Док

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за январь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 14 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

21+

 

 

 

Кошка наворачивала круги, тёрлась бёдрами, задницей, об упёртый в пол кулак Дока. Морда у неё при этом делалась заискивающей, с азиатско-сузившимися глазами, растянутой в подобострастном оскале. Валька клянчила, хотя от неё до сих пор несло рыбными потрохами. Жёлто-молочный вываренный глаз окуня застрял в усищах. Не успела намыться, а опять голодная. Голодная и жалкая.

Док попытался отжаться, но уже долго стоял на одной правой и, с трудом приспустившись лишь на треть локтевого сгиба, вернулся в исходное. В упоре лёжа он находился в узком кухонном проходе между столом и плитой.

За столом, вперившись лбом в хлебницу, дрых отец. По тому, как он храпел, Док понимал, что папаня сдаёт. Раньше от его храпа стены ходуном ходили, будто трактор с экскаватором случку устраивали. Сейчас храп больше походил на стон или пердёж. Никакого достоинства.

Скоро будить старого на смену. Благо, он до сих пор в робе. Как дополз вчера до дома, так и не переоделся. Уже давно Док не таскал отца на диван после отруба. Толку-то. Кухонный стол имел над папаней неодолимую власть. Притягивал магнитом. Тот, и будучи снесённым в комнату, умудрялся ночью как-то до него дотащиться. Луноход, блин. Вся отцова жизнь вне заводских стен была придвинута к этому шаткому, с исполосованной пожжённой клеёнкой, столу.

Док обрывочно (совсем мелкий был) вспоминал, как они всей семьёй за ним сидели. Воспоминания мутные, точно окунутые в плошку бульона. Действительно бульона, так как много солнца в них присутствовало. Казалось, что всё детство в нём утопало. В этом тёплом вязком туманном мареве.

Сидели они, значит, за столом. Отец – сильный и не пил. Мать – красивая и живая. Брат в школьной форме с пионерским галстуком… тоже живой. И клеёнка была ещё совсем новенькой. На ней подсолнухи толпились со своими аппетитно-яичными рыльцами. Сейчас их не разглядеть за липкой копотью.

Себя Док не помнит. Знает, что тоже там был, но ещё ясельный. Только и умел, что по сторонам зыркать да невпопад рот раскрывать для заходящей на посадку ложки. Все какие-то торжественные, праздничные, собирались куда-то… А вот куда?.. хрен знает… Но, хорошо, что хотя бы эти обрывки запомнил. Без этого, кем бы он сейчас был? Вызверившейся псиной безродной с огрызком поводка волоком. Среди его корешей таких навалом. Самые лютые и отбитые.

От плиты потянуло характерным шмоном. Док облегчённо выдохнул. Это разрешало подняться. Он ещё раз через силу отжался. От кулака до плеч резануло затёкшими мышцами. Капелью пролился пот. И на Вальку попало. Дура, осклабившись, отскочила в угол и с недовольством принялась намываться. Самое время, неряха. На линолеуме осталась похожая на солнце вмятина с расходящимися вздыбами-лучами.

Док заглянул в жестяной ковш на плитке. Вонь распространялась от него. Борная мазь расплавилась и стала почти прозрачной. Майкой перехватив ручку, перенёс ковш на стол. Отец всхрапнул, съехав щекой с пузатого бока хлебницы. Нашёл, тоже мне, подушку. Что ему снится в его хлебных снах? То, что и Док смутно и с трудом вспоминает?

От ковша поднимался парок. Док приладил к шприцу массивную иглу. Такой, при желании, брезент можно стачать.

В отцовой бутылке ещё оставалось с треть его бодяги. Бутылка водочная, но намешано в ней косметическое средство «Троя». Папа стесняется пить из другой тары. Эту бутылку, от дорогой финской водки «Лапландия», он уже несколько лет пользует. Этикетка выцвела, истёрлась, некогда серебряные олени, бегущие в полярной ночи, почернели. Надо бате новую подогнать, понарядней.

Окунув кончик иглы в ковш, Док набирает вязкий клейстер в тубу. То, что он собирается сделать – не делал никогда. От брательника наслышан. Тот ещё в учебке на себе проверил. Правда, там парафин был. Что сказать – дремучие времена. Док считает, что он в более выгодном положении. Ведь мазь, она же, типа, лечит, а значит – безопасно. Прогресс, ё-моё.

Засиживаться нельзя. Если жижа остынет, то загустеет, и надо будет заново вытапливать.

Встряхнув бутылку, оценил оставшееся отцу на опохмел и изрядно плеснул в стакан. Необходима ударная анестезия, чтоб сразу по мозгам шибануло. Перекрестившись взведённым шприцом, замахнул. Валька подскочила в углу от хлопка донца об столешню. Отец тоже что-то там булькнул во сне.

Док выждал, пока голова сойдет с резьбы. Тусклая лампочка в битой люстре засияла ярче рождественской звезды. Промаргивая бодяжную слепоту, тугими деревянными прищепками оттянул кожу между костяшками.

– Сучка! Пи*ораска! – выругался от боли. Но мигом собрался, зная, что эта боль ничто по сравнению с предстоящим.

Уняв дрожь в пальцах, поднёс иглу к прищипнутой коже и, не мешкая, отгрузил половину кубов.

– Мрази черножопые! Педрилы!

От этих криков отец уже проснулся. Мозолистой ладонью подпёр оплывшую щеку, сонно воззрившись на сына. Док, безумно оскалившись, кивнул ему и повторил процедуру.

– Ма-а-ма анархия!.. Па-а-па!.. – заголосил, обезумев от боли.

Жгло так, будто утюгом охаживают. По воскресеньям мать гладила, а он сидел в её ногах. Показывали французские фильмы. Бельмондо, не смотри что француз, круто выглядел – по-пацански вышагивая на выстрел. Музыка там ещё была клёвая… какого-то Макарони, вроде. Занавески парусили на сквозняке, в солнечных лучах вихрились золотые пылинки, накрашенные ноготки мамы выглядывали из шлёпок.

Док отщипнул прищепки и застонал от наслаждения. Ненадолго попустило, но жжение постепенно возвращалось. С усердием массировал кулак, чтобы пока мазь не принялась, равномерно её распределить.

Отец в цивильном костюме. У мамы гвоздика в петличке платья. Брат пионерский галстук сам постирал. Куда же они собирались в тот день?..

Костяшки стали не видны. На их месте вздулся мерзкий белёсый пузырь. Док опасался, что переборщил, но, поздняк метаться. Может, это только по первости опухло, а заживёт и будет норм... если руку не отрежут.

У сослуживца брата так и вышло. Отрезали. Брательник, вспоминая «фартового», с хохоту бахал парафиновыми кулачищами об стол. Правда, ему самому к тому времени уже обе ноги отчекрыжили… после осколочного в Чечне.

Сначала левую. Но он не унывал. Говорил: «на то она и левая, что на х*й не сдалась». А затем и оставшаяся подгнила. Про неё брательник шуток так и не придумал.

– Ты ещё в муди себе чё-нить закачай, – прокашлявшись и наливая, заметил отец.

– Там, папка, у меня порядок.

– С головой у тебя не порядок.

Док с батей не спорил. Улыбаясь, продолжал массировать кулак, прислушиваясь к ощущениям. Жжение становилось терпимым. Отец, огладив жёлтым ногтем холки выцветших оленей, выпил и щепотью собрал крошки со дна хлебницы.

– Мать помнишь? – спросил прорезавшимся с опохмела голосом.

– Помню.

– Брата?

– Помню, бать… чё, ты…

– Помни.

Для полноценного завершения завтрака Док придвинул отцу сигареты и, чмокнув в ржаную плешь, вышел в прихожую. Присел на табуретку, склонившись к обувной полке со своим наследством: трофейными Dr. Martens. Брат их снял с какого-то рыжебородого чеченского «джентльмена». Тому уже были ни к чему. Настоящие, с британским флагом на металлических носах, не подделка китайская. Стал протирать губкой.

Ох, и завидовал он брательнику, когда тот на побывках в них ураганил. Сам был ещё мелкий, мог обе ножки в каждом из этих чудищ уместить. Когда же брат отбывал в очередную командировку, то выхаживал в них по дому, волоча тяжеленые колоды. Мать покатывалась со смеху, смахивая непонятные ему слёзы.

Закончив протирать, чистит зубной щёткой обода подошв. Вернувшийся после ранения брательник только правый уже обувал. До сих пор заметна разница. Дурной по малолетке Док, грешным делом, даже мечтал, чтобы и ему ногу отрезали, и он бы тогда носил бесхозный левый martens.

Правый стоптан сильнее, подошва под углом стесана. У него характер круче. Левый ботинок поцивильней. Снимая девиц, Док на первый план его двигает. Левый за бабника проходит. Правый же, с отчётливыми вмятинами на выпуклом носу – боец. Щербатый пыр его похож на матёрую бульдожью морду. Блики света пляшут на свиной коже. Когда у брата отняли вторую ногу, он без лишних разговоров оставил трофей у кровати Дока.

Заканчивая, слышит шум в подъезде. Широко улыбается – предвкушением. Валька опять обхаживает, по временам забираясь то в один, то в другой ботинок. В каком-то смысле они не в меньшей степени её, чем Дока. Это бы понял любой по характерному душку изнанки. Как бы мамка сказала: «специфический букетик».

Док крикнул отцу, чтобы подлил кошке ухи, а сам, отогнав хвостатую проститутку, обулся. Высокий шнурованный подъём как влитой подпёр скатку узких джинсов. Шум мусоропровода всё слышней, и Док перекидывает подтяжки с бёдер на плечи. Насвистывая что-то бодренькое, вприпрыжку спускается по лестницам. Потирая бритую голову, разминает кисть – раскручивая биту. Бита тоже трофейная. Кулак ещё болит, словно ему не принадлежа, а так бы обошёлся без неё.

Соседи шарахались, пропуская. Лучше не переходить дорогу, особенно когда Док в очевидно приподнятом настроении. Выйдя на улицу, свернул в закут крыльца к дворницкой. Нараспашку металлическая дверь в коралловых помойных наслоениях и разводах мочевины. В камере согбенная фигура в оранжевой жилетке. Док с размаху грохает битой об косяк, занося для повторного, уже адресного, удара. Фигура обернулась. Он осёкся. Из-под мышиного цвета платка на него в ужасе воззрилась тётка. Белки глаз выделились на фоне смуглой кожи.

– Ты, бл*, кто ещё такая?! Хаджи-Мурат где?!

– …дома, Баймурат, дома… больной совсем… – зачастила, прикрываясь веником.

– Бабу вместо себя прислал? Ну-ну…. Передавай, чтоб выздоравливал, я подожду, – разочарованно кинул Док, для профилактики отходив битой помойный бак.

Недавно его попёрли с дворников. В ЖЭУ посчитали «местных» неоправданно высокооплачиваемыми. Да и зачем, когда столько «южных» гостей понаехало, готовых без оформления горбатиться и за половину того, что платили Доку. Не особо вдававшийся в законы наступавшего «рыночка», он регулярными побоями рассчитывал отвадить оборзевших гастеров. Мало того, что брата в могилу свели, так ещё и последний заработок из-под носа уводят. «Но ничего, через неделю светлый день второго августа», – думал, наново перевязывая чёрную шнуровку и поглядывая на болванку кулака. К празднику должен зажить.

 

В ментовке промариновали недолго. Отлежался в обезьяннике, а третьего в смену заступил подкусок из брательникова взвода. Напоил чаем с сушками и отпустил на все четыре. Солнышко светило, лепота.

Щурясь, Док прикушенным языком исследовал дёсны. Там стало заметно просторней. Пару-тройку зубов вчера на рыночном газоне оставил. Ухо порвано, глаз заплыл, рёбра через одно поломаны. Но это всё ерунда. Другое грызло Дока, пока он, разомлев от ласки августовского утра, хромал до обувной мастерской.

Каблук левого цивильного – волочился следом на ободе оплётки, а нос правого матёрого – просил каши. Металлические рыла – вмяты. Британские флаги – подраны. Накануне, в общей свалке, Док «наследством брата» дорогу через азеров себе мостил.

Начиналось-то всё неплохо. С кодлой они на фонтанах скорешились с празднующей десантурой. Его там большинство знало. Многие и дома бывали, пока брат был жив. Нарисовывалась представительная делегация. Но мужики упились, и когда после первого удачного наскока рыночным на подмогу примчалась чеченская крыша, то ветераны уже были не в кондиции.

Основной удар пришёлся на скинов, которых «чехи» ненавидели больше десантуры. Не успей вовремя ментовской расчёт, Док живым бы не ушёл. Один на ногах и остался. Дружков по больничкам развезли, не откинулся бы кто. Надо будет обзвонить.

Зато, тюнинговый кулак – не подвёл. Славно отработал. Док его теперь кликал Борном. Потому что, типа, мазь борная, хе-хе. Братва заценила прикол. Кожа Борна местами полопалась, но кости целы. Учитывая сколько челюстей им вчера демонтировано – результат окупал недавнюю пытку.

 

На рынке, несмотря на раннее утро, оживлённо. Барыги наводили порядки после налёта. Делали это буднично, без лишних эмоций. Каждый год такое, привыкли. Док, самодовольно лыбясь, хромал по разгромленным рядам. На него – учитывая торчащие из окровавленной майки руки в «свастонах» и обритую голову – внимания не обращали. Наверно, имел такой жалкий видок, что уже всерьёз не воспринимался.

Обувная мастерская находилась на задворках торгового центра, который держали азеры. Ни одной славянской рожи. Из шашлычки аппетитно пахнуло мяском. У Дока потекли слюнки. Вспомнились рассказы брательника, как им с голодухи приходилось собак жрать. Те подрывали растяжки. Правда, однажды свезло, и недавний заклад разминировала собой корова. Откуда и взялась на передовой? В округе уже всё было пожрано, постреляно. Ещё и в канун нового года. Пир закати-и-ли… а в середине ночи «чехи» пошли в наступление. Ничего святого.

Рыночные псы целёхоньки. Упитанные, отирались у помойки. Отъелись на свиных потрохах. Док, поджимая рёбра, спустился по лесенке в подвал. Сапожник на месте. Ворочался где-то меж полок стоптанной обуви.

– Привет, Азад.

Старик улыбчиво обернулся.

– Салам, Ваня.

Не зная имени Дока, он с первой встречи звал его Ваней. Док не поправлял. Обувщик ему нравился. Чем-то отца напоминал. Только если бы тот не бухал днями напролёт.

– Азад, а чё твоё имя значит? – в корчах разуваясь, спросил Док.

– Азад, значит свободный.

– Да? – огляделся Док. – А похоже на другое.

– На что?

– Забей.

Водрузил ботинки на стойку.

– Где ты их так?

– Лучше тебе не знать.

– А сам-то?!

– И это тоже… Вернёшь в строй?

Покачивая головой, Азад придирчиво осматривал обувь, запуская пальцы в изнанку, пробуя на разрыв подошвы.

– Вернуть-то, верну, накладно выйдет.

– Главное сделай.

– Хорошие у тебя боты, аглицкие.

– Стельки тоже поменяй и шнурки.

– Стельки выкрою, а шнурки выбирай.

– Вон те… белые… – кивнул Док на прилавок.

– Белый?.. Уверен?..

– Теперь, да.

– Забегай через недельку, не раньше.

– Добро. Только, блин, как я теперь-то? – скосился на босые ноги в дырявых носках.

Азад извлёк откуда-то с нижней полки узорно-расшитые, жутко заношенные остроносые тапочки.

– Спасибо, старик. Говоришь, свободный? – напоследок ещё раз оглядел подвал Док. – Все мы, бл*дь, теперь свободные.

– Не ругайся, Вань…

Пошаркал через рынок до дому. Ухмылялся дорогой. Сейчас, в этих тапках, он сошёл бы за своего. Алладин, сука, недоделанный.

 

Вальку расслышал ещё на подходе. Дверь балкона приоткрыта, и её страшные горловые рулады доносились на улицу. Она уже так гастролировала… пару раз. Первый: когда брата из петли с отцом вынимали. Второй: в изголовье матери, без лечения иссохшей от рака.

Док закурил на крыльце. После похорон надо проститутку усатую пристроить куда-то. В ментовке подкусок брательника зазывал в чевекашники. Ещё надо водки с оленями на поминки купить. Мол, хватит дурью маяться, у него там свои, похлопочет за перспективного пацана. Мимо проковылял Баймурат, волоча тележку с баком. Валька всё не унималась, голову ломило от её блажи. Дождаться вот только, пока боты подлечат.

– Эй! Хаджи-Мурат! Любишь кошек?

– …кошков?..

– Угу, кошков. Вы их там не жрете, в горах своих?

– …я не с горов, а из степей… не жрём...

– Я уеду скоро, возьмешь бл*дину на поруки?

Дворник помялся, но присмотревшись к Доку, покорно кивнул.

– Не ссы, подкину на «вискас». И это… будь поблизости. Вызову труповозку, папаню спустим.

…праздничные за столом… папка в пиджаке… мамка с причёской… брат в пионерском галстуке... куда же они все тогда собирались?.. Док украдкой глянул на кровавую кляксу на майке. Точняк! Много солнца. Весна. Красный повсюду. Позавтракав, выходили из дома и вместе с соседями шли к родительскому заводу. У брата флажок, и у него флажок. А у родаков транспарант над головами. Мамуля, домашняя художница, всю ночь накануне малевала. На шее пятнышко гуаши. У заводской проходной собирались в колонны и демонстрацией на городскую площадь. Там ещё больше солнца и праздничного красного. Пахнет весенними ветрами, липовой смолой. Громкие голоса с трибуны. Марши гремят, вальсы. За площадью парк культуры и отдыха с крылатыми качелями. Брат старше, его качает отец. А его, ясельного, мать качает. Растопырив ножки в невесомых сандалетах, они с братом взмывают в майское небо, и не остаётся ничего, кроме алых стягов, лазури неба и желтка солнца. На всём свете больше ничего не остаётся.

 

 

30/01/21 – 09/02/21

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: