства. Сейчас начал с того, что загонял в ветки железные пруты. Не на всю длину. Чуть заходя за держало. Навершие с ударной частью должно было сохранять некоторую гибкость. До этого он уже обработал подсохшие заготовки своим особым составом из машинных отходов, чтобы они не щепились при вгонке стержня. Аксен нежно, едва ли не прислушиваясь к дереву в тисках, вводил прутья в сердцевину. Где протаскивал с натугой, а где легко, чуть ли не рывком вгонял на нужную длину. Вроде одна и та же начинка деревянная, ан нет, каждая ветка со своим характером потеряла жизнь. Одни обозлённо чёрство растрескались, другие обречённо расслабленно размягчились. Когда Аксену случалось бывать на деревенских похоронах, куда его звали не из особой приязни, а из корыстной необходимости, он и там присматривался к более не живым. Уложенные во гробе, они сохраняли на своих холодных лицах то, что было понятно Аксену. Считывал он с лиц покойников, как оставляли они свои тела. И понимал, какое усердие понадобится, если и в них вдруг придётся втиснуть железную спицу.

Закончив с ручками, выволок из-под скамьи автомобильную камеру и стал кроить шлепала. Нож с мягкой неотвратимостью, словно по подтаявшему маслу, шёл по резине. Движения Аксена были точны, и не было нужды в лекалах. Резиновые чёрные шматы выходили одноразмерными, и он складывал их в ладную стопочку на краю верстака. Думал о том, что смерть – это всё-таки чёрный цвет. Кровь с мясом принимаются чёрным естественно, без расстраивающего взгляд безобразия. Вот и люди чёрными своих провожают, и те недолго остаются бескровно-бледными, и вскорости тоже чернеют.

Подготовленные ветки и резиновые шлепала надо было совместить, приспособить друг к другу. Аксен расщеплял концы веток и, раздвигая деревянные рты ножом, втискивал туда чёрные языки шлепал. Далее перематывал накрепко бечевой и для пущей крепости, поверх, ещё проволокой. Время всё равно рано или поздно расслабит креплёное, но Аксен хотел отыграть у него как можно больше, и от вящего усердия весь пропотел и продрог пальцами. Справившись с самым важным, размял кисть взмахами каждой заготовкой. Всё держалось ладно. Самой приятной работой для него была последняя её часть. Аксен окунал чуть взъерошенную кисточку в баночку и покрывал лаком ручки мухобоек. Прозрачный вязкий мёд лака принимался деревом, пропитывая каждую трещинку, каждый заусенец. В Аксене тоже в тот момент всё смягчалось. Обветренные теснённые черты лица разглаживались, слегка затронутые улыбкой. Носом он чуял переминающуюся у дверей мастерской весну, и оставалось только дождаться, когда народятся временно живые, для которых он уже изготовил свои идеальные устройства.

 

– Ты чего, старая, их в рукавицу-то? Тесно ведь.

– А не всё равно ли?! Столоваться будешь или с собой жрачку прихватишь?

– С собой... пищат ведь...

Бабка неприязненно смотрела на Аксена и на шевелящуюся, наполненную попискивающими котятами рабочую промасленную рукавицу в его руках. По её холщовому, цвета мешковины лбу ползала муха. Бабка не могла не чувствовать щекотливого зуда, но словно откладывала отмахнуться. Аксен украдкой пододвинул к ней лежащую на столе мухобойку, покрытую сукровистой размазнёй.

– Иди уже, убивец!

Аксен ещё раз разочарованно коснулся мухобойки и, прихватив кулёк съестного, пошёл к дверям. Уже на выходе услышал звонкий шлепок и улыбнулся. Звук был хороший – крепкая работа. Аксен, выходя со двора, оглядывался на селян и хотел как-то спрятать шевелящуюся рукавицу, но запахнуть было нечем, лето выдалось жарким. Сунул под рубаху и хмыкнув, вздрогнул от прикосновения к коже тёплого и мягкого.

– Здоров, Аксен! – поприветствовал его Пашка, сын деревенского старосты. – Уж лучше б баба с ведром!

– Чавой? – не понял Аксен.

– Примету знаешь?

– Про бабу?

– Не, та старая. Новую. Встретил Аксена – быть неживому.

Аксен на секунду задумался, перекатывая словечки в голове.

– Не складно как-то, – нахмурился он

– Зато жизненно. Моя жёнка по осени разродиться должна, так что будь добр на глаза не попадаться.

Пашку Аксен помнил ещё пацаном, который с опаской заглядывал в его мастерскую и просил в подробностях рассказать об устройствах Аксеновых. Прошлым годом Пашка вернулся из армейки и дюже поздоровел и поглупел. С месяц дым коромыслом стоял над деревней от его загула дембельного. Сейчас Пашка с опасной похмельной улыбкой зыркал на Аксена и сжимал и разжимал кулаки.

– И самоловы заказные оставь под забором, мои прохудились.

– Щучные?

– Х…чные! Ха-ха!

Пашка, покосившись на шевелящийся живот Аксена, сильно ткнул туда пальцем и, удовлетворившись достигнутым жалобным писком, похохатывая, зашатал по дороге. Аксен поглаживая обеспокоенно заёрзавшую рукавицу, подвигал в сторону озера. Во рту было горько и терпко. «Встретил Аксена – быть неживому... Аксена – неживому... встретил». Аксен проговаривал про себя досадливое и не понимал людей. Плохого чего, чтоб настроить супротив себя, ничего им не сделал, а отшатываются от него брезгливо всем селом. Денег за работу не просит. Довольствуется малой щедростью. Но доброго слова не слыхивал по душу свою, будто весь пропах ремеслом своим своеобразным. Теперь вот уже приметой его сделали. Да ещё какой.

Обойдя стороной деревенский пляж, с которого доносились взвизгливые детские радования и бабьи окрики, Аксен, отмахиваясь от озверелых от жары оводов и слепней, пошёл берегом. Во всём деревенском размещении у Аксена были свои особые, обособленные необходимостью места. Скрытые от прочих глаз, тайным его деланием. От ламбы тянуло рыбным запахом, прибрежными камышами и прелым илом. Аксен временами зачерпывал с мелкоты прохладную горсть и отирал потливый затылок. Оводов и слепней сменил лесной гнус, но Аксен особо не мешал кровопивцам, желая перед предстоящим пострадать. Лишь отгонял от елозящего в рукавице. Огибая краями озеро, Аксен с удовлетворением отмечал затухание деревенского гула. Чем тише – тем ближе к искомому. Вскоре только комариный гундёж да журчание близкой речки остались. Речка была небольшая, в четыре шага. Тёмным густым течением – рукавом – связывала она ихнее озеро с другим, на пару вёрст в лес отстоящим. Заповедно и укромно было здесь. Аксен отложил на пень узелок со съестной платой своей и, выпростав из-под рубахи руку с попритихшей кошатиной в рукавице, двинулся к берегу. Сколько раз ему придется ещё сюда хаживать? Первые летние месяцы Аксен про себя именовал «мяучливыми». Нагулявшиеся по весне кошки приносили «мяучливую» мелочь, и Аксен собирал их по дворам и сносил к реке. Казалось бы, радуйся привалившей сытости. Но год от году Аксен всё чаще стал давиться вкусной благодарностью, а пришедши к реке, и вовсе не хотел возвращаться.

Аксен прихватил верёвочной петлей горловину рукавицы. Он вдруг взвесил в руке свою ношу и зачем-то прикинул, что и килограмма временно живого не наберется. Сколько ж надо, чтобы жило это почти невесомое? Ведь сущий пустяк. Аксен подумал, что только человеческой твари на этой земле вечно чего-то не хватает. Вечно не достаёт. Всё остальное в жизнедеятельном прокорме своём неприхотливо, и каждому временно живому природой его скромная часть выделена и достаточна.

Присев на карточки, Аксен ладонью погладил течение: ничего так, прогрелось с весны уже. В варежке движение почти не ощущалось, разомлели, видать, от зноя, спят. Аксен быстрым движением опустил руку на глубину и сильно толкнул, втиснул в равнодушное течение рукавицу. Тёмная вода приняла подношение и скрыла от глаз всего надводного временно живого мира. Аксен до ломотной боли в затёкших коленях задумчиво посидел над рекой и, покряхтывая поднявшись, пошёл к пню со свёртком. Время полуднее, нужно поесть... только бы не задавиться опять...

 

Окружение притихало. Аксен почти кожей ощущал, как мир с приходом осени остывает от летнего и, пошатываясь, приспускается на коленную опору, принюхивается к новому холодному промозглому воздуху, различая слабые, но уже отчётливые нотки первого снега. Аксен любил это время. Сама природа становилась идеальным устройством по усмирению чрезмерно оживившегося за летнее время. Лес откашливался красно-жёлтым лиственным, и над его ржавеющим загривком пролетали птичьи стада. Аксен на славу потрудился и был изрядно востребован минувшим летом. Всё, сработанное его руками, в чужих руках не поломалось и отлично послужило. Капканы – хватали и не отпускали, самоловки – ловили, мухобойки – били. Аксен бродил по лесам за грибным и ягодным сбором, а вечерами дрова заготовлял.

В тот смурый день ветер вперемешку с дождём, казалось, хотели запереть Аксена в избе. Напирали снаружи на неподатливую, по осени разбухшую дверь. Аксен, крякнув от натуги, отворил её таки и жмурно вдохнул несколько литров моросливого воздуха. Одной ногой снаружи, вторую, ещё домашнюю, двигать совсем не хотелось, но Аксен удивлённо ухмыльнувшись своему странному настроению, всё равно вышел за порог. Пространства снаружи было заметно больше. Омертвевшие дерева его освобождали, скинув листву. Травы увядшие прижавшись к разлюбившей их земле, его раздвигали. Временно живые, особенно те, что крылатые, сбегали к тёплому и покидали пространство. Аксен, прихватив шарабан, пообещал себе, что ненадолго и недалеко.

Всё ближнее лесное было уже обобрано, и поневоле пришлось зайти дальше привычного. В тишине мокрого ельника Аксен подбирал последние грибные отдарки, когда за спиной услышал хруст. Обернулся. Во временно живом было изрядно роста и много рогов. Лось, выпуская пар из запыхливых ноздрей, недолго и жалобно посмотрел всполошёнными навыкате глазами на Аксена и потрусил дальше, проламываясь через бурьян. Аксен срезал крепкую сыроежку и, закинув в шарабан, решил вытоптанной лосем тропой возвращаться. Когда поднимался с корточек, на него с большим, чем от лося, шумом выскочил Пашка с двухстволом на предплечье. Он вскинул ружьё на инстинктом прикрывшего лицо Аксена, но, сильно матюгнувшись, осёкся.

– Б…ский живодёр, ты-то, мать твою, откуда?!

Аксен растерянно пожал плечами.

– Батю видел?

– Не-а…

– А сохатого?

Аксен, не отрывая взгляда от по-прежнему разглядывающего его чёрными дырами стволов ружья, махнул в сторону.

– Встретишь Аксена… – злобно недоговорил Пашка и поспешил по аксеновой наводке.

Аксен видел меж деревьев, как, не пробежав и пятнадцати метров, Пашка стопорнул и навскидку стрельнул. Аксен запомнил, что Пашка, с восторженно-расплывшейся похмельной мордой, обернулся, счастливо улыбнулся ему и помахал. Аксен улыбнулся в ответ и тоже было собрался помахать, но рука почему-то на полпути отяжелела и вернулась к бедру. Пашка скрылся в направлении выстрела, а Аксен, оправив ремни шарабана, пошёл своей дорогой, но и пяти шагов не сделал, как услышал горловой страшный человеческий вскрик. Аксен остановился, удручённо снял с плеч шарабан и прислонил его к ели. Шум возвращающегося Пашки был отвратительно разорителен и неотвратим. Не выбирая дороги, оскальзываясь на корнях и падая, он продирался к Аксену. Последние два метра Пашка доел прыжком и приклад ружейный, промахнувшись головой, нашёл Аксенову грудь. Аксен падал отчего-то очень медленно, лес вырастал над ним, а он проваливался, и казалось, что не будет конца этому опрокиду.

– Там Батя!!! А-а-а!!! Ба-тя!!!

Пашкины слова вспенивались слюной и из углов его раззявленного рта проливались на Аксена. Он как-то бережно придерживал молодого за талию, пока тот взбивал кулаками обветренное мясо его лица. Пашка, устав руками, обрывал, что есть вокруг, и размазывал по лицу Аксена, заталкивал в рот и ноздри. Нос набился пряным плесневелым мшистым запахом, а земля на языке была кислой и странно вкусной. Аксен перестал поддерживать Пашку, тот явно не справлялся. Аксен понял, что Пашка, несмотря на всю свою гнусную мрачную природу, не был идеальным устройством.

– Угу… угу, – будто успокаивая Пашку, прохрипел Аксен, и его рука легко нашла нож на ремне временно живого.

Уходила из Пашки жизнь смрадно, пахла водкой и дерьмом. Аксен лежал под парнем, не находя в себе сил высвободиться из-под расслабившегося, отяжелевшего тела. Из дырки в Пашке согревающе расплывалась по животу Аксена кровная жидкость. Аксен со второго раза с трудом отвалил Пашку в сторону, чтобы посмотрел тот в последний раз на небо, а затем прикрыл смягчившееся, задумчивые, со злом распрощавшиеся глаза. Аксен, прихватив парня за шиворот, потащил за собой в сторону несчастья. Под горкой валялся безголовый староста. Шиворот был и у того. Аксен, с руками на вытяжку за спиной, тяжело тащил родственников за собой по неудобному лесу. Если и есть у человека затаённые припасы сил и упорства, то Аксен понимал, что сегодня исчерпает свои досуха. Мышечная работа даётся легче, если головой отмереть. Аксен старался не думать не о чём и только осуществлять неизбежное с помощью коченеющих мышц и сухожилий. В жёстком окаменевшем холодном лесу не слышно было ни звука. Только хриплое натужное дыхание Аксена вперемешку с шелестом и треском преодолеваемого на пути. С первыми сумерками Аксен выпростался на узкий каменный берег того, второго, озера, что было связано рекой с деревенским. Рекой, русло которого доставляло больше неживое в тутошнее упокоище. Аксен никогда не ходил сюда. Если случалось приближаться по промыслу лесному, то, только завидев просвет средь деревьев, отворачивал стопы. Ламба была небольшой и удивительно правильной прямоугольной формы. Черная вода в ней приподнималась и опадала, словно чёрный зипун от дыхания неведомой грудины. Мучимый жаждой, Аксен потянулся к воде, но, набрав густую маслянистую горсть, отряхнул её обратно и обтёр руку о штанину. Пашка и безголовый староста за спиной Аксена будто притомлённо отдыхали, удобно прислонившись друг к другу. Аксен посымал с них ремни и приспособил под камни. С Пашкой вышло легко. Длинная шея с жёсткой щетиной на запавшем кадыке была будто заранее приспособлена под петлю. С отцом его пришлось изрядно намучиться. Верхняя часть черепа была снесена напрочь, а свороченный набок подбородок выглядел ненадёжно. Не удержит петлю. Аксен подвязал под грудиной, через ключицу. Поискав на берегу жердь, Аксен окунул её и так и не дотянулся до дна, словно его и вовсе не было. Предпоследними силами поочерёдно подволок к краю бережному тела и оттолкнул от себя. Озеро их проглотило с шепотливым всплеском без брызг. Аксена отвернуло в сторону и стошнило безводной желчью. Желудок при этом словно поджало и упёрло в подребья. Сумерки за спиной, казалось, спускались не с неба, а исходили из холодного чёрного нутра озёрного. Аксен, поджавшись, сузив стороны закоченелыми руками, пошёл прочь. Не было в нём ничего тёплого внутри. Мясо каменное, а кровь густая, с острецой прихватившихся льдинок. Вдоль реки он вышел к деревенскому пляжу. От воды отразились женские вопли. Аксен припомнил Пашкины слова: «Моя жёнка по осени разродиться должна». В голосе женщины была не только родовая боль, но и зарождающаяся, пока ещё не освоившаяся и неуверенная тоска.

 

Снег выпал разом и больше не уходил. Жаркое лето и затянувшаяся осень выпестовали его, раздразнили. Аксен ждал снег, принюхивался к воздуху. Только тем и занимался. В деревню совсем не хаживал. Мастерскую тоже забросил, подперев кособокую дверь ломом. Пока снегопадило, то и вовсе не спал, удостоверяясь, что снежит обильно и бессрочно. Исхудалый, пробавляющийся на грибном и ягодном пайке, Аксен потерял в росте, облез головой, ссутулился. Стал рассеян и отстранён, будто отъезжающий на вокзале – мыслями совсем уже не здесь. Несколько дней поглядывал за окошко в холодной, не протопленной избе, и когда лес утвердился белой, без зазоров, стеной, Аксен поутру вышел за порог. Вышел налегке, о тепле не заботясь. Протиснувшись в лес, утопая в сугробах по пояс, радовался каждому сложному шагу. И чем выше и жирней становились ели, тем больше ликовал внутренне. Наконец добрёл до своей... [...]

 

21.11.2018

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2019 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению марта 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.