...Вся отцова жизнь вне заводских стен была придвинута к этому шаткому, с исполосованной пожжённой клеёнкой, столу.
Док обрывочно (совсем мелкий был) вспоминал, как они всей семьёй за ним сидели. Воспоминания мутные, точно окунутые в плошку бульона. Действительно бульона, так как много солнца в них присутствовало. Казалось, что всё детство в нём утопало. В этом тёплом вязком туманном мареве.
Сидели они, значит, за столом. Отец – сильный и не пил. Мать – красивая и живая. Брат в школьной форме с пионерским галстуком… тоже живой. И клеёнка была ещё совсем новенькой. На ней подсолнухи толпились со своими аппетитно-яичными рыльцами. Сейчас их не разглядеть за липкой копотью.
Себя Док не помнит. Знает, что тоже там был, но ещё ясельный. Только и умел, что по сторонам зыркать да невпопад рот раскрывать для заходящей на посадку ложки. Все какие-то торжественные, праздничные, собирались куда-то… А вот куда?.. хрен знает… Но, хорошо, что хотя бы эти обрывки запомнил. Без этого, кем бы он сейчас был? Вызверившейся псиной безродной с огрызком поводка волоком. Среди его корешей таких навалом. Самые лютые и отбитые...
