Она не похожа на человека

 

 

 

Ко мне на автобусе едем, тут три остановки. Усадила я её, рядом стою. Стою, рассматриваю и удивляюсь. Старая какая! Можно ли так постареть за две недели? Совсем другая, серая вся. Даже мороз не подкрасил. Только темнее стала. Тёмно-серая… Неужели это о ней я две недели думала? Шапки (как тогда? как всегда?) нет. Волосы тусклые, висят… Это-то что? Залысины?!

– Это Тайсон выбрил. Знаки…

– Он у тебя кто? Сатанист? Наркоман?

– Он – не у меня. В Хабаровске ему лучше будет. Надоел… Он из Сашеньки настойку сделал. Кактусную…

– В Хабаровске?? А деньги? А документы?

– Да они всегда у него. И вообще, Лерчик, – оно те надо? Вон кондуктор…

Я лезу в сумку – и что? Да ничего. Ничего там нет. Нет кошелька. О чём я и сообщаю Ане. Паникую, конечно. Я вообще не заяц, принципиально. Не хочу и не умею не платить. Что делать?!

– Ой блять… – морщится Аня. И закрывает лицо руками.

– Так… Тут что у нас… Почему не передаём за проезд? Я что, к каждому…

Аня всхлипывает. Кондукторша переключается на неё:

– Девушка! Эй, без шапки! Девушка, платить будем? Да что же это… Девушка! С вами там что?

Аня отнимает руки – а у меня отнимается язык. Я, конечно, и до этого молчала, но сейчас… спроси меня и я не отвечу, что с ней. Плачет. Но дело не в слезах. Глаза у неё стали… Как будто это не слёзы текут, а глаза сочатся. Как будто… невыразимое горе их размачивает, и они вот так…

– Папка умер… – шепчет она. И начинает рыдать в голос. Пассажиры оглядываются, какое-то нервное движение пробегает по автобусу. Кондукторша топчется, лицо у неё смущённое. Она перекидывается на меня – правда, уже не так бойко, как-то… поаккуратнее:

– А вы, женщина?..

Аня разворачивается, утыкается мне в шубу:

– Лерочка, папа! – кричит она.

Кондукторша ещё немного стоит рядом, потом разворачивается и теряет к нам всякий интерес.

Когда мы выходим, Аня улыбается и успевает показать кондукторше «фак».